Глава 27

Гермиона не знала, уехала Паркинсон или нет. Наверное, да, потому что и вчера, и сегодня домовой эльф сообщал, что "мистер Малфой приглашает мисс Грейнджер в столовую". Вряд ли бы они посадили ее за один стол со своей чистокровной гостьей. Зачем отказываться от установившихся традиций? Грейнджер давно привыкла, что к ней здесь относятся, словно к страшной тайне, уродцу, которого стоит скрывать от остальных. Хотя вначале ее же это не волновало... Это все чертов притворщик Драко, который в какой-то момент стал казаться нормальным, человечным что ли... Вот Гермиона и взрастила какие-то глупые иллюзии, которые с оглушительным звоном разбились тем поздним вечером, когда Малфой так ужасно поступил с ней. Она зареклась выискивать хорошие качества в Драко и полутона в этой войне. Драко Малфой был сволочью и врагом, Гермиона Грейнджер была предана Ордену и безоговорочно верила директору Дамблдору - точка! Вот так было правильно. Такого курса стоило придерживаться оставшееся до Рождества время.

И вчера, и сегодня Гермиона проигнорировала приглашение разделить трапезу с Малфоями. Люциус мог возмущаться сколько угодно из-за ее неповиновения, но Гермиона имела право самой решать, где, когда и сколько ей есть. Она же значилась "почетной гостьей" в Малфой-мэноре, не так ли? Вот и пришла пора воспользоваться своим положением - пусть даже в таком пустяке.

Уже несколько дней Гермиона чувствовала тяжелую апатию. Она не выходила из комнаты, не открывала письмо с заданиями из Хогвартса, почти не притрагивалась к еде, которую ей все же с запозданием приносили эльфы. От Гарри и Рона вчера пришли письма, но и друзья тоже ограничились общими, ничего не значащими фразами. Их можно было понять - они не хотели волновать Гермиону, зная, что ей и так несладко приходится, но все же, перечитывая их послания вновь и вновь, до дрожи хотелось обнаружить хоть что-то значимое. Какую-то зацепку, которая подарила бы хоть толику энергии, позволила собраться с силами и вновь поверить, что она нужна, что Гермиону все еще считают важным членом их Золотого Трио. Когда такой зацепки обнаружено не было, она просто смяла письма и не стала пока отвечать. В таком ее душевном состоянии каждая строчка была бы пронизана болью и обидой. И кому от этого стало бы лучше? Вот-вот, никому... Гермионе просто нужно было время.

Грейнджер читала достаточно маггловских книг по психологии, чтобы поставить себе диагноз. Ее состояние уж слишком напоминало депрессию, но какой-либо возможности вырваться из заколдованного круга, сменить обстановку не было. Оставалось надеяться, что к Рождеству она окончательно не сойдет с ума.

Иногда Гермиона вспоминала те мгновения, когда Малфой был нормальным или даже дружелюбным. Ведь тогда Грейнджер - не стоило скрывать - даже испытывала удовольствие от его общества. Мерлин, она позволяла Малфою целовать себя и, если быть до конца честной, испытывала постыдное, робкое, но все же явное желание. Наверное, необходимо было поблагодарить Драко: в конце концов, своим поступком он разбил розовые очки, позволил вернуться в пугающую реальность из мира странных, нелепых фантазий.

Теперь, после визита Паркинсон, Малфой уже не ошивался возле ее комнаты, что лучше всего иллюстрировало подлинные причины его поступков. Еще в Хогвартсе до ушей Гермионы долетали слухи о похождениях "Слизеринского принца". Конечно, здесь, будучи тоже невольным заложником обстоятельств, он на время забыл о происхождении Гермионы. А как только рядом оказалась его чистокровная подружка - сразу вспомнил. Вот и все - никакого глубинного смысла.

В дверь постучали, отрывая Грейнджер от тягостных мыслей. Она приподнялась на локтях, раздумывая, стоит ли отвечать или же притвориться спящей. С одной стороны она не чувствовала в себе стойкости выдержать неприятный разговор с кем-либо из Малфоев. С другой - откладывать было не в правилах Гермионы; рано или поздно нежеланная беседа все равно состоится, зная упрямство членов этой семьи. Пока Грейнджер раздумывала над возможными последствиями этих вариантов, в дверь постучали вновь - в этот раз настойчиво и нетерпеливо. Стало ясно, что это Драко; ни Люциус, ни тем более Нарцисса не позволили бы себе такой наглости, даже если бы на Малфой-мэнор напали дементоры. Сыну определенно стоило поучиться у родителей.

- Кто там? - в конце концов, крикнула Гермиона.

- Рон Уизли, кто же еще? - раздраженно прорычал из коридора Малфой. - Грейнджер, что за глупые вопросы? Открывай или я открою сам!

- Я отдыхаю, Малфой.

- Я не займу много твоего драгоценного времени!

Раздражение в голосе Драко было настолько отчетливым, что Гермиона с какой-то злой досадой поняла, что боится. Боится, что он вновь позволит себе те жестокие унизительные вольности. Боится, что не справится с ним, не сможет отстоять свои права и достоинство.

Грейнджер тяжело вздохнула, пытаясь унять заполошенное сердцебиение. Потом резким движением откинула одеяло, схватила с прикроватной тумбочки волшебную палочку, отдернула простую хлопчатобумажную футболку на животе - еще не хватало, чтобы она, Гермиона Грейнджер, гриффиндорка, спасовала перед слизеринцем.

- У тебя две минуты, - широко распахнув дверь, произнесла Гермиона. Голос был на удивление решительным и твердым. Малфой оценил; у него явственно проступили желваки, он сжал тонкие губы в узкую линию и недоуменно приподнял светлую бровь.

- С каких это пор ты ставишь условия в моем доме, Грейнджер?

- О каких условиях речь, Малфой? Я просто ставлю тебя в известность, что через две минуты не смогу уделить тебе внимание.

- А-а-а, ты уходишь куда-то? - с издевкой протянул Драко.

- Так, все, я не собираюсь выслушивать твое ребячество! - раздраженно воскликнула Гермиона, пытаясь захлопнуть дверь. Малфой оказался проворнее - просунул ногу, вынуждая Грейнджер отступить. Запереться бы самым сложным заклятием, чтобы Малфоям пришлось попотеть в попытке попасть в спальню! Но использовать магию в этом доме без острой необходимости Гермиона справедливо опасалась...

Да и поздно уже было что-то предпринимать. От двери пришлось отойти, и Малфой тут же воспользовался временным замешательством Грейнджер - переступил порог, захлопывая дверь за своей спиной.

Сделал несколько широких шагов, стремительно сокращая между ними расстояние, обхватил Гермиону за запястье, дернул на себя, игнорируя ее яростный и немного испуганный взгляд.

- Это что у тебя за привычка такая, захлопывать дверь у меня перед носом в моем собственном доме, Грейнджер? - прошипел он, поднося руку Гермионы почти к своему лицу. На запястье часто-часто бился пульс, на светлой коже проступили ярко-красные пятна - следы от его пальцев.

- Эта привычка всего лишь следствие твоей привычки врываться ко мне в любое время суток.

Многие другие девушки - почти все, наверное, - которых знал Драко, уже явно проявили бы страх. Но Грейнджер держалась молодцом: только настороженный взгляд выдавал ее волнение да учащенный пульс. И пока Драко с наслаждением всматривался в ее лицо, отмечая раскрасневшиеся щеки и поджатые губы, Гермиона неуловимым молниеносным движением подняла вторую руку с волшебной палочкой, утыкая ее Малфою в горло. Ох, за те несколько секунд, в течении которых с лица Драко слетел весь аристократический лоск, а зачастую прищуренные презрительно глаза удивленно расширились, Грейнджер многое готова была отдать! Стоило отдать Малфою должное - он быстро взял себя в руки. Видимо, общение с Пожирателями не прошло даром.

- Ничего себе! Может, из тебя в итоге что-то получится, Грейнджер. Ты по крайней мере научилась держать палочку при себе.

- У меня был хороший учитель, Малфой, - произнесла Гермиона, надавливая еще сильнее. Была бы возможность, она бы проткнула Малфою кожу и наверняка испытала бы удовольствие, наблюдая за стекающими крупными каплями крови. Красной крови, точно такой же, как и у Гермионы, несмотря на свою хваленую чистоту. Нечасто в своей жизни она испытывала такую всепоглощающую ярость, но сейчас накатило; Грейнджер больше не чувствовала ни страха, ни боли в руке, которую все еще крепко держал Драко.

- Ты про меня? Лестно, ничего не скажешь, - хмыкнул Малфой. - Ладно, ты застала меня врасплох, но что дальше, Грейнджер? Испробуешь на мне Круцио? Или будем стоять так и дальше?

- Просто отпусти меня, Малфой, и уйди. Две минуты давно прошли, у меня совершенно нет желания слушать тебя. Да и тебе сказать нечего, будь честен. Просто Паркинсон уехала, стало скучно, не так ли? - поджав губы, прошипела Гермиона.

- Я не уйду, - проигнорировав вопрос, заявил Драко. На самом деле Грейнджер была права, но лишь отчасти: после отъезда Пэнси он как-то особенно остро осознал, насколько неистово ему хочется увидеть Грейнджер. Как же Драко презирал себя за это желание! Ведь так стремился напугать ее, разрушить то хрупкое доверие, которое зародилось у этой глупой девчонки, по отношению к нему, а сам... - Грейнджер, разве тебя не гнетет одиночество? Сомневаюсь, что Поттер или Уизли пишут тебе длинные письма. Они хотя бы рассказывают тебе о родителях? Помнят, где ты оказалась отрезанной от мира? Они делают хоть что-то, чтобы узнать, почему ты оказалась пленницей? Или они заняты, а, Грейнджер? Поттер спасает мир, Уизли... Чем он занят, Гермиона?

- Заткнись! - прошептала Грейнджер. Мерлин, как ей хотелось сейчас закрыть уши, не слышать слов, которые так больно и метко били в цель, но для этого нужно было опустить палочку. И даже тогда она бы осталась пленницей Драко - ее запястье все также было в стальной хватке его пальцев.

- Пэнси рассказывала мне, что за Уизли постоянно таскается Лаванда Браун. А он и не против, поверь. Я его понимаю: Браун красивая, с ней легко, целуется она, наверное, хорошо... - издевательски протянул Драко. Пульс Грейнджер под его пальцами бился так отчаянно, что на мгновение стало противно. Дурочка... Неужто и правда она так любила этого нелепого Уизли?

- Прекрати! - тем временем крикнула Гермиона. Волшебная палочка в ее руке дрогнула, на коже Малфоя проступил ярко-розовый след. - Прекрати, иначе я...

- Что? - перебил ее Драко. - Проклянешь меня? Нет, ты этого не сделаешь. А знаешь почему? Потому что иначе ты останешься совсем одна. Потому что это я вытаскиваю тебя из передряг, потому что это я вижу твои слезы и твою боль.

Гермиона тяжело сглотнула, переводя взгляд на окно. На улице было ветрено, деревья клонились из стороны в сторону, словно исполняя какой-то неуклюжий танец. Холодно, наверное... Так же, как было сейчас у Гермионы внутри, будто кровь застыла в жилах.

- Ты болен, Малфой, - в конце концов, произнесла Грейнджер. - Сначала ты делаешь все, чтобы я боялась тебя, избегала, а теперь стоишь в моей комнате и говоришь, что ты - единственный, кто у меня есть, да? Или ты страдаешь раздвоением личности, или просто издеваешься. Но, смею тебя заверить, тебя у меня нет. И, слава Мерлину, никогда не будет. Я бы не знала, что делать с таким богатством, - нервный смешок сорвался с губ Гермионы. Она стиснула зубы и опустила волшебную палочку. Усталость накатила так резко... Не осталось сил ни на войну, ни даже на короткую битву. - Все, ты победил. Делай, что хочешь: оставайся здесь, уходи, говори или молчи, но только отпусти. Отпусти меня, пожалуйста...

Драко выиграл. Сделал больно. Доказал превосходство. Мерлин, да девчонка перед ним была сломлена! Можно было праздновать, ликовать! Ведь он и правда пришел сюда, чтобы развеять скуку, чтобы вывести Грейнджер на эмоции...

Драко почти разжал пальцы. Почти... Но за мгновение до того, как Гермиона отдернула руку, он притянул ее к себе. Сжал, напряженную и дрожащую, в крепких объятиях, срывая всхлип с ее пересохших губ. Она что-то бормотала - тихо и нервно - ему в плечо. Он не слышал, - не слушал - гладил худую спину с выступающими позвонками и осознавал, что пропал.

- Тихо, Грейнджер, тихо, - зашептал он, касаясь губами ее виска. - Да, я определенно болен. Что ты сделала со мной?

- Я просто пыталась понять тебя, Малфой. Просто верила в тебя, - глухо пробормотала Грейнджер, обмякая в его объятиях.

Пускай... Там, в другом мире, они обязательно поправятся, заполнят пустоту внутри с помощью других - подходящих - людей, окунутся в череду каждодневных забот. Там, за стенами Мэнора, эта зависимость выветрится из крови, там время уже не будет длиться от встречи до встречи. Там они не будут одиноки и уязвимы. Там... А пока пускай.

За окном падал первый снег.