Зритель

Я взглянул на часы: с ума сойти, уже начало четвертого – вот уж не думал, что столько проторчу у МакГонагалл. Определенно, директор не была столь разговорчива и сентиментальна в свою бытность деканом Гриффиндора. Что это, возраст? Или, может, она и раньше с бывшими учениками любила гонять чаи и вести светские беседы – нам-то этого тогда знать не полагалось.

Все еще улыбаясь, я спустился по крутой лестнице, ведущей от кабинета директора, затем, не спеша, прошелся по коридору второго этажа, и только потом вышел в холл к главным дверям. Уходить, отчего-то не хотелось – так приятно было вновь оказаться здесь, в моем отчем доме, чего уж греха таить, другого не было. Вновь посмотрев на часы, я сообразил, что до конца восьмого – последнего при любом раскладе – урока осталось всего двадцать минут, поколебался пару мгновений и стремглав бросился в подземелья в сторону кабинета зельеварения.

Мне повезло: дверь в класс оказалась приоткрытой: не настежь, но достаточно для того, чтобы я, притаившись в простенке, мог беспрепятственно наблюдать за перемещением мастера зелий по кабинету и слышать уютное бульканье студенческих варев в котлах. Кстати, и пахло сегодня из класса не в пример пристойно – в густой аромат полыни и чего-то сладкого, напоминавшего корицу, лишь немного вплетались нотки какой-то пакости, отдаленно смахивающей на раздавленных клопов.

Снейп перемещался между рядами ученических столов с водруженными на них котлами совершенно бесшумно и, что поразительно, в полном молчании, лишь изредка наклоняясь над чьим-нибудь зельем, двигая губами и хищно поводя тонкими ноздрями своего роскошного носа. Это было действительно странно – я пригляделся: нет, все верно: нашивки на мантиях действительно красно-золотые, и, стало быть, на этом уроке находится штук десять гриффиндорцев, а Снейп ведет себя, как нормальный преподаватель. Я снова заулыбался: сколько же видишь, когда находишься по другую сторону от всего этого. И не такой уж зельевар строгий, на самом деле…

– Лисбон! – внезапно, подобно разорвавшемуся фугасу, раздался из приоткрытой двери оглушительный баритон профессора, отрывая меня от мирных мыслей и блаженного созерцания столь чудной идиллии. – Вы вообще читать умеете? Насколько я знаю, вас этому должны были научить преподаватели в маггловской начальной школе, не так ли? Что написано в третьем пункте? – что ответил мальчишка, я не расслышал, но видимо ошибку свою со второй попытки нашел, потому что профессор прекратил подвергать сомнению навыки чтения несчастного ребенка и, высказав тому все, что он думает о бессмысленности его предшествующей работы, закончил коронным «минус двадцать баллов с Гриффиндора».

Я наблюдал эту картину с приоткрытым ртом – впервые ведь со стороны наслаждаюсь, что уж там – и к концу представления подкорректировал свою предыдущую мысль. Снейп все-таки строгий, но все его наказания, по большому счету, справедливы…

– За что, сэр? – робко пискнул в эту секунду несчастный Лисбон. – Я же и так ноль получу за зелье. За что вы факультет наказываете?

Я по старой памяти вжал голову в плечи, опасаясь худшего. И действительно.

– И еще минус десять, мистер Лисбон! – резко выкрикнул Снейп, с омерзительным скрипом разворачиваясь на каблуках к внезапно и не вовремя осмелевшему мальчишке, и я отчетливо увидел несколько крупных капель слюны, движимых центробежной силой и пролетевших по дуге через весь класс. – И чтобы предупредить ваш следующий вопрос, сразу поясняю: за то, что вы вообще с вашими скудными мозгами имели наглость остаться в Хогвартсе после первого курса, несмотря на ваши никчемные успехи на моем предмете.

Губы мальчишки судорожно дернулись, но он не произнес больше ни слова, низко опустив голову и вытирая щеки рукавом мантии. А мне пришлось снова вернуться к уточнению формулировок. Впрочем, уточнять было уже практически нечего, осталось только утвердиться в мысли о том, что Снейп оказался, как учитель, точно таким, каким помнился мне – строгим несправедливым омерзительным хамом.

Мерлин знает, куда бы завели меня эти рассуждения, но в это мгновение прозвенел звонок, и второкурсники Гриффиндора и Рэйвенкло быстро покинули подземелье, промчавшись мимо меня бурным потоком, чуть не сшибив с ног и, кажется, даже не заметив. Через мгновение из кабинета вышел и сам зельевар, подошел, привалился рядом к стенке и, хитро прищурившись, вопросительно посмотрел мне в глаза.

– Ну что, профессор Снейп, – величественно протянул я, – я тут пришел к выводу, что какой вы были несправедливой сволочью – такой и остались.

– Да что вы говорите, мистер Поттер? А с чего же вы решили, что что-то должно измениться?

– А с того, что за чашечкой чая директор рассказала мне, что ты очень смягчился в последние годы, и что в этом определенно есть моя заслуга, и мне – ты ведь понимаешь – так лестно было это слышать, а что делаешь ты? Лишаешь меня возможности гордиться собой? – не выдержав, я расхохотался и, наконец, сделал то, что мне больше всего хотелось сделать в течение последнего получаса: притянул Северуса к себе за талию и смачно поцеловал его узкие губы. – Люблю тебя.

– Ох, Поттер, когда же ты поумнеешь уже, – улыбнулся Северус, глядя на меня так, как умеет смотреть только он. В этом взгляде была самая искренняя на свете любовь, бесспорно, но еще в нем читалось не менее искреннее сочувствие, такое, какое, например, может испытывать нормальный человек к умственно-отсталому инвалиду.

– Что опять? – мгновенно насупился я, расплетая пальцы, сжатые на его пояснице, и размышляя, отодвинуться сейчас или все-таки дослушать.

– А то, Поттер, что ты только что просмотрел спектакль, рассчитанный на одного зрителя, – профессор самодовольно ухмыльнулся, - и даже не заподозрил.

– Откуда ты мог знать, что я пришел – ты же даже в сторону двери не смотрел, – попытался возмутиться я, но тут же вспомнил, что на пути к кабинету со мной громко поздоровался какой-то мальчик, проходивший по коридору навстречу, – А, ну да. – быстро добавил я и глупо покраснел. – Пошли уже домой, что ли. Я вина купил.

Мы уже почти вошли в зону аппарации, когда до меня дошла еще одна вещь.

– А тебе не жалко было этого Лисбона, а, Северус? Ради дешевого спектакля так обидеть ребенка.

– Ради спектакля, сыгранного для тебя, мне не жалко ничего, – хмыкнул Северус. – Даже собственной репутации, которая однозначно пошатнулась в тот момент, когда я наклонился к котлу и предупредил мальчишку о том, что его ждет.

На душе стало совсем легко:

– Я тебя люблю, – просто повторил я. И крепко сжав его локоть, аппарировал нас домой прямо на диван.

– конец -