Глава 4.

Репутация

всегда мнилась мне платьем голого короля. Нестабильное объединение вымыслов, домыслов, фантазий и слухов, на поддержание которой затрачивается слишком много сил, а на разрушение – две секунды. Овчинка выделки не стоит, короче.

Впрочем, иногда репутация здорово облегчает жизнь – как защитная маска или, может быть, как длинная острая рапира. На нас со Споком смотрели искоса, но не задирали – не смели. С другими парнями обходились без пиетета – пользовали в хвост и в гриву, как чертей. Впрочем, тех же чертей здесь почему-то называли гномами. Своя специфика, чего уж.

Только Говарда не трогали – откуда-то все знали, что он – с нами. (Да, мы и сами были удивлены.)

В целом, ситуация была забавной: никаких ящериц, на руководящих постах – только люди. Люди. Они были безумно горды оказанным доверием.

Проблема (погибель? Благословение?) в том, что люди приспосабливаются. И люди могут договориться. Ящерицы, узнай они о том, какой чудесный курорт здешние старожилы смастерили из их тщательно продуманного ада, разозлились бы, наверное. И поэтому они так никогда и не узнали.

Серьёзно, общество, которое отдало на съедение чудищу красавицу-принцессу? И на них не нашлось ни одного толкового Персея? Они не ценили покой и волю, они ценили комфортные условия жизни. Новичкам приходилось несладко, но так они верней учились мимикрировать. Как ящерицы. Действительно, с кем поведёшься…

Мы работали, конечно. Терраформирование, обычное. Скучный лошадиный труд.

Никаких ожидаемых ужасов вроде охранников с кнутами, калёным железом и электрошоком – зачем? Всё основано исключительно на позитивном подкреплении. Выживание – достаточно позитивное подкрепление. Ради восхитительной возможности встретить ещё один пыльный рассвет любой сделает всё, что в его силах, а потом догонит и ещё раз сделает.

В целом, это была самая дружная колония из всех, что я видел.

*

- Так, ребята, сегодня до обеда расчищаем этот замечательный северный склон от этих противных плотоядных папоротников… или что они там. Новички идут позади и глядят в оба. Будете орошать землю этой штукой. Кто не понял, поясню, что под «этой штукой» я имею в виду кислоту. Идиоты с химическими ожогами останутся без десерта и сразу после второго блюда отправятся на растерзание к медикам. Мне надо напоминать, как наши медики обращаются с идиотами, которым, не дай бог, удалось заполучить химический ожог?! Молодцы, киваете. И ещё одно. Кто идёт первым, тоже глядит в оба. Я понимаю, что вам уже чёрт не брат, и на такое количество шрамов женщины слетаются как мухи на дерьмо, но ХВАТИТ УЖЕ ЗАБИВАТЬСЯ НА ТО, КТО ИХ ВАС БЫСТРЕЕ РАЗОРВЁТ ПТИЦУ ЯКУБА ГОЛЫМИ РУКАМИ, ЗАВАЛИТ САБЛЕЗУБОГО ГАЭТА ГУСИНЫМ ПЁРЫШКОМ И ВСЁ ПРОЧЕЕ В ТАКОМ РОДЕ!!! Хирургам надоело вас сшивать по кусочкам, как лоскутное одеяло, они уже тоже начали спорить, кто из них проведёт успешную операцию после поллитры без закуски и с визжащей чихуахуа в операционной! Если так пойдёт и дальше, я запру всех вас в кинотеатре и врублю фильмов по технике безопасности на тридцать шесть часов! И в туалет ни-ни, ясно?!. И, раз уж речь зашла о кино, имейте в виду, что сегодня вечером будем крутить фильм, а какой – решайте сами. Только давайте на сей раз без романтических комедий, на полтора часа ржания я не подписывался. От себя рекомендую нового «Бонда», там актёр похож на Крейга. Что?.. «Кто такой Крейг»?? Брысь с глаз моих, неуч! Всё, парни, за работу!

*

- И всё же, кто такой Крейг?

- Это актёр, который играл роль Джеймса Бонда давным-давно, Спок. Олд-скулл, классика! Знаешь, мог бы и сам догадаться! …Боже, у меня дежавю. Этот лагерь точь-в-точь напоминает мне мою жизнь на Тарсусе IV, даже начальник тюрьмы похож на нашего вожатого, Микки. Ох и зануда был… Не разрешал нам купаться в океане после захода солнца и всё такое. Ну не урод?

- Но вы, конечно же, купались.

- Конечно же! Я – я, или кто?!

- Должно быть, после общения с вами он потерял веру в своё призвание.

- Да, биржевой маклер из него получился получше, чем вожатый… Эй, а с чего ты взял, что он уволился?

- Ни с чего, капитан. Абсолютно ни с чего… Я ни с чего ничего не брал.

- Мм. Сарказм. Растёшь, камрад. Есть идеи, как выбраться отсюда?

- Есть. Можем позволить себе это… Хоть сейчас. А смысл? Вы были снаружи.

- Да уж, был. Здешняя среда похожа на… И сравнения-то не подобрать подходящего. Гигантский серпентарий, осложнённый катастрофой на АЭС до паноптикума всех видов Мирового Зла?

- Лучшая ограда – нежелание заключенного бежать. Страх – самая высокая стена, - важно согласился Спок.

Меня, впрочем, никак не устраивала перспектива скоротать жизнь, молодость и даже единственный лишний день в этих декорациях к старому доброму фильму «Хищник».

- Космическое сообщение с другими планетами?

- Два раза в месяц. Ближайшее состоится через 12.3 дня: привезут провизию и новых заключённых.

- Дождёмся и выясним, как происходит сие захватывающее событие. Попкорном не хочешь запастись?

- Только если вы настаиваете, что жареная кукуруза – неотъемлемая составляющая разведывательных операций.

- О боже, дааа. И крендельки.

*

Событие оказалось менее захватывающим, чем я надеялся, - менее чем захватывающим. Прилетели, разгрузились, улетели. Ну, отбились от каких-то дебилов в процессе. Дебилы были чумазые, оборванные и с оружием – им это не помогло. Пока я удивлённо пырился на сей спектакль, ко мне неслышными шагами подошёл Говард.

- Эти парни сбежали в прошлом месяце.

- Да, здешние заросли мало подходят для пикничка, - сдержанно прокомментировал я, мысленно вычёркивая план «А», как не соответствующий минимальным стандартам комфортной полевой жизни. Партизанить не будем, хренушки. Я всегда был такой гедонист – ценил восхитительную возможность провести два часа подряд без холодящей кровь опасности, лупающей глазами из-под всех кустов сразу. – И что с ними дальше будет?

- Беглецов отправляют на нижний уровень.

- Нижний уровень?

- В шахты, заполненные ядовитым газом. А в углах там какой-то радиационный хлам – не курорт, в общем. Век этих счастливцев короток.

- И всё-то ты про всех знаешь, о Говард Осведомлённый, - насмешливо похвалил я этого нелепого ушлого паренька. - Сделаешь кое-что для меня?

- Уточни.

- Опасаешься кота в мешке? Правильно… Собственно, дело простое: надо выяснить, нет ли на нижнем уровне некоего Кристофера Пайка.

- Я-то выясню… А выгода мне какая?

В принципе, именно этих слов я дожидался – и дождался наконец. Теперь осталось только сделать подсечку, уронить Говарда на колени и засунуть пальцы ему в ноздри – кровь полилась рекой!

- Я доступно выражаюсь?

Говард

яростно закивал.

- Свободен.

- Общаетесь, капитан? – оставив свой наблюдательный пост в канаве, мой старший офицер соизволил избавить меня от необходимости одиноко молчать после того, как Говард, поскуливая, отступил в тень.

- Общаюсь, Спок. Уже почти изучил варварское наречие.

Я не стал уточнять, что нормальные люди изучают доступный язык кулаков ещё в средней школе. Иные этим типом коммуникации и ограничиваются.

- Спорим, у тебя есть гениальный план по захвату корабля?

Спок и глазом не моргнул.

- У меня его нет.

Обломщик.

- Я послал Говарда узнать, где Пайк. Если он на нижнем уровне…

- Конечно, он там. Где ещё ему быть?

- …Если он там, я пойду к нему. Сбегу и… вернусь. Меня отправят вниз, и мы в шоколаде.

- В вашем медицинском файле не упоминается о том, что вы склонны к самоубийству.

- Там крошечная сноска, ты её не заметил.

- Надо ли говорить, что данный курс действий представляется мне опасным, безответственным и бессмысленным?

- Опасным – да. Безответственным – конечно. Бессмысленным? Я тебя умоляю! Ты нас вытащишь раньше, чем я успею наглотаться ядовитого газа.

- И следствием какой логической цепи рассуждений является этот безосновательный довод?

- Той, в которой я главный, а ты подчиняешься приказам.

Глаза Спока гневно вспыхнули. Он отрицал бы это до хрипоты, но я-то не слепой!

- Ты когда-нибудь слышал про позитивное подкрепление? – миролюбиво поинтересовался я. - Это работает: я сам видел! Например, вручаешь парню кольцо и пинком под зад посылаешь на уроки художественного ныряния в вулкан, утверждая, что только так можно спасти мир…

- Я должен пойти, - Спок безжалостно оборвал мою попытку пересказать ему одну из величайших книг прошлого.

- Что?

- Это должен быть я, а не вы, - почти сердито сказал Спок. - Хотя бы потому, что ваша способность транспортировки тяжёлых грузов оставляет желать лучшего.

- Это… логично, конечно. Мы должны всё продумать. Сыграть этот концерт как по нотам, так сыграть, чтобы Бах, Моцарт и Рахманинов, обнявшись, рыдали в уголочке от страшной зависти.

Иногда я думаю, на что бы походила моя жизнь, если бы я позволил матери превратить себя в послушного голема, мечту родителей, которые склонны мистическим образом трансформироваться в рабовладельцев, стоит им только услышать первый отчаянный вопль новорожденного существа. Я наверняка стал бы счастливым обладателем диплома какого-нибудь задрипанного колледжа, устроился работать по профессии – юриспруденция, бухгалтерия или, не дай бог, топ-менеджмент, - встречался бы с хорошенькой девочкой, которая нечаянно забеременела бы после пары лет беготни по кофейням и кинотеатрам, потом – о причинно-следственные связи, нет предела вашему коварству! - родила, ребёнка бы назвали Марк. Она бы шлёпала его по попе, если бы он не ел кашку и всё такое. А в свой двадцать пятый день рожденья я бы проснулся утром, поцеловал жену в лобик и пошёл бы делать себе клизму с кислотой, потому что так лучше, чем смерть от цирроза печени в тридцать.

…В общем, офигительно, в сущности, моя жизнь сложилась.

Ни жены, ни менеджмента, ни профилактических клизм для очистки кармы – просто красота. С детства боялся стать таким, как все – насмотрелся я на этих «всех», особенно когда их сгоняли на могилу к моему отцу. Каждый год. Они говорили «сто лет, сто зим», смеялись, сплетничали, равнодушно или с опаской смотрели на меня – и в такие моменты было чертовски сложно забыть, что я человек. Да; иногда я забывал, что я человек, и мог творить немыслимое: например, отбиться от школьной экскурсии и «заблудиться» в Гималаях с рюкзачком, в котором был только комикс и три банки сгущёнки, на целую неделю. Или простоять на голове три часа кряду, а потом встать и побежать прыгать с тарзанки как ни в чём не бывало. Когда я случайно проговорился об этом своему врачу, он застращал меня всякими ужасами типа перспективы кровоизлияния в мозг, и стоять на голове я не мог уже никогда. В черепе стучала кровь, и мне казалось, что она вот-вот польётся из ушей. После того случая я понял: никого нельзя слушать. Не из гордости или по причине тяжёлого характера, а просто – небезопасно это. Мой нехитрый список правил умещался в пару строк: нельзя рвать полевые цветы, бить ногами беременных женщин и слушать то, что тебе говорят, – а то мало ли, вдруг будут говорить настолько убедительно, что ты поверишь? Поверишь в боль, тоску, смерть, скуку, барбекю по уикендам и что Майкл Джексон – хороший певец, а Матисс и иже с ним – художники.

Я ни с кем не откровенничал по поводу своих гениальных прозрений: существовала серьёзная опасность вновь увязнуть в бесконечных переговорах подрядчиков строительства Вавилонской башни, отчаянно пытающихся объясниться с товарищами – и проваливающих попытки раз за разом. Я уже был счастливцем – знал кое-что, чего не знали другие. Кое-что важное. Не понимал, даже не пытался сам с собой об этом разговаривать, просто чуял. Как гончая собачка. Оно – там, и в какой-то момент этого было достаточно.

С моим миром всё было нормально. Не идеально, но терпимо (чего ещё желать?). То есть: ситуация хуже некуда, но мы приложим все усилия до достижения абсолютного пиздеца, перспективы сомнительные, отдача нулевая, и танцующей походкой пройтись по этому дерьму и не запачкаться смог бы только псих одержимый, святая невинность, ну или мы со Споком. Потому что в какой-то момент это стало «мы со Споком» - наверное, из-за того, что я провожу в его компании слишком много времени. Или?..

Уцепившись за эту мысль, я понял, что другого кандидата на коллективное самоубийство рядом с собой представить не могу. Уж точно не Боунса, уж точно – никого! Проще всего мне было вообразить себя в гордом одиночестве, в окружении своры однодневных приятелей, таких, как Говард. Но однодневные приятели, несмотря на низкие затраты и неприхотливость в уходе, не самый оптимальный вариант: они не будут штурмовать со мной плечом к плечу все бойницы ада. И у них хреновое чувство юмора.

В этом смысле, решил я, общество Спока куда как приятнее: он хоть понимает мои шутки – пусть и через одну – и шутит в ответ. Притворяется, конечно, что понятия не имеет, о чём речь, но глаза его выдают, да и речь – тоже. Мы оба знаем, что когда над шуткой смеются не один человек, а двое, то и шутка вдвое смешнее.

Я ещё в детстве понял, когда дразнил цепных псов и додразнился, пришлось даже на дерево лезть, - что по-настоящему понять чувство эйфории, разделить восторг и ликование может только тот, кто был рядом, постоял вместе с тобою на краю и удержался, – но рядом никого не было. Мой дружбан Саймон как раз переехал в другой район, а все остальные были скучными болванами, с ними собак не подразнишь. И вот, я на дереве, перевожу дыхание, восхищённо ржу, но – не то. Я притворялся. Некому было сказать «ух ты!» и «еле успели», подмигнуть, восторженно заулюлюкать. Когда собак загнали в вольер, я слез и пошёл домой хвастаться маме, но она только накричала на меня и отправила спать. И правильно сделала, если разобраться, по её понятиям – правильно. Подозреваю, что это нормальная человеческая реакция, и раз так, то я, конечно, молодец, что связался с инопланетянином. Спок может набить мне морду за всё хорошее, но кричать не станет и спать не отправит, и это много лучше того, на что я смел надеяться.

Впрочем, пересматривать свою жизнь с поправкой на новые обстоятельства я пока не собирался. Ясно же, что месяц – это почти вечность, это очень-очень-очень долго, но потом её сменит какая-нибудь другая вечность, ещё длиннее, и потому нет смысла привыкать к этой и раскатывать губу.

*

Кристофера Пайка, по словам Говарда, действительно держали на нижнем уровне.

- И что он там делает?

- Камни ворочает.

- Как? Он же – не ходит!..

Говард посмотрел на меня как на идиота:

- Кому нужна безногая скотина? У бет медицина – как божие чудо, лечат всё за милую душу. Твой парень не просто ходит – он зайцем бегает.

Одной проблемой меньше…

- Хорош трепаться! – заорал командир группы (разговор наш происходил в разгар рабочего дня). – Или хотите попасть на зуб вот тому паучине?!

Обмерев, я медленно обернулся – и увидел восьмиглазого монстра шириной в две ладони в метре от себя.

- А он ядовитый? – с дрожью в голосе поинтересовался Говард.

- Парализует часов на пять, - отозвался наш спаситель, ловко срезая паука прицельным огнём из фазера. – Валяешься что твой труп, десять раз сожрать успеют.

Вот оно, одно из недостающих звеньев!.. – осенило меня. Самый простой и безотказный, прямо-таки классический способ сбежать из тюрьмы: не бежать из неё, а дождаться, пока тебя самого оттуда не выкинут.

План побега выкристаллизовывался из мягких тенет подсознания.

*

- А куда трупы девают?

- Сжигают. А нижних – в мешок и в джунгли. На радость местным оголодавшим хищникам.

- Чего это их так?

- Мотивация. Чтоб поменьше народу грешили. Никому не охота неупокоенным духом вечность по здешним лесам болтаться. В огне мы выращиваем крылья и аки фениксы воспаряем к богу, а в клети из плоти гниём на земле. А когда оказываемся в желудках у хищников, то окончательно теряем целостность и утрачиваем всякий шанс на перерождение.

Выслушав краткий вводный курс в местные загробные поверья, я отправился искать вулканца, и найдя, торжествующе объявил:

- У меня есть план! С пылу с жару, славный и румяный, красота!

Не дожидаясь ответной реплики на тему моего сомнительного душевного здравия, я поспешил посвятить вулканца в детали этого самого плана.

Конечно, Спок вот так сразу не мог позволить поступить мне разумно и правильно.

- «Разумно и правильно»? Вы, вероятно, позабыли значения этих слов, капитан. Рекомендую воспользоваться словарём и восполнить эту печальную прореху в вашем образовании.

Мы не знаем, как радиация подействует на полукровку. Реакция может быть любой, вплоть до фатальной. Причудливое сочетание человеческого и вулканского геномов может в очередной раз неприятно удивить своего носителя. Что касается меня – я точно знаю, какой эффект радиация имеет на человеческую тушку. А газ на людей вообще не имеет длительного эффекта. Если выберусь оттуда, скажем, за неделю – считай, повезло. Буду вспоминать эту историю в глубокой старости, здоровый, как бык, назло врагам и особенно бедным правнукам.

- Лучше знакомое зло, чем полная неизвестность, Спок.

Это логика – в первосортных своих проявлениях. Казалось бы, вулканцы должны ценить такие штуки.

- Я полагал, что подобное заявление противоречит вашей жизненной философии, капитан.

«Ты ничего не знаешь о моей жизненной философии. Ничегошеньки», - неожиданно тоскливо подумал я.

*

Всё прошло как по маслу – даже удивительно. Днём я отбился от отряда и немножко пошатался по джунглям, потом развёл костерок, насыпав туда адскую смесь трав, удобрений и какой-то неведомой дряни, которой полагалось отбивать нюх и любое желание со мной связываться у большинства местных хищников (в народе – «коктейль Колотова»), кое-как перекантовался ночь, а наутро пошёл сдаваться. Сказал, что заблудился. Мне поверили (?!), пришлось мимоходом оскорбить жену начальника тюрьмы и сообщить, что в гробу я видал ваших бет. «Ну, у него выдалась тяжёлая ночь», - с сомнением сказал один из охранников. «А разве это не тот самый, который отсюда уже как-то раз удрал? – спросил другой (ни заключённые, ни охранники в этой тюрьме долго не задерживались – текучка была страшная). – Чего его сразу-то в нижний не кинули?» «Да он вроде с бетами сотрудничал и как-то там им помог, сказали не трогать». «Вообще не трогать?» «Сказали: обращаться как с обычным заключённым». («Да вы чё, - подумал я, - ну надо же».) Тут я саданул одного из них по морде, и у охраны сразу пропало желание видеть меня при свете дневном – и по длиннющей «кишке», проходящей по подземному тоннелю, меня препроводили туда, где солнце не светит.

*

- Крис!

Старина Пайк оторвался от восхищённого созерцания сталактитов и соизволил поднять на меня ясные свои глаза. Взгляд его сделался незабываем.

- Джим?.. Джим!

Часа два ушло на объятья и обстоятельный рассказ о том, как я очутился в столь незавидной ситуации. Крис держался молодцом, но периодически разражался приступами надсадного кашля.

- Зачем? Зачем ты сюда полез? – был следующий вопрос Криса.

- Тебя спасать! Ты вообще-то как? Милая стрижка, кстати. Лысина тебе даже идёт.

Пайк не ответил.

- Через сколько здешняя обстановка начинает убивать? Я имею в виду, минимальный срок. Для самых-самых слабачков? Чтоб подозрительно не выглядело? Только-только появились симптомы, а потом – ах, отряд не заметил потери бойца?

Пайк пожал плечами.

- Неделя? Дней пять? У всех по-разному. Большинство держится пару месяцев, но есть и те, которые сгорают моментально. Тут не угадаешь. И старайся находиться подальше от боковых туннелей. Там датчики радиации зашкаливают. Раньше, на заре освоения космоса, сюда металлолом закапывали.

Торчать в этой адовой бездне целых пять дней жутко не хотелось – но что тут попишешь? Изобразить драку со смертельным исходом? Боюсь, не хватит актёрского таланта – да и «смертельные» раны толком сыграть не удастся. Смерть от причудливой болезни? Не пойдёт: на входе всех придирчиво проверяли на сканере, залечивали гаймориты, гепатиты, диабеты и прочую дрянь. Мы были абсолютно здоровыми смертниками.

Оставался самый простой, вероятный и не вызывающий особых подозрений вариант – смерть от ядовитого газа, которым, по слухам, полнилась здешняя преисподняя. Его пары постепенно накапливались в организме и изрядно сокращали время до встречи с всевышним. А радиация только усугубит дело. Интересно, как это вообще происходит? В Федерации радиация – анахронизм, как чума для двадцатого века. Нужно будет уточнить у Спока… или нет. Пусть последствия отравления окажутся для меня сюрпризом – меньше нервов потрачу в ожидании того чудного момента, когда моё безрассудство наконец-то меня догонит. А то в жизни всегда так: боишься болезни – непременно заболеешь. А не боишься или даже не знаешь о её существовании – и авось минует тебя сия зараза, наплевав на все причинно-следственные связи и бинарную логику заодно.





Работа в шахте была тяжёлая. Трудоёмкий процесс выворачивания зелёных кристаллов из породы выжимал из нас все соки. Четверть нижних свихнулась, остальные поджидали смерть, а засыпая, гадали: проснутся ли?.. Говорили друг с другом мало, потому что любое слово могло оказаться последним, а тут – обзовёшь товарища «дундуком» и с этим прозвищем на устах и издохнешь. Курам на смех. Это были самые длинные пять дней моей жизни, и сказанного, пожалуй, будет достаточно. Я и со Споком-то обсуждал этот вопрос один-единственный раз, после недели кошмаров об этом самом месте, нахлеставшись вдрызг ромуланским пивом.

Наконец настал день, когда я почувствовал нешуточную боль в груди и такую тошноту, что побоялся завтракать. Это был шестой день нашего заточения на нижнем уровне колонии «Предрассветный сон». Я достал из-за щеки и тихонько вручил Пайку маленькую ампулу, в которую Спок предварительно закачал паучий яд.

- Раскуси, если нарушить целостность оболочки, она растворится.

Вторую я сожрал сам.

- Ты где её взял? – с любопытством спросил Пайк, разглядывая свой влажный ключ к спасению.

Я собирался ответить, что в жопе, но не успел – и благополучно исчез из этого мира. Хоть бы не насовсем.

*

Очнулся я в полной темноте. Она облекала, сковывала движения, сдавливала рот. Я отчаянно рванулся, но кромешный мрак порвать не сумел. Сердце колотилось где-то в пятках, ладони были влажными, воздуха не хватало…

Потом я догадался разжать зубы и выплюнуть изо рта кусок холщовой ткани. Понятия не имею, зачем мне вообще вздумалось кусать мешок. Может, какой-нибудь кусательный инстинкт сработал.

Теперь нужно было понять, как жить дальше. Спок сбежал раньше и ждал нас с Крисом в живописном местечке у двух здоровенных деревьев, чуть выше того места, где находилась тюрьма. Я ему живо описал этот райский уголок, на который наткнулся, когда в одиночку гулял по джунглям, - найдёт как-нибудь. Так меньше подозрений: он сам по себе, мы сами по себе. Он беглец, мы трупы. Дотошно выискивать связь между нами не будут.

Крису я тоже рассказал куда идти. Теперь, собственно, полагалось начать путь, но с этим вышла проблема. Мешок оказался на редкость крепкий.

Я вздохнул. Нет такой веревки или ткани, которую невозможно было бы перегрызть – хоть по волоконцу. Опять придётся жевать чёртов мешок.

Побеги – это так утомительно!..

*

Расправился я с мешком только часа через три – солнце уже висело низко над землёй. Если не доберусь до Спока до заката или хотя бы не сооружу жильё, то ночь не переживу, это я хорошо понимал.

Несколько минут ушло на попытки сориентироваться по сторонам света. Солнц в этом чудном месте было два, и они игнорировали земную траекторию восток-запад, более или менее. Надо мной сейчас висел Селезень, дававший холодный голубоватый свет. Его приятель Асгард уже скрылся за горизонтом. Насколько я помнил, Селезень двигался с северо-запада на юго-восток, а значит север у нас там, где мшистый камень.

Пока я изголялся, пытаясь так и эдак применить свой великий географический багаж, джунгли выплюнули здоровенного зверя, явно принадлежавшего к семейству кошачьих. Он всё это время сидел в засаде и теперь совершил прыжок. Хорошо, что я в этот момент нагнулся за палочкой, решив изобразить на земле ось север-юг, траекторию движения Селезня и Асгарда, реку, краешек которой серебрился неподалёку, и своё предполагаемое место расположения.

- Т-твою мать! – не знаю, как уж я очутился на дереве, но факт: очутился. Кошачий монстр обиженно завыл и полез следом. Я запустил в него ярко-красным плодом – они обильно усыпали ветви. – Без тебя, конечно, никак, дружище.

Зелёная кошка. Ужас.

Зато разом решились все мои топографические проблемы. Я взобрался ещё выше и огляделся: вон там тюрьма, ага, значит место встречи – ещё вверх и на восток… Ну хоть восток определил верно. А толку-то…

Зверь стремился воссоединиться со слишком прыткой добычей и упорно лез вверх, только кора разлеталась. Я порадовал его очередной порцией фруктов, и тварь послушно сорвалась вниз, не выдержав встречи с одним из моих снарядов. Мой новый приятель пристроился у корней и с досадой заворчал.

- Дружок, у тебя клыки больше моей ладони. Вместе нам не быть, - решительно сообщил ему я.

Саблезубый гаэт (я наконец-то вспомнил его название) убийственно на меня посмотрел. В его взгляде читалось: «Кончай базар, лучше помоги натурой».

- На тебя ж вроде с голыми руками ходят? – всплыло в памяти. – Так что ты не можешь быть таким страшным, каким хочешь казаться, котёнок.

«Слезь и проверь», - взвизгнула кошка.

Вот только за зверя говорить и не хватало… Я с сомнением посмотрел на лежащий в руке плод. Жрать незнакомое – удел дураков и помирающих с голодухи, которым уже всё равно. Не след мудрому мне им уподобляться…

- Как думаешь, эта штука съедобна?

Зеленый гаэт почти слился с травой, я еле различал его в обрушившихся на джунгли сумерках.

- Эй, ты там?

Гаэт поджал уши.

- Давай трезво взглянем на ситуацию. Я упрямый, а ты голодный. Ты жаждешь мясца, а я тут за жизнь, между прочим, борюсь! Отчаянно. Моя причина весомее, так что ты должен отступить.

Совесть в гаэте не просыпалась. Возможно, она в нём и не ночевала.

- Я щас кааак возьму дрын и отхожу кого-то по хвосту! – пригрозил я.

- РРРРРРРрррррррррррАААААААААгвх, - ответил гаэт.

- От такого слышу.

Ночь не застала себя ждать и застала нас с гаэтом в том же патовым положении. Рыпаться куда-то больше не имело смысла, ночью по джунглям я далеко бы не ушёл. Я бы вообще никуда не ушёл, судя по грозному треску в ближайших кустах – там явно кого-то доедали, и гаэт уже битый час туда косился и нервно бродил около ствола облюбованного мною дерева, стараясь держаться подветренной стороны.

Я со вздохом растянулся на ветке, пытаясь устроиться поудобнее. В бок противно впивался сучок, мошкара маревом дрожала в воздухе, но в целом – вполне терпимо. Веки налились тяжестью, и я даже задремал. Мне приснилось, что во мраке ночи ко мне лезет влюблённый гаэт, петь – я это точно знал – серенады. Вот уже, уже почти, ещё чуточку – и раздадутся первые рулады. Вдруг тишину вспорол чей-то визгливый вопль – я чуть с дерева не свалился от неожиданности. Моментально проснувшись, я обнаружил, что ко мне действительно лезет гаэт – уже почти долез и сверкает яркими жёлтыми глазами в полуметре от меня. Извернувшись, я саданул ему сапогом по лбу и с удовлетворением выслушал громкий плач обиженной кошечки, донёсшийся до меня – хвала всем богам! – сильно снизу.

Неизвестное существо завопило опять – на сей раз торжествующе. Я вспомнил, что земные обезьяны именно так предупреждают товарок о возможной опасности, и решил, что это из той же оперы. Спасибо, незнакомый камрад. Больше сомкнуть глаз я не решился и до утра с волнением вглядывался в темноту, визжащую, хихикающую и стонущую прямо мне в лицо.

*

Гаэт убрался с рассветом, напоследок одарив меня презрительным взглядом. Я сделал ему ручкой, осторожно слез с дерева – спуск занял куда больше времени и усилий, нежели подъём – и с наслаждением потянулся, стараясь восстановить нормальное кровообращение в ноющих мышцах. Жизнь была прекрасна вплоть до того момента, пока коварный гаэт не выскочил из засады.

Я как укушенный (тьфу-тьфу-тьфу) рванул не разбирая дороги, гаэт помчался следом. Ветки впивались в одежду и шерсть, на них повисали клочья тюремной робы и зелёный мех. Петляя подобно пьяному зайцу, я неуклонно придерживался восточного направления, пробиваясь с боем сквозь густой кустарник и хватаясь за лианы в попытке удержать равновесие – неожиданно одна из лиан зашипела змеёй, и я отшвырнул её в настойчивую кошку. Гаэт заверещал, но погони не прекратил, и мы продолжали свой странный марафон, финишная черта которого проходила по чьей-то жизни.

Я начал выбиваться из сил, чем и воспользовалась саблезубая дрянь, поднажав и с триумфальным мявом схватив меня за ногу. Я заорал, но зеленому монстру достался только невкусный сапог.

- Капитан! – не менее зелёный вулканец, выскочивший вдруг из-за дерева, отпихнул меня в сторону – и я обречённо покатился по склону, цепляясь за траву и загребая ногтями землю. Вверху кто-то кого-то мочалил, и мне было жутко интересно, кто и кого. Под задницей наконец оказалось что-то ровное, и падение моё остановилось. Ловя губами воздух, я ждал развязки.

- И долго вы собираетесь там находиться? – раздался сверху знакомый голос.

Я облегчённо застонал и закрыл глаза. Спок. Конечно, Спок. Спок круче любого гаэта. Спок – чемпион!

Ненавижу гаэтов…

*

Как выяснилось впоследствии, Крис проделал те же манипуляции, что и я, разве что без участия восторженной аудитории, которая спала и видела его своим обедом. Он выбрался из мешка, залез на дерево, осмотрелся, наметил дорогу и без проблем дотопал до Спока. Стоял ещё белый день, парни заварили цветочного чая и стали дожидаться меня. Когда солнце начало клониться к вечеру, они здорово забеспокоились, а уж ночью их опасения достигли предела (впрочем, это не помешало им мирно проспать половину ночи – сначала один дежурил, потом другой, в результате оба неплохо отдохнули. Мои друзья – практичные зверушки!). К утру они и не надеялись меня увидеть. Но я опять всех здорово удивил.

- Что ж, первый пункт плана выполнен: мы все на свободе, живы, здоровы, кое-кто даже выспался, - подвёл итоги я, выслушав последние новости, выпив две чашки чая и вообще – расслабившись.

- А каков второй пункт плана? – поинтересовался Крис.

- По ситуации.

- По ситуации?

- Ну да, по ситуации. Сообразно, так сказать, обстоятельствам. Отталкиваясь от нынешних условиях. Находя выгоду в конкретных реалиях. По… ситуации, в общем.

Спок поднял бровь.

- Он всегда недооценивает выгоды импровизации, - пояснил я Пайку. – И совершенно зря. Когда я сидел на дереве и думал о вечном, мне в голову невзначай пришло совершенно изумительное…

Договорить мне не дали. Невежливые свиньи.

«Невежливые свиньи» - один из поисковых отрядов, которые периодически прочёсывают местность на предмет раскаявшихся беглецов – сами очень удивились, вырулив на полянку и лоб в лоб столкнувшись с поражёнными нами.

- Держи их! – очухавшись, потребовал самый бойкий.

Ненавижу. Побеги.

*

Лезть в реку добровольно будет только идиот – или только если очень надо. Слишком велик риск простудиться, распороть ногу об корягу и заработать заражение крови, наткнуться на стаю каких-нибудь местных пираний… Куда разумнее идти вниз по течению и выискивать следы цивилизации. Если уж выбора нет – надо как минимум соорудить небольшой плотик, да хоть бревно взять и водрузить на импровизированное плавсредство провизию и заранее снятую одежду, чтоб не промокла. Бревно, конечно, тоже можно потерять – и надо подстраховаться, обмотать его веревкой и закрепить второй конец у себя на поясе. Всё это знает любой здравомыслящий человек, однако здравомыслие – плохое подспорье и совсем никчёмное оружие, когда за тобою гонится дюжина разгневанных преследователей. В этом случае в дело вступают инстинкты – и тебе уже чхать на коряги, пираний и сухие носки. Даже двадцатиметровому гулко ревущему водопаду радуешься будто дому родному – и храбро сигаешь в его пенящийся зев, лишь в последнюю секунду успев вообразить себе синие скалы, влажно блестящие острыми краями в самом низу.

*

Вам любопытно, как я оказался с преследователями один на один? А в качестве пейзажа, в романтической традиции призванного символизировать душевное состояние героя, непролазная чаща и рокочущий водопад?

Я прикрывал – и увёл негодяев по ложному следу. Ненамеренно. Но в сущности, здорово вышло – пока я не оказался по горло в ледяной воде, пытаясь выплюнуть свои лёгкие. Течением меня вынесло на середину реки, и в следующие несколько минут мне пришлось нелегко: одновременно я боролся с яростным кашлем и старался лавировать среди острых камней, столкновения с которыми отнюдь не жаждал. Помню, на курсах выживания нам рассказывали про какое-то хитрое плаванье ногами вперёд, однако попытка освежить старые навыки привела лишь к тому, что я снова погрузился в поток по самую макушку и проглотил очередную порцию свежей живой воды, в которой наверняка обитали какие-нибудь кишечные бактерии.

Чем дольше я находился в реке, тем меньше мои шансы оттуда выбраться – это я понимал. Хвала местным гостеприимным божествам, которые сподобились позаботиться о моём благополучии, - метров через двести русло реки значительно сужалось, и меня вынесло к берегу, вдоль которого валялось множество камней и коряг. В одну из них я и вцепился одеревеневшими пальцами и по сантиметру, как обрюзгший морж, выполз на поверхность.

Несколько долгих минут я был абсолютно уверен, что органическая жизнь – это не моё. Спасибо, накушался. Вернее, наглотался – по самое не могу!

Органической жизни, впрочем, было абсолютно плевать, что там я о ней думаю. Никто не собирался советоваться со мною по вопросам мироустройства и тем более учитывать моё бесценное мнение. Небесная канцелярия почему-то не додумалась до полезной практики использования Книги Жалоб и Предложений. Ух я бы им написал!..

Развлекая себя кровожадными мыслями о бумагомарательстве в оплоте матёрых крючкотворов и великих сражениях в бюрократическом раю (именно так я представлял себе кущи небесные: сборище унылых фарисеев умилённо внимает чётким дорическим напевам и втихую строчит друг на друга доносы – старые привычки издыхают трудно), я принялся приводить себя в божеский вид: проморгался, успокоился, вспомнил о пользе позитивного мышления. Ну, например: я жив. Такой исход ещё пять минут представлялся мне маловероятным, а поди ж ты. Ещё б коньячку под такое дело – да не инопланетной дряни, а нормального, земного.

Тут меня продрала дрожь, и жить мне снова разонравилось. Дошло до того, что я с тоской вспомнил непыльную жизнь на родине, где в 2133 упало дерево, и об этом судачили до сих пор, видя в бесславной кончине несчастного растения зловещее предзнаменование. Кто-то заикнулся о конце света, но его не поддержали; конец света должен был произойти третьего августа 2340, ни днём раньше, ни днём позже, это всем известно, это старина Гдемыург предсказал аккурат за два дня до того, как подавился виноградной косточкой (недоброжелатели великого пророка пытались возразить, мол, Гдемыург скончался от цирроза печени, потому что за день выпивал столько, сколько положено за год, но всякий раз их нецивилизованно побивали каменьями во славу Толмача). Сошлись на том, что грядёт появление новой смертельной болезни, которая скосит семьдесят пять процентов населения.

Дом, милый дом…

Я нашёл заросли покустистее и залёг. Хорошо хоть, датчики тепла здесь не срабатывают из-за помех, и охотникам, и добыче приходится полагаться исключительно на остроту глаз и быстроту ног. Сидеть в этих джунглях можно хоть до посинения – преследователи могут гулять в двух метрах от затаившегося слона и мемотично его не замечать.

Ну вот как сейчас. Я хмуро следил за нехорошими парнями, как тсалусский партизан за клингонами в двадцать восьмом. Нехорошие парни рассредоточились по обоим берегам и пытались делать свою работу – тщетно. Как только они уйдут вперед, я смогу вернуться к месту стоянки и соорудить себе кипяточку. Я убил бы за чашку чая. Ещё немного – и я без неё сдохну.

Эх, а ведь я даже не люблю чай.

*

Кое-как я добрёл до места назначения – и опять полез в реку, в прошлый-то раз меня вынесло на противоположный берег! Вода эта осточертела мне до зубного скрежета, да что там, до потери человеческого облика! Долбанные холодные подводные течения, имя вам – мрази!

В этот раз я всё сделал правильно: разделся, водрузил чуть подсохшую одежду на бревно, аккуратно обвязался лианой, а второй конец крепко-накрепко прикрутил к сучку своего плавающего «чемодана». Напряг последние силы (в сущности, очень помог тот факт, что совершенно случайно я наткнулся на брод) и пересёк реку. Вылез, стуча зубами, принялся отжиматься…

- Джим?

- Здорово, Крис, - сдержанно отозвался я, выпрямляясь.

Парочка любимцев судьбы взирала на меня с откровенным любопытством. Ничуть не запыхавшиеся, свеженькие, румяные (в случае Спока это, разумеется, был ярко-зеленый румянец)… Я тут же возненавидел обоих.

- Ты такой… синий, - наконец сказал Пайк.

- Этот цвет – последний писк моды, - огрызнулся я.

- Чего ты так долго возился-то?

Тут я взревел как медведь после спячки и популярно, в простых, но ёмких и исполненных экспрессией выражениях разъяснил Крису, что он собой представляет и куда может себе это засунуть, и как впоследствии следует назвать полученный результат, каким образом охарактеризовать и куда применить.

- Капитан… - неосторожно напомнил о себе Спок, и я переключился уже на него, припомнив всё, в том числе и Дельта Вегу и в оконцовке заявив, что зеленокровный ублюдок спит и видит, как бы меня заморозить и продать ледяную скульптуру за хорошие деньги на ярмарке в Брат'''''ъя№;%:ене.

- Не желаете ли чаю, капитан? – с интонациями хорошо вышколенного дворецкого поинтересовался Спок, когда моя вдохновенная тирада иссякла.

Я подбоченился.

- Было бы неплохо, коммандер.

(…Спок потом (очень потом. Я бы даже сказал: годы спустя) по секрету признался Боунсу, что голый и на весь мир обиженный Джим Кирк, выкрикивающий угрозы посиневшими дрожащими губами – самое смешное и умилительное зрелище, которое ему когда-либо доводилось видеть. Учитывая адресата секрета, прежде всего трепло, а уж потом – доктора, эту историю мне припоминают до сих пор. )

*

В нашем маленьком отряде царило перемирие – наверное, потому, что я всё-таки охрип и ругаться теперь было несподручно. Спок и Крис, казалось, не возражали против возможности помолчать. Стоянку перенесли метров на триста на запад, и пешая прогулка высосала из меня все оставшиеся силы (целые 0,2. Лошадиных). Всем было холодно и неуютно, я так вообще продрог до костей и уныло пил кипяток, пытаясь сварить заживо притаившегося в глотке ёжика – купание в ледяной воде не прошло даром. Почувствовав ещё и настойчивое давление в области висков, грозившее вырасти в тупую головную боль, я счёл, что с меня хватит, и завалился спать поближе к костру.

Мне казалось, что я отрубился мгновенно – но, наверное, всё-таки нет, и сквозь полудрёму различал обрывки разговора, жар костра, очертания каких-то смутных теней, обступавших меня со всех сторон… Я пополз от них и уткнулся лбом во что-то мягкое и тёплое. Тени сгинули (испугались?), провалились в темноту – уютную и совсем не страшную, головная боль тоже начала отступать, теснимая этим новым теплом. Потом тепло стало везде, но я едва успел это отметить, всё глубже проваливаясь в сон.

*

Проснулся я под боком у Спока, укрытый споковой же курткой. Пайк дрых поблизости, на роскошном ложе из широких плотных листьев, и храпел так, что деревья дрожали. Угли костра едва тлели, и любопытная зубастая тварь, притащившаяся на подозрительные звуки, принюхивалась к струйкам едкого дыма, поднимавшимся от кострища. Я разразился серией оглушительных чихов, и тварь, испуганно поджав скорпионий хвост, убралась в кусты. Рядом со мной зашевелилась моя личная походная печка. Я его уже простил – ну, скажем так, почти. Настроение с утра было скверное: больной я – тот ещё подарочек!

- Каково ваше физическое состояние, капитан?

- Я умираю! – мой убеждённый ответ Спока не усовестил и даже от деловитых сборов, которые вулканец затеял сразу после пробуждения, не оторвал.

- Вероятность смерти от ОРЗ настолько мала, что я не буду называть её нулевой только из уважения к теоретическим изысканием учёных, изучающих бесконечно уменьшающиеся величины.

- Значит, я буду первым, - степенно ответствовал я, украдкой размазывая сопли по рукаву рубашки. Их во мне было десять миллионов тонн – минимум! – Первым, кто умрёт от ОРЗ и разрушит твою симпатичную статистику!

Вулканец молча вручил мне гигантский лопух, и я угрюмо затрубил уже в него.

Тем временем Пайк прекратил оглашать округу рокотаньем взбесившегося слона и радостно возвестил приход доброго утра.

- Чего ж в нём доброго? Мне в тюрьме и то больше нравилось… Там хоть медицинская помощь имеется, - со вкусом ныл я. О да, я был невыносим. Совершенно омерзителен. Чем больше вытягивались лица моих спутников (в случае Спока, конечно, следует использовать уточнение – «фигурально»), тем сильнее я наслаждался ситуацией.

Пока Спок аккуратно складывал угольки в лукошко из листьев – новый костёр жечь – полдня тратить, а угли в минуты разгорятся – а Пайк приматывал куском верёвки острый камень к крепкой палке, я обдумывал наши дальнейшие действия, перебирал варианты и – приходил к неутешительному выводу.

Надо было возвращаться.

Мой первый помощник пробормотал что-то про кончающиеся припасы, и тут до меня дошёл весь ужас ситуации. Как ушат холодной воды на голову! Мы с ним спали в обнимочку.

Мы! С ним! Спали! В обнимочку!!!

Как гордые духом мореплаватели в самые страшные минуты шторма, когда надежды нет, сил тоже, и остаётся лишь рассчитывать на милость Посейдона. Как бравые исследователи тундры, выживающие в нечеловеческих условиях среди снегов. Как Галилей и Коперник, если б они были знакомы и дружно на холодном чердаке скрывались от козней Инквизиции. Как… камрады, объединённые общей целью, короче.

Это было совершенно нормально. Кроме того, что я не чувствовал себя нормально. Я миллион раз спал в одной кровати с Боунсом, не задаваясь странными мыслями о внутренней подоплёке сего грандиозного события. А теперь… теперь что-то было иначе. Я понятия не имел – что. Но какая-то засада предполагалась по умолчанию. Что-то… неуловимое. Что всё меняло. И откуда-то я знал, что Спок тоже это чувствует. Но игнорирует. Ну раз он игнорирует, то мне сам бог велел.

Ничего ж не случилось. Чего ты тогда огород городишь, бедное смешное создание, вопросил я сам себя, и сам себе ответил: эмоции, дорогуша, штука иррациональная. И рад бы не городить, но так уж фигово я устроен. Заточен под городильню. Твой новый приятель, ехидно отозвался внутренний голос, наверняка рассказал бы, как держать себя в узде, а свои глупые эмоции – под контролем рационального начала. Нет ничего такого на земле и на небе, что рано или поздно не сдалось бы под гнётом чистого холодного разума. Точно нет? – удивился я – хотя да, если ты мозг в банке с формалином, то, наверное, нет. Но я ещё не настолько крут.

Ни тени не пробежало по безразличному лицу Спока за то время, пока я упражнялся в искусстве злословия. Слова мои были нацелены преимущественно на вулканца, но и Пайку доставалось за компанию. И – ничего. Вероятно, Спок по-прежнему испытывает ко мне неприязнь, но никогда в жизни этого не покажет; наоборот, постарается быть предельно любезным и корректным со мной – частично, чтобы уверить меня в том, что ни положительных, ни отрицательных – словом, никаких – эмоций я у него не вызываю, и частично, чтобы самому себе доказать: он обладает достаточным контролем. Совместный сон, пусть и по благовидной причине разделения тепла, наверняка был для него нелёгким испытанием, но он мужественно справился, молодец какой, бравый последователь Сурака.

Я не придумал ничего лучше, как нахохлиться сычом. Проблема заключилась в том, что я ХОТЕЛ вызывать в нём эмоции. И не личной выгоды ради, а равновесия для – ну не заслужила Вселенная иметь в собственных пределах совершенство, которое всё знает, всё умеет и способно контролировать себя лучше, чем «Майкрософт» своих роботов. И я не заслужил, чтобы на меня ОПЯТЬ смотрели как на пустое место.

Самый простой и действенный способ свести меня с ума – начать игнорировать.

*

Как ни странно, бегство с богомерзкой планетки с двумя солнцами прошло проще, много проще, чем виделось мне в самых многообещающих мечтах. Стоило нам только сунуться в лагерь – и всё начало получатся. Тюрьма на ушах стояла, все торопились по делам и не обращали на нас ни малейшего внимания. В таких условиях прокрасться в кабинет начальника колонии – раз плюнуть. Не успели мы, тщетно пытаясь сохранить серьёзное выражение лиц, наставить на него наши каменные копья, как он изумлённо всплеснул руками:

- Так вы не знаете?

Оказалось, что Кристофер Пайк перешёл в атаку и официально объявил войну бетаканарианцам от имени земной расы. Игра началась.

- И вы вот так просто изменили свои убеждениям? – не поверил я. - Отказались от лёгкой и сытной жизни в пользу битвы, шансы выжить в которой бесконечно малы? А как же проверенный веками способ «Объединяйся с победителем»?

- Мы победим, - твёрдо сказал начальник тюрьмы, - мы.

- Мой опыт подсказывает, что никто вот так просто на 180 градусов не меняет линию поведения – только если очень припечёт.

- Можно мириться с положением вещей, когда от тебя ничего не зависит. Но когда победа сама просится в руки – это преступно. Преступно глупо. Считаете, что я променяю хорошую жизнь на плохую, мистер Кирк? Отнюдь: я променяю её только на очень хорошую.

- Вы уверены в победе людей, - констатировал я.

- Это революция, мистер Кирк, это безумие. Это агитки, обещания лучшей жизни и Кристофер Пайк, восставший из мёртвых, прошедший через преисподнюю, чтобы спасти своих людей из лап Врага. Чаша терпения переполнена, огонь веры горит как никогда – их теперь не остановить…

Парень говорил как фанатик, сверкал глазами и отлично управлялся с интонацией: слова будто чеканил, громко и ясно, при упоминании «врага» его голос спал до шёпота, а имя Криса он произносил с нескрываемым уважением. Филиппики в честь бравого генерала наш доморощенный оратор был способен воспроизводить, казалось, бесконечно, не щадя лёгких своих и ушей моих…

Тут он перевёл взгляд на Пайка и слегка поумерил пыл.

- А вы его двойник, да? Очень разумно. Я должен отвезти вас в штаб Сопротивления, джентльмены?

- Нет, - сказал я в тот же момент, когда Пайк ответил «Да».

- Вы разберитесь, а мне ещё надо отдать кое-какие распоряжения, - с этими словами хозяин кабинета нас покинул.

- Время поджимает, Крис, - сказал я. – Надо возвращаться в свою реальность. Там ждут.

- Конечно…

В его глазах я углядел тень сомнения, но решил не придавать этому значения.

*

Судьба обошла меня на повороте.

На подлёте к Октопулюсу-7 мы получили известие о смерти лидера Сопротивления Кристофера Пайка. Через несколько минут на каналах крупнейших телестанций можно было увидеть страшные кадры хроники космического боя. В течение получаса после этого поступили сообщения о том, что сразу несколько колоний сдались пришельцам без боя.

- Я хочу выступить, - сказал Крис. – Вы можете транслировать сообщения на телестанции?

Бывший начальник тюрьмы – теперь гражданин Ларри – внимательно оглядел его с ног до головы и наконец почтительно произнёс:

- Конечно, сэр.

Я развернулся и пошёл с мостика, успев услышать только: «Друзья мои, братья и сёстры, я жив, я не оставил вас, я никогда не отступлю и буду бороться с вами плечом к плечу против врагов рода человеческого…»

*

Следующая свободная минутка выдалась у Криса только часа через три, да и то, потому что я ворвался к нему в каюту и закрыл дверь на ключ. В углу зачем-то обнаружился Спок, что-то увлечённо печатающий на компьютере. Моё появление он предпочёл не замечать, а я – я был не против.

- Ты не можешь остаться, - уверенно сообщил я.

- Напротив: могу и остаюсь, - серьёзно, как маленькому ребёнку, отвечал мне Крис.

- Я должен был спасти тебя, - с отчаянием сказал я.

- Ты меня спас. Теперь мы квиты.

- Квиты?..

- Ты ведь думаешь обо мне как о человеке, который вытащил тебя из темноты на свет, дал смысл, спас от того никчёмного прозябания, которое ты имел обыкновение звать своей жизнью, ведь так? А теперь у меня есть возможность воспользоваться тем же даром судьбы, и, уж будь уверен, я его не упущу.

- Ты должен вернуться домой, - твердил я, не сумев выдумать более весомого аргумента.

- Зачем? Каникулы в той тюрьме мне дорого обошлись. Джим, я болен и скончаюсь через месяц. Дома меня могут вылечить – это означает, что я выйду на пенсию по инвалидности и до конца своих дней буду делать себе инъекции наркотиков, постепенно теряя рассудок и волю. Или я могу остаться здесь и изменить мир. Что бы ты сделал на моём месте?

Что бы я сделал, действительно?..

- Ты ещё спрашиваешь? – я наконец нашёл в себе силы по-настоящему обрадоваться за него. Для этого мне понадобилось всего лишь двенадцать секунд – очень насыщенных секунд, не скрою. – Хороший человек хочет остаться и изменить мир, а я должен его отговаривать? Дудки! Всё у тебя получится, и они будут печатать твой гордый профиль на монетах, медалях, суповых мисках и других смешных поверхностях ещё долгие годы!

Моя показная весёлость была показной только наполовину: с одной стороны, я готов был повести себя недостойно настоящего мужика и захлюпать носом, заранее оплакивая человека, который заменил мне отца, а с другой – ясно понимал, что такой поворот событий для Криса – наверное, лучший из возможных подарков.

- Мы могли бы остаться и помочь?

- Джим, вас ждут. Они не будут ждать вечно.

- Ну и что… - пробормотал я.

- Вы должны уйти, Джим, я должен остаться, - твёрдо сказал Пайк. - Так бывает. Иногда наши желания не имеют никакого значения. Почти никакого. Знаешь эту старинную поговорку: судьба ведёт того, кто хочет, и влачит того, кто не хочет? Но даже здесь есть пространство для личного выбора. Пора бы тебе его сделать.

Самое смешное – я понимал, о чём он толкует.

- В таком случае… удачи, Крис, - тихо сказал я. Потом не выдержал, подскочил к нему и крепко обнял. Как жаль, что я не увижу их победу, его триумф. Как жаль.

_____


«Жизнь – странная штука, - думал я, сходя с транспортатора в своей собственной реальности. – И чем дальше, тем страньше, верно подмечено».

- Джим! – Боунс выскочил из ниоткуда и вцепился в меня как клещ. – Живой, ну надо же!

- Капитан Кирк, вы НЕМЕДЛЕННО объяснитесь, - стальным голосом объявил невзрачный человечишко, затянутый в немаркий костюм, к которым питают столь нежную привязанность представители нашей службы безопасности.

- Где Кристофер?! – заорал прямо мне в ухо Арчер – сговорились они, что ли, являться из ниоткуда и донимать меня дурацкими вопросами?

- Я вам непременно всё расскажу, - отвечал я, - если вы дадите мне выдохнуть, и это, кстати говоря, к тебе относится, друг Боунс…

Я уже и так знал, что меня ждёт: два увлекательнейших дня, наполненных допросами, перекрёстными допросами, сыворотками правды и вулканским мелдингом. Дом, милый дом…

По приказу Арчера действо переместилось в переговорную. Я затребовал кофе и отказался говорить, пока ароматная жидкая смола не найдёт свой путь в мою глотку. Адмирал на это ответил, что я совсем охренел, я позволил себе не согласиться, и несколько минут мы страстно и со вкусом выясняли, кто тут Цезарь, а кто – бык.

Во всей этой суматохе никто и не обратил внимания на слова испуганного юного техника, просунувшего голову в дверной проём:

- Сэр… сэры, транспортатор сработал ещё раз!

- Кто-то проник на корабль?

- Нет, сэр… Компьютер не сообщает о посторонних…

- Тогда это обыкновенный сбой, - отмахнулся Арчер. – Потеряйся.

- Но он мог переместиться сразу на планету, сэр!

- Кто «он»?

- Ну… если бы он знал протоколы, то мог бы стереть свои следы…

- Протоколы знает только высший командный состав, а они все здесь! Мальчик, если не хочешь остаток жизни драить полы на гаупвахте, убирайся к своим железкам!

Задним числом я думаю: КАК? Как я мог не придать этому значения? Сразу после возвращения из параллельной реальности? КАК? С другой стороны, я был уставшим, эмоционально дохлым бобиком, страдающим от побочных эффектов умеренного излучения – при нынешнем развитии технологии несмертельных, но неприятных – и мечтал только о романтическом свидании с собственной подушкой. Но это счастье светило мне только через два долгих дня – и то, если небеса в кои-то веки смилостивятся.

- Спок!

В переговорную ворвалась Ухура и гибкой лианой повисла на моём первом офицере, который внезапно превратился из чурбана бесчувственного в смущённого, но довольного собой парнишку, и неловко обнял свою девушку. Сей простой жест произвёл во мне престраннейший эффект: я как будто осатанел, глаза заволокло дымкой, а сердце преисполнилось такой страшнейшей ненавистью к роду человеческому в целом и конкретному его представителю в частности, что даже говорить об этом неловко, да и нет таких слов, какие могли бы описать моё тогдашнее состояние. Сначала я сдуру решил, что всё ещё влюблён в Ухуру и пылаю яростью, достойной Яго, потом – что завидую их простому человеческому счастью. Объятья Боунса, при всём моём уважении, это всё-таки не то… Сейчас-то я понимаю, что эти версии, мягко говоря, не выдерживают критики, но в то время идея допустить, пусть даже в разговоре с самим собой, правду была для меня слишком революционной. Поэтому я просто сказал себе: у тебя так тоже когда-нибудь будет, дорогой мой. Ты встретишь славную девушку, которая тебя дождётся, и – всё будет хорошо. Всё будет хорошо, слышишь, болван?

- Джим, если ты снова с нами, будь добр, поведай, как ты дошёл до жизни такой и нас довёл? – раскуривая трубку, потребовал адмирал.

Кофе нам уже принесли, а моя интенсивная внутренняя жизнь всем была до одного места, и это, наверное, правильный подход, следует взять на вооружение. Я вздохнул, сделал первый глоток и приступил к непростому рассказу…





…Ранним солнечным утречком аккурат три дня спустя после нашего триумфального возвращения из другой вселенной я топал в гордом одиночестве по безлюдной парковой дорожке. Мне наконец представилась упоительная возможность остаться наедине со своими мыслями, и я не собирался её упускать. Бродил, нюхал цветочки, восхищённо пялился на безобразно безмятежное синее небо – словом, наслаждался спокойной жизнью. А в это время судьба смотрела на наручные часы, отсчитывая последние секунды до столкновения, которое изменит всё: три, два, один…

Пуск.

- В большинстве культур встреча с двойником сулит несчастье. А знаешь, какое?

Он просто вышел мне навстречу. Ярко-синие глаза, кривая улыбка, взлохмаченные волосы… Будто зеркальное отражение обросло плотью и кровью и заговорило. Эффект был ошеломительный. Если бы рядом материализовался Санта-Клаус в обнимку с дьяволом, я бы и то удивился меньше – а сейчас и вовсе бы их не заметил.

- Какое? – настаивал… Он. – Знаешь?

- Нет, не знаю, - словно загипнотизированный, я не мог отвести взгляда от его лица.

- Ну как же? Это ведь так просто. Правильный ответ – смерть.

А дальше я уже ничего не видел, ничего чувствовал. Я вернулся обратно во тьму земного сна, и не стало ничего, кроме пустоты.

Впрочем, ненадолго.