Глава 3.

Нас ждали.

Стоило

нам сойти с платформы, как двое крепких парней приникли к нам как к источнику с живой водой – и вот мы уже без ножей и фазеров, связанные, как скоты перед живодёрней.

Вообще, моей голове стоит перестать генерировать столь красочные сравнения.

Спок было дёрнулся, но я помотал головой: не надо. Не до драк сейчас. Нужно разобраться в происходящем.

Судя по всему, нас вели в капитанскую каюту. Я с любопытством вертел головой, разглядывая чужое судно. Старенькая дохленькая мебель, стены из титана и совершенно ошеломительные технологические штучки вроде услужливых роботов, воркующих друг с другом на странном птичьем языке, и голокартин в коридорах, имитирующих безлюдные пейзажи Марса и оживлённые базары Цестуса, разноцветные кольца Сатурна и прозрачный смех дождей Ригеля-5. Судя по всему, мы попали в нечто среднее между будущим и барахолкой.

- Джеймс Кирк!

Дверь перед нами распахнулась, и Пайк поднялся из-за стола нам на встречу, кивком отпуская охрану.

- …И мистер Спок! Ну конечно, куда же Призраку без его Тени! Проходите, джентльмены, присаживайтесь.

- Какие странные клички, - прокомментировал я, проходя в комнату и бухаясь в уютное выцветшее кресло.

- Здесь вы известны под этими именами, - пожал плечами Пайк. – Я бы сказал: привыкайте, - ведь вы задержитесь в этом мире как минимум на два месяца. Ионная буря только что закончилась.

- Отдайте нам нашего Криса и похищенный вами образец красной материи, и мы отчалим, - предложил я. – Отсидимся где-нибудь, пощёлкаем виды.

- Боюсь, всё не так просто, - ожидаемо вздохнул Пайк.

- Сделайте это простым, - зарычал я, устав от беготни, от слов – от всего. – Для начала объясните, какого чёрта вы всё это затеяли, а там посмотрим.

- У меня нет времени, - мягко сказал Пайк. – Моё двухмесячное отсутствие вызвало ожидаемые сложности. Однако вы можете пойти со мной и увидеть всё своими собственными глазами. Пойдёте?

- Что за игры? – недовольно спросил я. – Как будто у нас есть выбор. Ты ведь всё равно протащишь нас по всем кругам своего ада, Вергилий?

- Я не устаю поражаться твоей интуиции, - гладко стелил Пайк по пути в транспортаторную. – И начитанности, конечно. Аналогия с «Комедией» превосходна.

- Хватит, - попросил я. – Я понял, чем ты отличаешься от моего Криса. Ты слишком сахарный.

- Привычка, - пожал плечами Пайк. – Там, откуда я родом, это в порядке вещей.

Он кивнул на транспортатор, и мы подчинились безмолвному приказу.

- Ну что? Оставь надежду, всяк сюда входящий?

Наши тела исчезли в облаке сверкающих искр – только неверные абрисы маячили ещё пару секунд перед глазами восхищённых зрителей.

*

…Мы стояли на холме, а перед нами раскинулся Город. Город Грёз, Город Мечты. Слепок с Брюгге, оставшегося на старушке-Земле, расцвеченный радужными красками, расписанный сумасшедшим художником-постмодернистом, которому вздумалось добавить стекло и золото, стены из дождя, сквозь которые проходила радуга, и лёгкие облака – точные копии фантастических животных, удивительных деревьев и узнаваемых местными жителями персон.

- Пойдёмте, - просто сказал Пайк.

Мы спустились по едва заметной извилистой тропинке, утопающей в отчаянно зелёной, сверкающей на солнце изумрудными бликами траве. Прошли по мосту из резного дерева, украшенного изразцами в виде маленьких озорных драконов – вероятно, местных морских духов. Ступили на разноцветную мостовую Города, вдоль которой струился прохладный голубоватый туман. Каждый порыв благоухающего лимоном и корицей ветра заставлял вертеться волчком блестящие флюгеры, и скрытые в них механизмы производили чуть слышную, восхитительно прекрасную музыку, которая обнимала весь Город. Стены домов были покрашены прозрачной краской с вкраплением разноцветных блёсток и весело сверкали в полуденном мареве.

Вокруг нас сияла и пела Красота, созданная людьми и для людей, совместно с Природой и, наверное, Богом, который тихо нашёптывал слова бессмертных песен дремлющим мастерам. Вода в фонтанах звенела как смех, дети запускали в небо воздушных змеев, взрослые сидели за столиками уличных кафе и весело обсуждали что-то своё, прихлёбывая латте и вино, дайкири и марсианский эль, гаптаунскую иггу и старый добрый квас.

- Это просто рай на земле какой-то, - неверяще пробормотал я. – Филиал Эдема.

- Эдем дас сейн, - спокойно ответил Пайк. «Каждому своё». Эта фраза из учебника истории казалась жутко несоответствующей прямо сейчас – привет из мира боли и порока, ненужное напоминание о том, чему здесь места нет, - и лучше бы о нём забыть, не отравлять Тьмою Красоту.

- Ты ещё музеев здешних не видел. Микеланджело бы плакал, Рафаэль – убился подсвечником, - чуточку даже хвастливо объявил Пайк. – Пойдёмте, сейчас покажу вам неблагополучные кварталы.

«Неблагополучные кварталы» от благополучных отличались только тем, что там всё было расписано: мостовая, пешеходные дорожки из самочистящегося пластика, стены домов, маленькие декоративные заборчики, крыши, флюгеры, словом, всё. Всё покрывала бесконечная китайская вязь, в орнаментальные узоры органично вписывались фигуры живых существ, светил и древних земных памятников. У меня было чувство, что я угодил не в Параллельную Реальность, а в Ковровую.

- Здесь живут умники и исправившиеся зэки, - сообщил Пайк. – Рисование – трудотерапия. По желанию, конечно. Но настоятельно рекомендуется – в этой форме или какой другой: некоторые, например, любят делать замки из спичек. Если хочешь рисовать, но совсем не умеешь, дают лекала – знай себе раскрашивай, получается просто загляденье. Раз в месяц всё это фотографируется, потом чистится, и – в студии живописи снова начинаются занятия. В конце года огромные стенды с голофотографиями вывешиваются по всему городу, и начинается десятидневный Карнавал и Праздник Цветов. На него сюда слетается полгалактики.

Мы шагали по длиннющей дорожке, на которой неизвестный мастер изобразил улыбающегося удава. Затем Пайк резко свернул на одну из боковых тропинок, которая привела нас к пряничному домику, на фасаде которого счастливые пчёлы делились мёдом с медвежатами. Градус умиротворённости зашкаливал.

Пайк постучал; дверь открыл высокий, уже начинающий седеть мужчина.

- Давно не виделись, Мэнни.

- Чего тебе, Крис? – хозяин дома, по-видимому, не спешил кидаться в объятья старому знакомому.

- Просто хочу поговорить.

- Извини, я занят: разучиваем с детьми «Солнце пляшет с Тучкой».

- Хорошая песня – повезло детишкам, - посмеиваясь, сказал Пайк.

Эта невинная фраза страшно рассердила Мэнни.

- Кто-то же должен этим заниматься!

- Нет. В этом нет необходимости. У меня есть то, что подорвёт их власть.

- Ты уже один раз подорвал, помнишь, во что нам это стало?

- Вот поэтому ты пессимист, а я нет. Но я правду говорю. У меня есть образец абсолютного оружия, способного уничтожить целую планету. Но мне нужно больше.

Тут уж я вмешался:

- Чёрта с два у тебя есть, а не образец!

Пайк странно на меня посмотрел:

- А ты проходи, Джим, чего на пороге-то топтаться. С детьми вон познакомишься.

Мысленно пожав плечами, я вошёл в дом. И остолбенел. На дюжине маленьких красных стульев сидела дюжина маленьких изуродованных детей.

*

- Они проводят на них опыты.

- Кто? – глухо спросил я.

- Бетаканарианцы. Наши славные хозяева. То, что ты видишь, - отработанный материал. Попытка вывести особь, обладающую более развитыми психодинамическими качествами, нежели в среднем по планете. Ещё на эмбриональной стадии их пичкают гормонами, отрезают мозжечок, искусственно стимулируют болевые центры, пытаясь вызвать нужную защитную реакцию, и всё такое прочее. С некоторыми такие штуки проделывают уже после рождения – это разработки Новой школы, которая считает, что психодинамизм – явление не врождённое, а приобретаемое. Несмышлёнышей заставляют проходить тесты на выживание, страдать от голода, жажды и физической боли, справляться с коробкой Скиннера и бегать по лабиринтам. Результат – одна пригодная особь из десяти. Потом пригодные особи скрещивают и получают – в пятидесяти процентах случаев – псиактивное потомство. Есть ещё, конечно, Новейшая школа, работающая с четырнадцатилетками и применяющая разнообразные пытки. Подопытного медленно и откровенно сводят с ума. Вроде как от расстройства психики восприимчивость обостряется, и задействуются скрытые мозговые ресурсы. У этой школы большое будущее. Проблема в том, что человека можно сломать, только если есть что ломать – если есть относительно устойчивое видение мира. Но не застывшее, как у взрослых; мягкое, как пластилин, - тогда с этим материалом возможна дальнейшая работа.

- Кто позволяет это? – потрясённо спросил я. – Почему… почему родители не вмешаются? Как они могут сидеть ТАМ, когда ЗДЕСЬ…

У кого-то из детей не было ни одной из четырёх конечностей, у кого-то их было все шесть, у кого-то – слишком большая голова, кто-то был слеп, кто-то имел жуткие волдыри по всему телу, кто-то постоянно слизывал кровь и пену с губ…

Меня начинало тошнить.

- Родители не возражают, - сухо сказал Мэнни. – У нас договорённость с бетаканарианцами.

- Что за договорённость?

- Исторически сложившаяся, - объяснил Пайк. – Сначала Канариан был просто ещё одной планетой, на которую случайно наткнулся в своём исследовании корабль Звёздного Флота. Канарианцы пожелали стать членами Федерации, были столь любезны, что подарили нам свои технологии… Потихоньку они просачивались в нашу жизнь, подобно жидкому бетону, застывали и скрепляли нас – навечно. Их медицина стала нашей, их энергия заменила дилитиевые кристаллы, их политика всеобщего довольства и чистой радости нашла много поклонников. Они подчинили людей постепенно и безболезненно. Мы шли в эту ловушку весело и легко. Вулканцы вовремя поняли, что происходит, но их протесты не слушали. Вулкан вышел из Федерации и не пожелал иметь с нами дел. Они презирают нас, как человек чести презирает падшую женщину, охотно ложащуюся под любого, кто предложит ей хоть какую еду и ночлег. Или мягкую постель и сытный ужин, как в нашем случае. Человечеству не нужна свобода, ему бы день отработать, не убить, не украсть, а потом, гордому и красивому, в кроватку и на бочок. Бетакранианцы – наше Правительство и наша Церковь, высшая, добрая каста. Всё происходит согласно взаимной договорённости. Они питаются нашими мозгами и экспериментируют на наших детях – с полного нашего, мать его, одобрения.

- Как такое может быть?

- Многие люди тоже с ними заодно. Чинуши на местах, хоть сколько-нибудь власть держащие. Художникам всё равно, они творят Искусство. Бетакранианцы обожают искусство, оно придаёт нашим мыслям пикантности. Поэтому здесь всё так красиво и позитивно. Деликатес.

- Неужели никто не возражает?

- С матерями проводят психологически сеансы, кормят наркотиками. Время от времени кто-то пытается проникнуть в резиденцию к Сенатору, но это попросту смехотворно – там такая охрана, что мышь не проскочит. Преступников после этого с помпой отправляют на каторгу, сбегается пресса, журналисты начинают перетирать Инцидент, напоминают зрителям, что это их общий выбор, говорят об Истории: рабстве, инквизиции, мировых войнах. Ничего этого сейчас нет. Полтора процента населения вынуждены пострадать для благоденствия остальных – нашего и бетаканарианского народов. Раньше потери составляли тридцать, а то и сорок процентов. Раньше царствовали голод и нищета, боль, зависть, принуждение и унижение. И, хоть люди раньше жили дольше, это только видимость. Большинство умирало из-за насилия и плохих медицинских услуг, войн и несчастных случаев ещё до сорока. Теперь все – все! – доживают до пятидесяти. Это подаётся под специальным соусом, как величайшее достижение.

- Почему? В моём мире люди живут сто двадцать лет.

- Здесь они сгорают. Из-за бетаканарианцев и их чёртовых технологий, которым подавай сильную фоновую активность наших мозгов. Люди носят такие маленькие приборчики – сборщики энергии. Из-за них и умирают. Однако в ходе последних экспериментов удалось вывести такой ген, который повышает эту активность, - и опытная группа дожила до пятидесяти пяти. Все ликовали.

- Из-за экспериментов над детьми?

- Да. Родители были счастливы, что их дети послужили благой цели. Это открывает огромные перспективы. Люди могли бы жить дольше, бетаканарианцам не пришлось бы беспокоится частой сменой их батареек.

- Родители? – переспросил я. - Они разве к тому времени были ещё живы?

- Искусственное старение, конечно, - словно само собою разумеющееся сообщил Пайк. – Они же не могут экспериментировать столетиями и поэтому в лабораторных условиях ускоряют у подопытных все процессы, происходящие в организме. Новый ген уже вживают всем зародышам.

- Чёрт бы вас всех, - пробормотал я.

- Так чего ты хочешь сделать, Пайк? – спросил его Мэнни.

Пайк повернулся к своему приятелю, сверкнул глазами:

- Взорвать Халкан к чертям собачьим. Это здорово ослабит ублюдков, и можно будет прорваться к Бетаканариану, нынешней, - он взглянул на меня, - столице.

- Все люди погибнут. Все четыре миллиарда, - задумчиво сказал Мэнни.

- Хорошо, - улыбнулся Пайк.

*

Мне казалось, что я попал в какой-то странный сон, где всё перевернулось вверх тормашками и наотрез отказывалось занять привычное, диктуемое природой и разумом положение, когда крыша сверху, а точка опоры снизу, и можно вертеть головой, не опасаясь, что волна головокружения срубит тебя как ураган – столетнюю сосну, крыша протечёт, и вообще.

- Это бесчеловечно.

- Спорно, - возразил Пайк. – Подобными терминами можно оперировать, только если допустить, что они люди, а не человекоподобные мутанты, добровольно продавшиеся в рабство за харчи.

- Это бесчеловечно с ТВОЕЙ стороны. Убийство разумных существ…

- Сострадание делает тебя слабым.

- Оно делает меня человеком!

- Да; и слабым. Кого ты собрался спасать? Нерождённых детей, которых их мамаши отдадут инопланетянам на опыты? Несчастных этих матерей, полжизни сидящих на наркотиках? Отцов и братьев, которых интересует только пиво и футбол? Кого?

- Есть другой путь. Наверняка ведь есть.

- Да, верно, мы тут тупые как пробки, но великий гений Джеймса Кирка нас спасёт. Вот только, дорогой Джеймс, одна крошечная деталь. Ты даже не додумался допросить Мадам насчёт клиентов Бри. Если бы ты это сделал, то подозревал бы Комака ПРЕЖДЕ, чем прийти ко мне, и мне бы не пришлось разбрасывать дополнительные подсказки тут и там, надеясь, что ты соблаговолишь их заметить. Мне даже пришлось предложить тебе не спешить, чтобы хоть как-то поторопить. Поэтому не строй особенных иллюзий по поводу своего могучего интеллекта, лучше займись уменьшением удельного веса своего эго.

- Мне это уже говорили, - огрызнулся я.

- Но ты плохо слушал?

- Нет, я не поверил.

*

Пока Пайк и Мэнни дожидались, когда за детьми придёт подружка этого самого Мэнни, мы со Споком вышли подышать.

- Ну, что думаешь?

- Мы должны придерживать оригинального плана, капитан.

- Я знаю, но… Это всё так странно. Ты не думаешь, что это странно?

- Я полагаю, что я не в состоянии дать адекватную оценку происходящему.

- Да неужели? А может, у тебя просто сбой программы?

- Прошу прощения?

- То, что делают бетаканарианцы, это ведь, в принципе, логично. Все эти цифры, вся эта красота… Но ты понимаешь, что это неправильно. Коэффициенты – это ещё не всё. Сытое будущее не есть мечта. Эта дилемма мучит тебя. Она и меня мучит. Я вроде как… согласен с Пайком. Но я не уверен, что делать, я… я не… не уверен.

- Мы должны минимизировать своё вмешательство в дела другой вселенной.

- То есть выкрасть у Пайка образец?

- Именно.

- Они тогда проиграют.

- Это не наше дело, - жёстко ответил Спок.

- Другие вулканцы тоже так считают. Ты прямо образцовый представитель своего вида. Доволен?

Я опять срывался на Споке. Наверное, я настоящий мудак и дурак к тому же. У какого-нибудь умника уже был бы наготове гениальный план, как всех спасти и срубить чаевых.

- Ладно, это глупо. Ты прав. Мы не можем пожертвовать четырьмя миллиардами невинных жизней – ни при каких обстоятельствах. Никогда. Что бы там не лежало на другой чаше весов. Ничего не может быть дороже жизни.

А свобода?

Я не знал.

Скоро я узнал – когда Пайк сдал нас местным властям.


*

- Где мой Крис?

Мы уходили от дома Мэнни, стараясь выглядеть максимально незаметными. У Спока получалось отлично, его «Меня-здесь-нет-вам-показалось-займитесь-лучше-чем-нибудь-полезным» выражение лица – да что там, весь его облик! – заставлял прохожих скользить по нему равнодушными взглядами и бежать дальше по своим важным делам. Мэнни, весь в пятнах от краски, с бессмысленной улыбочкой и пустыми глазами, легко сходил за городского психа – здесь такие встречались. Крис объяснил, что этот его приятель – самый крутой физик-ядерщик из ныне живущих, но, глядя на Мэнни, в это трудновато было поверить. Сам Крис вышагивал как на курорте, и только я несколько выбивался из этой славной компании рваными движениями и цветом лица, соревнующимся за пальму первенства с изумрудной травой.

- Я не знаю.

- Как ты можешь не знать? – заорал я, по горло сытый его отговорками. Нас одарили недоумёнными взглядами как свои, так и мимо пробегающие.

- Он сбежал.

- Ты совсем ОХРЕНЕЛ?! – я схватил ублюдка за грудки. – Он КАЛЕКА, на инвалидном кресле, он НЕ МОГ СБЕЖАТЬ!!

Я слышал вокруг опасливые шепотки, люди старались держаться от нас подальше, но не терять из поля зрения – наклёвывалась потеха.

- Сбежал или попал в плен, или сидит взаперти в каюте, а может, он давно мёртв? Я не знаю – сам выбери.

- Какого чёрта? – я ещё раз встряхнул его и отпустил. Это ведь был Пайк. Он смотрел на меня глазами Криса, улыбался его улыбкой.

- Скажи мне, где мой Крис, пожалуйста. Не мог же он просто пропасть.

- Тебе не понравится.

- Да плевать, - я, в общем, уже предполагал ответ.

- Его казнили вместо меня.

- Что? – почему-то, когда люди слышат неприятные новости, они всегда переспрашивают – надеются, что ли, что мир опомнится и перестанет? Что случится чудо, и В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ НОВОСТИ БУДУТ ДРУГИМИ? Без логических объяснений и причинно-следственных связей, просто, мать их, ДРУГИМИ!!

- Бетаканарианцы нашли его и подвергли высшей мере наказания – казни.

(КРИС

!)

- За что? – беспомощно спросил я. – Что он мог натворить?

- Ты забыл? Он – это я, - мягко ответил Пайк. Я понял, что ненавижу его – живого, здорового, самодовольного мудака, который смеет жить и радоваться жизни, дышать всем этим разнотравьем, чувствовать сладковатый привкус ветра на языке – тогда как мой Крис, Крис-герой, Крис-Человечище – он мёртв, ни за что, его казнили, какие-то ублюдки схватили его и просто уничтожили, чинно, спокойно, с хирургической точностью и согласно протоколу, как если бы он ни жил, страдал и мечтал, как если бы ничего этого не было…

- А ты что натворил? – факты. Я мог цепляться за них.

Я должен был за что-то цепляться.

- Я опасный террорист, мальчик.

Мне хочется курить. Мне хочется… быть ещё где-нибудь. Никогда не умел, сцепив зубы, звонко отсчитывать удары кнута, которыми потчуют меня моя судьба-мотовка. Всегда пытался лягнуть в ответ.

- Где его тело?

- В тюрьме, на луне Халкана.

- В тюрьме? Почему же – в тюрьме?

- Он работает со смертельно ядовитым газом и протянет ещё, самое большее, месяц.

- Но он ещё жив? – не веря своим ушам, переспросил я. В хорошие новости ещё сложнее поверить, чем в плохие.

- Да. Но лучше бы он умер, - с подкупающей искренностью ответил Пайк.

*

Не могу сказать, что прошёлся колесом по мягкой травке, услыхав, что у Криса ещё есть шанс. Этой бы сцене да музыкальное сопровождение из Mission Imposible (в следующем году как раз выходит часть 34): положение наше с каждой минутой, проведённой в этом мире, становилось всё более зыбким, баланс – неустойчивым, а перспективы – эфемерными. Мой внутренний паникёр уже было посоветовал мне собирать манатки и валить куда глаза глядят – авось не догонят! – но я быстро пресёк упаднические настроение в наших нестройных рядах. «Так, - приказал я себе, - отставить панику! Ничего страшного пока ещё не произошло, просто квест чуточку усложнился. Вот если бы местные гидрометеостанции к вечеру пообещали бы конец света, я бы сам отправил наш с тобой рассудок в пьяный отпуск, милый мой, а так – пусть служит правому делу. Желательно прямо вот с этого момента».

- Ситуация усложняется, - прошептал я Споку, зная, что его острые уши улавливают звуки в более широком диапазоне частот, нежели округлые человеческие, да и привычные значения шкалы децибел в его случае надо умножать раза в три. – И план теперь такой: поднимаемся на корабль, берём Пайка в заложники, требуем образец. Далее – импровизируем.

Спок поднял бровь. Он всегда с подозрением относился к слову «импровизация».

- Это всё, что вам удалось придумать?

- Я с удовольствием выслушаю встречные предложения, - огрызнулся я.

Таковых не последовало, и дальнейший путь мы проделали в хмуром молчании. Наши спутники, напротив, веселились вовсю: купили себе мороженого (нам тоже предложили, но я помотал головой, а Спок вежливо отказался), какие-то водные пистолеты, стреляющие разноцветными пузырями, и с удовольствием принялись оттачивать снайперское искусство на невинных прохожих. А те и не возражали: пузыри не пачкали одежду и вообще до неё не долетали каких-то пару миллиметров – они были сделаны из какого-то газа, который рассеивался под воздействием тепла человеческого тела.

Настрелявшись и насмеявшись, Пайк наконец вспомнил и о моём присутствии:

- Так что ты решил, Джим?

- Думаю, я помогу тебе, - соврал я, стараясь выглядеть как можно более убедительным.

- Да?

- Да. Этот пир во время чумы нравится мне не больше твоего. Но взамен ты должен помочь мне спасти Криса.

- Конечно, Джим. Я в любом случае собирался.

Мэнни совсем разошёлся и принялся окунать прохожих в фонтан.

- Вы привлекаете к себе ненужное внимание, - обратился к нему Спок.

- Верно, - согласился Пайк. – Наверное, уже стоит прекратить. Тем более, вон и патрульная служба спешит навести порядок.

Я вгляделся в небо и действительно увидел четырёх здоровенных, почти прозрачных стрекоз, на спинах у которых удобно устроились некие пурпурные гуманоидные существа.

- Что это?

- Иглуки – любимые питомцы бетаканарианцев. Совмещают в себе качества скаковой лошади, речного дракона и дрессированной овчарки. Понадобятся нам для набега на лаборатории за оборудованием. Полицейский патруль состоит из четырёх бет и четырёх иглуков.

Гигантские стрекозы неотвратимо приближались, и я успел понять, что это не совсем стрекозы – у них действительно были прозрачных крылья, но тело покрывала короткая белая шерсть, а чешуйчатая морда щерилась зубастым оскалом. Их пурпурные всадники оказались такими же шерстяными ящерицами, только одетыми во что-то вроде лёгких пластинчатых доспехов. Ящерицы верхом на ящерицах. Чудненько.

Иглуки тем временем шли на посадку – на мгновенье прелестные создания застыли в воздухе, после чего камнем рухнули вниз, издавая такой рёв, что им позавидовала бы и десятитысячная толпа африканских болельщиков с вувузелами; сильный взмах крыльев перед самой землёй, и шерстяные птицы уже мирно жуют фетровую шляпу какого-то красавца, иронией судьбы оказавшегося на посадочном поле.

- Назовитесь, граждане! – свирепо пророкотала самая здоровенная ящерица, скатываясь со своего иглука.

- Наши имена тебе без надобности, - сообщил Пайк и беззастенчиво выстрелил в грудь бете из какой-то маленькой штуковины – а по результату будто баллистическую ракету выпустил: ящерица отлетела метров на десять и врезалась в стену дома. Жилище вздрогнуло и рассталось со штукатуркой, покрывшись взамен кровью и потрохами развороченной ящерицы.

- Концептуальненько, - одобрительно сказал я. – Кристофер Пайк, художник-депрессионист.

Пайк и Мэнни не обратили внимания на мои слова и продолжали увлечённо расправляться с опешившими ящерами. Эта парочка произвела на меня сильное впечатление: двинутые каммандос, весёлые камикадзе, целеустремлённые синоби! Мэнни выстрелил во вторую ящерицу, а третью и четвёртую они ещё пару минут увлечённо гоняли по кавролину газона, пропахивая зубастыми мордами длинные борозды. Однако потеха длилась недолго, и скоро эти двое, пнув напоследок бездыханные бет, оседлали углуков. Я сделал шаг к свободному углуку – только, чтобы оказаться под прицелом неведомой модификации фазера:

- Не так быстро, мальчик!

- Какие-то проблемы? – с вежливой улыбкой осведомился я.

- У тебя в кармане жучок, - пояснил Пайк. – Ты всё-таки проверяй такие вещи. Разумеется, я слышал каждое ваше слово и знаю, что помогать вы нам вовсе не собираетесь.

Крыть было нечем, но я попытался:

- Ты убедил меня, Крис. Мне было чертовски тяжело сделать выбор, но ты склонил меня на свою сторону. Как офицер и капитан корабля я не должен, но как человек – полностью солидарен…

- Хватит, Джим, - поморщился Пайк. – Ты совершенно не умеешь врать.

- Вот именно! – следовательно, я говорю правду и…

- Мне очень жаль, что твои принципы не позволяют тебе присоединиться к этой – поистине священной! – борьбе с тиранией и людским уродством, - перебил меня Пайк.

- Мои принципы? Если тебе не нравятся эти, и у меня есть другие, - озвучил я старый анекдот, но никто не улыбнулся. – Ладно, у меня никогда не удавались романы с фанатиками. Крестовые походы – слегка не моя область безумия.

Пайк резко вскинул руку и выстрелил два раза – пернатый отряд лишился половины бойцов.

- Теперь что? – всё-таки эти животные были красивы. Скорбная гримаса смерти совершенно не сочеталась с умильными мордами.

- Своё обещание я сдержу. Теперь придут улыбчивые дяди и отправят вас в «Предрассветный сон». А мы с Мэнни полетим спасать мир, - разъяснил специально для самых умных Пайк.

- Куда отправят? – скептически переспросил я.

- В «Предрассветный сон». Тюрьма такая. Там твоего разлюбезного Криса и держат.

- Самая крутая тюрьма в галактике, да? Легенда? Ею, небось, и детей пугают? – с ухмылкой поинтересовался я.

- А то ж, - хмыкнул Крис.

- Слушай, Кристофер… А за тобой кто-нибудь когда-нибудь в аид спускался? Ну, или на худой конец, в жуткую федеральную тюрьму? – доверительно полюбопытствовал я.

- Нет, - отрезал Пайк.

- А за ним спускались. И будут спускаться, - подчеркнул я. – И кто из вас двоих счастливчик? Кто смеётся последним?

- Тот, у кого дантист лучше, - огрызнулся Пайк и пришпорил свою птичку.

Углуки взлетели с уже почти привычным душераздирающим рёвом.

- Я становлюсь приверженцем теории социоцентризма, - объявил я.

- Человека определяет его социальная среда? – задумчиво уточнил Спок. – Я бы не стал спешить с выводами.

- Они – один и тот же человек в разных обстоятельствах. И на выходе получается что? Разные люди!

- Вы так полагаете, капитан?

- А ты не согласен?

- Их выборы были разными.

- Выборы?

- И система ценностей. Но я не могу согласиться, что они разные люди. Когда в одном мире происходит какое-то событие, оно автоматически зачёркивает тысячи возможных, но не сбывшихся вероятностей. А в других мирах эти вероятности сбываются. Иными словами, хоть это вас и шокирует, Кристофер Пайк может быть и таким.

- Расчётливым ублюдком?

- Манипулятором и фанатиком, да. От этого он не становится менее или более Кристофером Пайком. Он – абсолютная потенция как и всякий человек. Реализации этой потенции с трудом поддаются логическому анализу.

- Люди непредсказуемы, да? Мы ведь ещё и от погоды зависим, не говоря уж о социокультурном детерминизме, - задумчиво покивал я.

- Ваш вид – постоянный источник беспокойства и разлада в наших логических теориях, верно.

Я мог бы поклясться, что в глубине его глаз притаилась улыбка!

- Вы и сами такие, просто в жизни не признаетесь, - я хлопнул его по плечу. Когда я не пытался анализировать свои чувства и побуждения по отношению к зеленоухому, а он не смотрел свысока на меня как на «постоянный источник беспокойства», теперь наше общение можно было охарактеризовать как не угрожающее покою мирных граждан. Прогресс, ничего не скажешь…

Но недолго музыка играла – неожиданно раздался оглушительный рёв, прервавший нашу поучительную беседу. Я оглянулся и чуть не завопил: на меня со всех ног нёсся… тираннозавр?!

- Я думаю, это местный аналог конной полиции, - поделился со мной Спок.

- И как ты только догадался-то! – выдохнул я. – Предложения?

- Рекомендую тактическое продвижение к близлежащим архитектурным строениям и их использование в качестве альтернативной площадки для отступления.

- По крышам уходим, ладненько, - кивнул я: благо дома местных жителей стояли друг другу впритык, а между теми, что не стояли, висели какие-то бесконечные гирлянды, растяжки и агитки, что-то вроде: «Эстет, метко выбирай цвет!» и «Музыкант, не зевай, пуанты над i расставляй!»

- Point – это точка по-французски, - сообщил я Споку, взбираясь по водосточной трубе и отчаянно соскальзывая.

- Я уверен, что эта ценная информация поможет нам в нашей текущей задаче, - степенно кивнул Спок, затаскивая меня на крышу, атлет, чтоб его.

- Это был сарказм! - уличил я его, выбивая чечётку по наклонной поверхности и прибавляя работёнки местным кровельщикам.

- Я ещё даже не начинал, - уверил меня Спок, лихо скользя по скатам будто альбатрос в восходящих потоках воздуха.

Для Спока это было… внушительно. Как будто он встал со стула и громким ясным голосом объявил: «Привет, меня зовут Спок, и я подвержен эмоциям. Я зависим от эмоций. Я делаю всякие разные штуки из-за своих эмоций, например, сейчас я убегаю от тираннозавров, и моё сердце больно колотится где-то в моей печёнке, и чтобы скрыть сей постыдный факт, я решил притвориться, что у меня есть чувство юмора. Спасибо». И хор: «Привет, Спок, добро пожаловать в реальный мир».

Впрочем, я бы предпочёл, чтобы Кризис Личности у него случился в более спокойной обстановке, желательно, под присмотром квалифицированных психиатров и молчаливых вулканских знахарей, неподалёку от медицинского ларька, куда накануне завезли тонну новокаина. Но, видать, не судьба.

Мы недолго, конечно, побегали, примерив на себя шкуры испуганной дичи (не самое приятное, надо сказать, ощущение!), но – не слишком долго. Обложили нас очень профессионально, ровным кордоном со всех сторон, подключив иглуков и постепенно сужая круг. Что характерно, палить не палили. Эх, если бы у нас были фазеры (я ведь даже не заикаюсь о плазменной винтовке – не могу нарадоваться своему смирению)…

Я попытался отбиться от пикирующего иглука какой-то палкой, подвернул ногу и сорвался с крыши, уронив ящера-полицая с его тираннозавра. В здравом уме я бы на подобный фокус не решился, но тут подфартило, и я, нащупав ногами стремена, гордо выпрямился, сдавив ногами бока животного. Ти-рекс (версия 2.0, уменьшенная и дополненная двумя наборами акульих зубов и весёленькими разноцветными сёдлами по вкусу клиента, в данном случае – небесно-голубым) флегматично предпочёл не заметить смены власти.

- Ха! Мы ещё побегаем!

Спок сиганул мне за спину – вернее, попытался. Ублюдочный иглук на крейсерской скорости врезался ему в грудь и с победным рёвом взмыл в воздух, а мой старший помощник отлетел метров на пять и упал. С высоты двух этажей. Ой.

К нему уже спешили бетаканарианцы верхом на тираннозаврах (позже я узнал, что эти твари называются руди и совершенно безобидны – требуется чудовищное количество времени и усилий, чтобы сделать из них порядочных хищников). Как назло, в этот же момент я углядел за своей спиной чудесный тёмный переулочек, обрывающийся, казалось бы, тупиком, но на самом деле – тайным проходом. Какой-то парень аккуратно извлёк из стены кусок величиной с мою руку и призывно мне махал. Я посмотрел на Спока. На проход. Снова на Спока. Меня заклинило?

- Беги, - одними губами шепнул недвижный Спок, и это всё решило. Я слез со своего ящера только чтобы получить дубинкой по морде. Полицейские в любой мире предсказуемы как фазы луны. Со смешным облегчением я скользнул в беспамятство.

*

- Капитан? Капитан? Капитан?

Я решил не реагировать.

- Капитан? Капитан? Капитан?

Нет, серьёзно. Я в отключке, там не слышно.

- Капитан? Капитан? Капитан?

- Что?! – завопил я.

- Вы проснулись, - поделился новостями Спок.

- Ты меня для этого разбудил?

- Нет, я хотел получить консультацию относительно некоторых особенностей человеческой психологии.

Моя голова пульсировала, рот пересох. Мне хотелось умереть, но это было бы глупо и самонадеянно: я знал, что этот любитель непознанного достанет меня и в аду.

- О каких именно? – со вздохом осведомился я.

- Почему вы поставили под угрозу успех миссии ради сомнительного благополучия одного и только одного индивида?

- Почему я тебя не оставил? – перевёл я со споковского на нормальный.

- Я именно это и сказал.

- Ну да, ну да… Ладно, это просто: друзей в беде не бросают.

Спок не впечатлился.

- Мы команда, - попробовал я снова. – Пока мы едины, мы непобедимы.

Возможно, в своих убеждениях мне не стоило использовать лозунг Кубинской революции…

- Логично было бы хотя бы одному из нас оказаться в безопасном месте среди недовольных существующим режимом (насколько я понимаю, один из них любезно приглашал вас к ним присоединиться), что обеспечило бы возможность активного вмешательства в текущие события. Вместо этого нас обоих отправляют в колонию строгого режима «Предрассветный сон».

- За что?

- Как беглых преступников.

- Беглых?

- Из разговора охранников я заключил, что мы с вами – единственные за всю историю этой тюрьмы заключённые, совершившие успешный побег.

Я преисполнился за нас гордости, надул щёки и сделал торжественное лицо.

- Другие мы такие молодцы! Молодцы же, Спок?

- Я не уверен, что это положительным образом отразилось на нашем реноме, - возразил мой первый офицер.

Я сразу посерьёзнел.

- Думаешь, бить будут?

- Определённо.

Мы угрюмо замолчали. Камера представляла собой скучное зрелище: 3х3, голые стены… Я помотал головой, пытаясь прогнать сонную одурь, и встрепенулся:

- Так, стоп! Подожди-ка, подожди… А ты бы меня, значит, бросил?

Спок одарил меня невинным взором пятимесячного младенца:

- Конечно. Личные симпатии или антипатии не должны сказываться на работе.

Я не знал, обижаться мне или чувствовать себя польщённым (он ведь сказал слово «симпатии»), или гордо уйти спать (слово «антипатии» он тоже сказал), поэтому решил не делать ни того, ни другого, ни третьего, предпочтя сосредоточиться на текущей ситуации.

- Статус?

- Мы на пути в колонию, находимся на полицейском крейсере. Нас сопровождают как минимум двадцать бетаканарианцев. Побег не представляется возможным, - доложил Спок.

- Ты неправильно оцениваешь ситуацию, Спок. На самом деле, всё идёт по плану. Мы летим в «Предзакатный сон» спасать Пайка…

- « Предрасветный

».

- …Мы летим в «Предрассветный стон» спасать Пайка, - уточнил я. – Как и собирались изначально. А господа полицаи любезно согласились нас подвезти, чтобы мы не тратили время и силы на поиски попутки.

- Это самообман, - безапелляционно сказал Спок.

- Это позитивный настрой, - возразил я. – Ничего, лет через двадцать ты тоже так научишься.

Чем шире я улыбался, тем хуже были мои дела – проверенный симптом. Ситуация представлялась проигрышной: мир чужой, тюрьма страшная, урки в ней наверняка суровые, а Пайк так вообще в камере смертников – что они там, интересно, делают со смертниками? Вряд ли кормят шоколадом.

В то же самое время я не имел права на нормальную человеческую истерику. Мои руки начинали дрожать, а потом не только руки – но я мысленно прикрикнул на свой взбесившийся организм как на нашкодившего щенка, и это почему-то сработало. Звание делает с людьми странные вещи. Я знал, что капитанам не положено расклеиваться, и этого знания оказалось достаточно.

Я знал, что рядом со мной Спок переживает нечто подобное – тоже молча. Иногда мир слишком сильно давит на плечи, и можно расслышать хруст костей. Я вежливо этого не замечаю, как воспитанный гость не заметил бы, что его соседка уронила ложку в соус карри, и на скатерти, приборах и щеках сидящих рядом гостей расплываются жирные красные пятна. Спок вежливо не обращает внимания на мои отчаянно сжатые кулаки с побелевшими костяшками. На любом светском рауте нас приняли бы с распростёртыми объятьями – у них там ценится привычка игнорировать неловкие ситуации, даже если неловкая ситуация приставила тебе пистолет к виску. Особенно в этом случае.

Всему виной – ожидание. Если бы было, чем занять руки… Но в этой камере только мы, и нам не о чем разговаривать.

*

Уединение – верный путь к депрессии, по крайней мере, для меня. Спок сидит в позе лотоса уже восемнадцать часов, его ничего не колышит. Часов пять назад я готов был лезть на стены, теперь – просто ГОТОВ, в том смысле, в каком использует это слово спецназ. Наклониться, проверить пульс, не ощутить абсолютно ничего под кончиками пальцев, – этот готов.

Мне было скучно и страшно, и странно, и ещё чего-нибудь на букву «с». Я не умел медитировать. Наверное, это неплохо – чуть что, бухнуться на циновку, уставиться на свой пупок и замычать как корова. После чего решить, что всё суета сует и не стоит моего внимания. Ням.

Ни хрена не стоит моего внимания. Интересно, а что его стоит? Если не жизнь, то смерть. Что я почувствую в последнюю секунду? Всё наконец-то обретёт смысл? Жизнь – это процесс, жизнь – путь. Мой образ жизни называют беспутным – но это слово изначально не подразумевало неразборчивые сексуальные связи. Это значит – идёшь куда глаза глядят и никуда не приходишь. Ни во дворец, ни в болото. Никуда.

На самом деле, метафоры – зло. Углубляешься в красочные описания и теряешь суть.

Я никогда не знал, чего хочу от этой жизни. Потом узнал. Думал, что узнал. Но теперь опять не уверен.

Интересно, Спок испытывает схожие проблемы? Нет, он-то всегда знал, что ему нужно делать. Его путь – последовательность правильных выборов, мой – случайных озарений и дурацкого упрямства, которое гарантировало мне и неприятности, и выход из них. И всё-таки мы оба оказались в одной точке. Мы оба здесь, и это раздражает меня безмерно, я предпочёл бы оказаться взаперти с кем угодно, но не с ним; с другой стороны, я понимаю, что шансов на успех вместе с ним у меня больше, чем с любым другим.

И он за это заплатит.

Я провоцирую его, потому что я могу, - так, если вам двенадцать, и у вас в руках вдруг ненароком оказалась зажигалка, вы поджигаете какие-нибудь бумажки или выжигаете на парте своё имя, а потом ветер врывается в окошко – и вот, пожар. Я не двенадцатилетний, я хуже. Гораздо хуже. Я зол. Тихо сам с собою, я могу признаться, что идея эпической дружбы не вызывает у меня рвотных позывов. Но это иллюзия, пустые россказни в духе тех, которыми кормят нас авторы популярных романов. Я сам с собою временами не дружу. Эпически. Объект моих невинных притязаний меня презирает – я много для этого сделал. С такой личной историей мы и насчёт заказа в Макдональдсе не договоримся – переругаемся к чертям и разнесём дурацкую эту забегаловку.

Я смотрю на Спока. Какого чёрта?.. Я почти ненавижу его – не сидел бы он тут, мне было бы легче. Я, впрочем, не совсем понимаю, почему мне тяжело. Возможно, пресловутый стресс наложил на меня свои тяжёлые лапы.

Я встаю, подхожу к Споку и хочу… сделать что-нибудь. Тишина сводит меня с ума. Возможно, я уже сбрендил, потому что в моей голове возникает чудная картинка: вот я целую его в щёку, он охреневает, а я гордо удаляюсь в свой угол камеры и с антропологическим интересом наблюдаю за его дальнейшими действиями, которые он обязательно предпримет, когда справится со смущением…

Вместо этого я его пинаю. Когда секунд через пятнадцать он наконец открывает глаза, я лежу, свернувшись калачиком и усиленно делаю вид, что сплю. Посиди-ка ты теперь наедине с тишиной. Почувствуй, каково это, когда она душит тебя чуткими пальцами, глотает биение сердца и обращает в ничто.

Я так усиленно притворялся, что и правда уснул.

*

То, что было вчера, остаётся во вчера - такой у меня девиз. Поэтому, проснувшись, я пожелал Споку доброго утра, после чего выбросил из головы факт его существования и отдался физическим упражнениям – весь. Теперь-то я понимаю, как нелегко пришлось бедняге Споку, пока его капитан, потный и полуголый, вцепившись в косяк, со стонами удовольствия и почти подвываниями выполнял подъёмы ног, демонстрируя миру, смею заметить, довольно развитые косые мышцы живота и рельефный пресс… Я здорово отомстил ему за восемнадцатичасовую медитацию!.. То есть, тогда я не знал, что это была именно месть. Чёрт, я забегаю вперёд.

В разгар моей тренировки пришёл охранник, окинул меня масляным взглядом и приказал:

- Вы двое, на выход!

Я, в общем, был неплохо осведомлён о тюремных нравах – из многочисленных киношек про копов, преступников, ограбления банков, кровавые мордобои… Короче, ни хрена я в этих нравах не сёк.

- Лижешь задницу мудилам-бетам, лицемер? – со сладкой улыбочкой поинтересовался я, выходя в коридор. В жизни всегда есть место импровизации.

- Поговори мне ещё тут, мокрушник, - огрызнулся тот. Я намотал новые сведенья на ус.

- Мокрушник? Пусть. Предатель рода человеческого? Едва ли, - гордо ответил я, за что получил дубинкой в живот и рухнул зубами в пол.

- Капитан, зачем вы это делаете? – прошипел мне Спок, когда мы, сопровождаемые потоком ругательств, топали на выход под пристальным взглядом охранника.

- Это стратегия, Спок. Я прощупываю почву.

- Своим лицом?

- Это такое выражение, - возмущённо начал объяснять я…

- Я понял, - прервал меня Спок.

Серьёзно?..

- Серьёзно?! А до этого, значит…

- Разговорчики, вы там! Или морду начистить, грязная больно?

«Ну, Спок, ну сукин сын», - твердил я про себя, раз уж твердить вслух означало лишиться целостности кожного покрова и парочки зубов – в лучшем случае.

По дороге охранник заходил в другие камеры и выводил оттуда наших будущих тюремных корешей. Один из них обратил на меня своё внимание:

- Чё пялишься, собака бледная? Грязи давно не жрал? Деревянный костюмчик тебе подобрать?

- Деревянный костюм? – заинтересовался мой дотошный вулканец. – Сэр, насколько мне известно, в прошлом одежду делали из организмов, отличающихся автотрофным питанием, основанном на фотосинтезе, предварительно обработанных ручным или фабричным способом, однако я абсолютно уверен, что периферическая, лежащая снаружи от камбия часть стеблей и корней растений, известная также как «кора», не имела к этому никакого отношения.

- Спок, заткнись! – отчаянно зашипел я. – Он имеет в виду гроб! Это метафора!

- Он всегда такой бойкий? – спросил у меня другой заключённый.

- Нет, это он решил снизойти…

Тем временем нахал, вздумавший меня задирать, внимательно выслушал спокову тираду, переработал, почесал и затылок и наконец выдал:

- Чё?

- Мой друг говорит, - принялся разъяснять я, - что выколет тебе зенки твоими же большими пальцами ног, предварительно оторвав тебе ступни, потом вобьёт тебе в жопу литр скипидара и посмотрит, как ты будешь бегать по потолку без нижних конечностей, дебил!

- Капитан, вы ошибаетесь, я ничего такого не…

- Спок! – и нахалу: - А он вулканец, понял? Разорвёт тебя на субатомные частицы, на такие маленькие-маленькие кусочки подленького дерьма, И У НЕГО ДАЖЕ ДЫХАНИЕ НЕ СОБЬЁТСЯ!

Ко мне повернулись все, кроме охранника. Охранник был занят трёпом с другим охранником и на нас внимания не обращал.

- А… Ну сразу бы и сказал по-нормальному, я чего, я ж ничего… - забормотала груда мускулов и отвалила к стеночке.

- Всё под контролем, приятель, будь спок! – триумфально объявил я, хлопнув вулканца по плечу.

- Я и так Спок, - сообщил мне тот. – И не понимаю, какова причина очевидного…

- О боже мой, ну это выражение такое, сокращение от слова «спокоен», - я верно сделал что-то ужасное в прошлой жизни. ЧТО-ТО УЖАСНОЕ. Возможно, я был брахманом и предал свою веру?..

- Слово «спокоен» не настолько длинное и в сокращениях не нуждается, - отчитал меня зеленоухий зануда.

- Слушай, я просто хотел пошутить, знаешь, вроде как игра слов… - оправдывался я.

- И часто с вами такое происходит? – опять поинтересовался парень, который со мной уже говорил.

- Что, шутки? От случая к случаю, - проворчал я.

- Вам не кажется, что лучше сократить количество случаев? Я тоже не понял, где скрыто зерно иронии в этой так называемой игре слов.

Почему этот чёртов охранник прохлаждается, вместо того, чтобы заткнуть рот этим умникам?!

- Данная аудитория не соответствует моим стандартам, - объявил я, стараясь не дуться.

- Не обижайтесь, не у всех получаются славные шутки. Меня зовут Говард.

- Бывает.

- Парень, которого вы поставили на место, - это Чак, - продолжал мой новы й знакомый.

- Вы знаете друг друга?

– Мы вместе грабили космические корабли. А вы?

- Я Джим, это – Спок. Мы…

- Конечно, я знаю, кто вы, - перебил меня Говард.

- Знаете, значит?

- Разумеется. Единственные заключённые «Предрассветного кошмара», которым удалось сбежать. Но ненадолго, да? – он хихикнул.

- Нам пришлось вернуться… - неопределённо сказал я.

- Простите?

- Нам ПРИШЛОСЬ вернуться. А когда мы разделаемся со своими делами там, мы УЙДЁМ, - сообщил я, делая интонационные ударения в важных местах.

- Уйдёте, значит? – озадаченно переспросил мой собеседник.

- Раз вы знаете меня, значит, осведомлены и о моей репутации, - жестко сказал я.

Говард понизил голос:

- Да. Вы наёмный убийца.

Йоперный крот, вот только этого мне не хватало!

- И я хорош? – скромно предположил я.

- Один из лучших.

- А мама никогда не говорила вам не обсуждать скользкие темы с незнакомыми киллерами?

- Я могу вам помочь. Если вы… если вы возьмёте меня с собой. Где два, там и три, верно?

- Кто знает, дорогой Ватсон, кто знает… - пробормотал я.

Я должен был вцепиться в этого парня и вытянуть из него всё – но нежно и ненавязчиво.

- Опять ваши несмешные шутки, да? – спросил Говард.

- Они смешные. Я не виноват, что вы не знаете контекста. Вот на Земле конца двадцатого века меня бы приняли на ура!

- Капитан, мы не на Земле конца двадцатого века, - вмешался Спок.

- Спасибо, капитан Очевидность, - огрызнулся я, предвкушая лекцию о титуле о рангах.

- Пожалуйста, лейтенант Сарказм, - невозмутимо ответил Спок.

Я выпучил глаза в полнейшем изумлении.

- Я осведомлён относительно надлежащего ответа на поданную вами реплику, капитан. Мы проходили данную социальную ситуацию в школе.

- Почему он всё время называет вас капитаном? – поинтересовался Говард.

- Это его заводит.

Пустите

меня уже в тюрьму, а?