Глава 1

“These flowers will never die”
The Cure. “Bloodflowers”

Лондон, 2011
По запаху, который просачивался из верхней квартиры, миссис Хадсон безошибочно определила, что Шерлок занят очередной экспериментальной ерундой. Если повезет, то паркет в этот раз удастся спасти. Миссис Хадсон надеялась только на то, что запах не станет настолько резким, чтобы распугать клиентов в кафе. Она вздохнула и проверила курицу в духовке. Надо будет половину отнести Шерлоку вечером и проследить, чтобы он хоть что-нибудь съел.
Хлопнула входная дверь, и миссис Хадсон выглянула в коридор.
- Здравствуйте! – приветливо поздоровалась Молли и потрясла черным пластиковым пакетом. – Я вот… Шерлок попросил.
Она знала эту милую забитую девочку, та работала патологоанатомом и иногда приносила Шерлоку нелегально добытые части тел для его опытов. Конечно, миссис Хадсон не одобряла того, что тот эксплуатирует бедняжку, но сама Молли, казалось, была вполне довольна, а Марта Хадсон достаточно пожила на свете, чтобы понимать, откуда у этого растут ноги.
- Конечно. Только ты там поосторожней, этот неугомонный опять что-то химичит.
Молли робко улыбнулась в ответ и стала подниматься по ступенькам, а чуткий нос миссис Хадсон уловил в общем аромате запах гари, и она поспешила обратно, проверить, не начала ли подгорать курица.
Через некоторое время она услышала резкий, недовольный голос Шерлока, а еще несколько мгновений спустя – резко захлопнувшуюся наверху дверь. Миссис Хадсон вздохнула. Он так и не научился нормально общаться с людьми.
Уже заранее зная, что увидит, она снова вышла в коридор, как раз вовремя для того, чтобы остановить Молли, судорожно пытающуюся на ходу натянуть куртку.
У Молли покраснели веки и кривилась нижняя губа.
- Молли, детка, ты не хочешь зайти выпить чаю?
Та искоса посмотрела на миссис Хадсон и покачала головой.
- Не д-д-думаю, что это хорошая идея, извините меня.
- А мне так не кажется. – Марта Хадсон подошла и мягко взяла Молли за руку. – Пойдем, милая. Нечего тебе ходить по улице с заплаканными глазами. А я тебя угощу пирогом, только днем испекла… И расскажу кое-что интересное.
Молли смотрела всё еще недоверчиво, но покорно пошла следом.
- Не волнуйся, скучно тебе не будет, это точно.
Марта Хадсон уже достаточно пожила на этом свете и знала, что заводить разговоры о любви – последнее дело. Но зато она знала, что еще можно сделать.


***
Лондон

, 1969
Марта лежала на своей кровати и бездумно соглашалась с граммофоном, мурлыкающим «Sunny Afternoon», ибо полдень был действительно солнечный, когда дверь распахнулась, и в комнату влетел вопль: «Ауууиииииаааа!». Вслед за воплем ворвалась Сьюзан, её хлопковая юбка развевалась парусом, а мелкие кудри топорщились во все стороны. Она с размаху упала на соседнюю кровать и счастливо закинула руки за голову.
- Ты что? – Марта удивленно приподнялась на локтях и посмотрела на подругу.
- Вудсток! – выдохнула Сьюзан, её глаза радостно сверкали.
- Что?
- Ты что, не знаешь? Вудсток же!
- О боже. – Марта вздохнула, встала со своей постели, пересела на соседнюю, одним движением подвинув всё еще обутые ноги Сью, и спросила: - А теперь с самого начала, можно?
Через пол часа путанного монолога, перемежавшегося восторженными возгласами и мечтательными отступлениями, она смогла вычленить главное. Через две недели, «мне Конни рассказал, ты же знаешь, у него там кто-то из баб живет, ты представляешь, она еще и черная», в США будут проводить самый грандиозный рок-фестиваль в мире. Самый-самый, зуб даю, вместе с правой ногой! Там будут The Who, Карлос Сантана, Jefferson Airplane, Джимми Хендрикс и Джо Кокер! Даже, говорят, Леннон приедет, представляешь? Хотя, как обычно, вместе с этой дурой Йоко, но это неважно, сам Леннон! Марта, это же эпично! Ожидается двести пятьдесят тысяч человек. Мы просто обязаны туда поехать, правда ведь?
У Марты от каждого произнесенного подругой имени внутри сладко ёкало, а голова начинала немного кружиться – ведь не может быть, чтобы столько рок-икон в одном месте, это же на грани фантастики, такого просто не бывает.
- Погоди-погоди, - она схватилась за голову. – Как ехать, прямо сейчас, что ли?
- Ну да. Пара дней на сборы. Поедем теплоходом, это неделя. Там еще несколько дней – и на фестиваль, он под Нью Йорком.
- А деньги? А что с собой брать? Кто вообще едет?
- Ох, забей ты! Все едут. Конни, ясен перец, Ричард, Эмили, Аннет, Джеффри, все, в общем.
- А комната? Что с комнатой будет?
- Расслабься, - фыркнула Сюзан и смахнула со лба прядь волос. – Я уже договорилась, что здесь пока поживет Баркли со своей подругой. Они, бедные, давно ищут, где бы спокойно потрахаться. У него сама знаешь, что в доме творится. А её родители до сих пор считают, что она с парнями даже не целовалась, куда ей в дом мужика водить, а?
- Действительно, куда, - пробормотала Марта и задумалась.
Сьюзан легко села, по-турецки поджав ноги, даже не беспокоясь о том, что грязь на подошвах ботинок запачкает лоскутное одеяло и светлую ткань её юбки.
- Ну вот в кого ты такая зануда? – Она выудила откуда-то из складок просторной кофты коробок спичек и две самокрутки, прикурила сразу обе, одну сунула в руки подруги. – На. И прекрати, наконец, думать головой, тебе не идет.
Марта автоматически вдохнула сладковатый дым и поморщилась.
- Господи, Сью, у тебя бывают нормальные сигареты, хоть иногда?
- Нет. Сигареты стоят денег. А марихуану я стащила у Барри, у него её столько, что уже и сам не помнит, где что лежит.
Они немного помолчали, и Сью заглянула подруге в лицо:
- Ну так что, едем?
Марта вдруг улыбнулась:
- Едем. Я что, самая дурная, чтобы пропустить такое?


***
Плавание на теплоходе ей запомнилось плохо. И виной тому была, к счастью, не морская болезнь, которая её как раз не донимала, а совершенно непотребное количество безделья и выпивки. Поехали действительно все – из их компании общим числом одиннадцать человек, только вот Марта совершенно не ожидала, что весь корабль будет полон молодежи: как будто все хиппи, моды и рокеры собрались прочь из страны, в которой великий Боже хранит королеву, в крестовый поход за неизвестными никому реликвиями, но во имя идеи.
А идея явно включала в себя галлоны пойла, перетянутые потертой веревкой газетные пакеты травы и укромные заначки кокса, которые доставались из потайных кармашков в обстановке совершенной секретности, но о которых, конечно же, все знали. Были громогласная музыка с утра и до ночи, спонтанный секс где попало и с кем попало, не стесняясь даже членов команды и других пассажиров. Редкие непросвещенные путешественники старались носа не казать из своих кают и обещали писать жалобы моментально по прибытии в порт. Но что они могли сделать, и что могла поделать теплоходная компания прямо сейчас, посреди океана, посреди аккордов и «Love me do»? Приходилось терпеть.
В первый день Марте было непривычно, хоть и весело, но к утру второго врожденное чувство неловкости при большом скоплении людей дало трещину, и она расслабилась. А пришла в себя уже на суше, с огромным рюкзаком на плечах, в который она попыталась впихнуть палатку, спальник и все свои самые дикие хипповские одежки. Она ведь не просто так едет, а на фестиваль, и надо быть при параде…
Рюкзак был тяжел, в голове абсолютно бессвязно плавали зародыши мыслей, а Сью была совершенно бодра, будто и не пила вовсе. Она держала Марту под руку, обеспечивая равновесие и относительно твердый шаг, и даже, смилостивившись, купила ей бутылку восхитительно холодной воды, которую Марта с удовольствием приложила сначала ко лбу, затем к загривку, и только потом жадно выпила.
Когда Марта смогла уже более-менее связно мыслить, то обнаружила, что от их группы отпало шестеро – Конни с Алексом отправились к той самой чернокожей подружке, которая сообщила о Вудстоке, Кристина, Аннет и Сэм ушли бродить по Нью-Йорку в поисках приключений на свои головы и зады, а Дороти, спутавшись на корабле с каким-то парнем, решила на время сменить компанию.
Оставшимися, не совсем вменяемыми и слегка очумевшими от жары и похмелья, было решено посмотреть Нью-Йорк после и немедленно выдвигаться в сторону Бетела, где, согласно весьма туманной информации, полученной на корабле от одного лохматого хиппи (его ведь, кажется, звали Крис, никто не помнит, а?), мероприятие и должно было проводиться. Вы же понимаете, что некоторые там за неделю места под сценой занимают? Не будем же мы, в самом деле, сидеть в самой заднице и ничего не видеть!
Конечно не будем, кивали все остальные, вода у кого-нибудь еще есть?


***
Старый рейсовый автобус, в который они залезли, предварительно закупив в Нью-Йорке еды и воды, предсказуемо заглох, не проехав и двух третей пути. По этому драндулету изначально было видно, ворчала Эмили, нам же теперь пешком чесать километров сорок, не меньше! Если не все шестьдесят.
Но делать было нечего, водитель высадил оставшихся пассажиров посреди трассы, виновато отдал деньги, поскреб в затылке и полез под капот своего чудовища. Кто-то остался рядом с автобусом, ловить попутки, но Марта понимала, что пять человек с поклажей никто не захочет подвозить, поэтому они обреченно взвалили на спины свои баулы и побрели вдоль дороги, отчаянно надеясь, что до того, как стемнеет, им встретится хоть какая-нибудь завалящая ферма, у которой можно будет переночевать.
Через несколько часов Марте начало казаться, что рюкзак над ней издевается – он стал раза в четыре тяжелее, а его лямки превратились в шершавый канат, который нещадно натирал плечи. Эмили и Сью выглядели так же несчастно, только Джеффри и Боб пока держались и беззлобно предлагали своим спутницам выкинуть половину барахла на дорогу – тогда идти будет гораздо легче.
Девушки насмешливо фыркали и гордо вздергивали подбородки.
Марта честно старалась не жаловаться – понимала, что всем тяжело, и, пока шли, старалась придумать, чем себя отвлечь. Например, старалась равномерно дышать: вдох-шаг-шаг, выдох-шаг-шаг, вдох… Тогда становилось немного легче, движения превращались в автоматические, и всего-то дел было, что переставлять ноги, вдох-шаг-шаг. Марта так была увлечена выполнением этой задачи, что совсем не услышала оклик: «Эй, ребята!», и остановилась только, когда Боб дернул её за лямки рюкзака.
Возле них затормозил автобус, и в тот момент, когда она на него взглянула, Марта поняла, что Господь Бог где-то, должно быть, существует, и он любит британцев. Автобус был небольшим и крайне походил на маленькие «скул басы», ездившие в кантрисайде за Лондоном. А еще он был оранжевым – вкусного солнечного цвета, разрисованный полевыми цветами и яркохвостыми рыбами, и с широкой надписью «Even God loves America» на боку. С крыши гроздьями свисали разномастные чемоданы, прикрепленные к полозьям для багажа, а из окон высовывались длинноволосые и длиннобородые головы с льняными повязками поперек лба.
- Свои! – радостно завопила Сью, и с неё мигом слетела вся усталость. – На Вудсток едете?
- Еще бы, - хмыкнул парень, настолько заросший густыми каштановыми волосами, что с уверенностью можно было предположить только одно: где-то там должно быть лицо. – Заваливайтесь, подвезем.
Внутри обнаружилось еще человек двадцать, все, как оказалось, из одной коммуны, снявшейся аж из Вирджинии. Марта впервые видела настолько большую коммуну, сама она встречала только до десятка человек, но, несмотря на свои более чем свободные взгляды, искренне не понимала, как можно жить таким скопищем.
Она с удовольствием разглядывала попутчиков и обстановку. Типичные хиппи – в дикого покроя свободных одеждах, длинные косы и яркие бусы у девушек, джинсы, нитяные браслеты, банданы с символом «peace», в заднем углу салона свалены вещи и инструменты, терпко пахнет благовониями. И везде – смех, шутки, радостные разговоры и нетерпеливое предвкушение.
Ехали с ветром и музыкой. Окна были распахнуты, встречный ветер трепыхал легкие разноцветные занавески, и ребята наигрывали Боба Марли – на гитаре, губной гармошке и перкуссии. Кто-то затянул песню, почти все стали подпевать. Сначала Марта несколько смущалась и только отбивала ритм на коленях, но, почувствовав болезненный тычок под ребра от Сью, знающей, что у нее хороший голос, тоже присоединилась. Когда они отпели всё, что только можно, включая Битлз, и многие залегли подремать, парень, который играл на губной гармошке, вдруг протянул ей руку:
- Ты замечательно поешь. Я Джейсон.
У Джейсона были глаза теплого карего цвета.
Марта несколько секунд просто смотрела на него, а потом улыбнулась.
Так она познакомилась со своим будущим мужем, Джейсоном Хадсоном.


***
- Эй, друзья! Всё, приехали.
- Как всё? Куда всё? – заспанные ребята были похожи на встрепанных чаек.
Марта глянула в окно. В радиусе её взгляда расползался маленький городок – домики, фермы, сады, а вдоль обочины выстроилась вереница машин.
- Вот так, всё. Дальше не проедем – дорога забита. Оставить автобус можно только здесь.
- Как забита? – спросил Джеффри. – Два дня еще.
Водитель – такого же, как и остальные, раздолбайского вида хиппи, в одних джинсах и очках, с блестящим от пота торсом, хмыкнул.
- Ты что, друг, не знал, куда едешь? Уже недели полторы тут народ тусуется. А дорога забита на ближайшие десять километров, придется нам пешком фигачить, ничего не попишешь, наши чуваки со всего мира съезжаются.
- Охтыжё… - выругался кто-то.
Эмили застонала. Марта и Сью переглянулись. Боб и Джеффри покорно взвалили себе на спины рюкзаки. Процессия тронулась.
Марте почудилось, что она попала в ручей, который пытается стать полноводной рекой. Отовсюду, как пилигримы, шли люди. Налегке, с сумками, с тележками, с детьми и собаками. Кто-то за собой тащил упирающегося ослика. Марте даже на секунду показалось, что вот так на фестиваль могжет въехать странный хиппи на хромом ишаке. Он станет призывать к любви на арамейском языке, а все решат – вот странный чувак, много вас таких*. И никто не заметит второго пришествия Христа, потому что на Вудстоке все будут говорить о любви.
Это было странное паломничество. Чего ждали все эти люди, целенаправленно шагая к полю и сценам, как гордая муравьиная колония? Не может быть, чтобы одной только музыки. Тогда что они здесь ищут? Идею? Поддержку? Свободу? Они хотят найти подтверждение тому, что всегда есть нечто большее, чем то, что они уже видели. Или, может, это попытка сказать миру – да, мы есть, мы есть по-настоящему, и мы – здесь? Марта не знала, как и не знала, ради чего она сама пересекла океан, но уже чувствовала, что это будет событие, которого мир еще никогда не видел. И бесчисленное множество подтверждений сейчас шли с ней шаг в шаг, вперед.
Глазам открывалась удивительная картина – всё свободное место занято автомобилями, не протолкнуться. Многие оставлены прямо посреди дороги, потому что впереди пространство тоже забито машинами, мотоциклами, фургонами. И не только трасса, но и любые боковые дорожки, и даже грунтовые тропинки. Возле жилых домов, на любом свободном клочке земли втиснуты палатки – дома и фермы означают горячую воду, газовые плиты и еду. А предприимчивые хозяева имеют с «постояльцев» какую-никакую выгоду.
Над головами в небе громко трещали вертолеты с грузом – видимо, другого более уместного способа перевозить аппаратуру и продукты больше не существовало.
На территории фестиваля было так же людно и шумно. Те, у кого были билеты, проходили прямо к воротам, остальные сосредоточенно обходили забор по периметру, подыскивая уже существующую дырку в в проволочной сетке. Удивительно было то, что никто не пытался их остановить, будто это было само собой разумеющимся, что те, у кого есть деньги, – платят, а у кого их нет – проходят свободно, только через «заднюю дверь».
Кемпинг был похож на бурлящее осиное гнездо в своем непрекращающемся шевелении. Кому повезло приехать раньше, поставили свои палатки прямо возле машин и автобусов, остальные раскладывались где придется: под деревьями, на траве, на голой земле, многие вообще без укрытия – только с подстилками и сумками под голову. Публика тоже была на любой вкус. Семьи с бесчисленными детьми, туристы с походными флягами и карематами, хипповские коммуны, переезжающие на автобусах с гордо развивающимися американскими флагами, и сидящими прямо на капотах парнями и девушками, семейные пары, раскрепощенная молодежь, ходящая практически голышом, сурового вида косматые байкеры, фермеры с собаками, йоги, богемные мальчики-девочки… Марта шла сквозь пеструю толпу и дивилась тому, как многие из них стараются покрасоваться перед всеми остальными. Некоторые девицы вешали на себя невообразимое количество украшений, надевали замысловатые шляпы, смахивающие на нелепый разноцветный пучок перьев, многие явно старались поражать воображение грацией движений, манерно поворачивая головы и плавно взмахивая руками… Вот только всё это было неважно, потому что повсеместно обнимались люди, обрадованные случайной или договоренной встречей, звучали счастливые и удивленные возгласы, а в воздухе, кроме затухающей жары, звенела еще и предвосхищение.
… А потом взгляду открылось поле, и у Марты перехватило дыхание. Она никогда, никогда не подозревала, что на Вудстоке может быть такое. Поле простиралось от её ног до горизонта, до самого края, на котором нечетко виднелась крошечная по сравнению со всем остальным сцена. Остальное видимое пространство было занято людьми. Колышущимся и переливающимся морем людей.
Она обернулась к Сью:
- Двести пятьдесят тысяч, говоришь?
Сью растерянно обвела взглядом толпу.
- Господи, да тут не меньше полумиллиона!
- И это еще не все подъехали, - мрачно заметил Боб.
Они переглянулись.
- Пойдем тогда поищем, куда пристроиться на ночлег? – предложил кто-то.
Предложение было встречено с энтузиазмом, вот только все относительно пригодные для стоянки места были заняты более предусмотрительными посетителями. Марта уже было решила плюнуть на всех и установить палатку где угодно, хоть возле дороги, но неожиданно увидела в толпе Джейсона. Он издалека помахал ей рукой и подошел ближе.
- Только не говори мне, что собираешься спать прямо здесь, - покачал он головой.
- А что делать? – вздохнула Марта. – Посмотри, что творится. Я и так с боем отвоевала этот кусок земли.
Джейсон хмыкнул.
- Так, пойдем. Я знаю, куда вас всех пристроить. – Он подхватил её вещи и зашагал в сторону леса.
- Мы нашли своих приятелей, - пояснял он по пути, - они приехали еще три дня назад, когда мало кто был, и вполне неплохо устроились. Думаю, будет не проблема уложить еще пятерых.
Они подошли к стоящим широким кольцом автобусам, выкрашенным в яркие цвета.
- Вот. Располагайтесь.
Внутри круга, на образовавшейся широкой площадке, уже разложились человек сорок – безо всяких палаток, постелив на землю подстилки и одеяла. Они приветливо поздоровались с новоприбывшими, пригласили к уже ярко полыхающему костру, на котором грелся котелок с закипающей водой. Марта устало опустилась на свой спальник, подтянув к груди согнутые в коленях ноги. От количества пропаханных пешком километров ступни болезненно гудели, а спину сильно ломило, и она сама не заметила, как впала в блаженную полудрему. Она лежала и лениво думала, что их небольшая, огороженная автобусами поляна, похожа на крошечное автономное королевство – так она играла в детстве, залезая под стол, и накрывая его одеялами и скатертями, чтобы получился «домик», маленький и теплый, её собственный замок. Там она могла делать всё, что хотела – есть сахар, стащенный из буфета, читать книжки с фонариком и играть во что хочется. Поляна тоже была таким вот огороженным от окружающего мира замком. И в замке был праздник – пела флейта, чисто звенели гитарные струны, отбивали ритм джембы, и плясали люди. Они танцевали на фоне темного неба, в бликах костра – Марта видела только силуэты – они вскидывали руки, и ей казалось, что это не руки, а птицы плавно кружатся в небесном танце.
А потом в музыку вплелись протяжные звуки губной гармошки, Марта улыбнулась птицам и большим-большим звездам над головой, и сама не заметила, как уснула.


***
- Господи, ты только посмотри, что творится! – воскликнула Эмили прямо у неё над ухом.
Марта с трудом разлепила веки.
- О-о-охх, Эм, что такое? Который вообще час?
- Полдень, детка, полдень.
Марта оглянулась:
- А Сью где?
- Скажешь тоже, - фыркнула Эмили, - её нет уже часа три как. Поднялась утром, и фьюить! – улетела. Ты же её знаешь.
Марта, превозмогая тяжесть в голове, села, потерла руками лицо и спросила:
- Так что там все-таки творится?
- А ты выгляни на улицу, - хмыкнула подруга.
Марта отогнула брезентовый полог, закрывающий вход в палатку и, не удержавшись, охнула.
Вся земля между автобусами превратилось в грязное коричневое месиво, в центре которого гордо возвышалось насквозь промокшее кострище.
- …!
- Поддерживаю.
- Это… за ночь что ли?
- А ты думала? После такого ливня-то?
Марта

опустила полог.
Шел второй день Вудстока, и вчера стартовала музыкальная программа. Марта с ребятами умудрились пробиться к самой сцене, что, правда, стоило им оттоптанных ног и ругани вдогонку. Однако, выяснять отношения никто не решался, поскольку у них был Боб – милый и добрый юноша, дитя пшеничных полей, который вырос на добротном английском солнце так, что, выпрямившись в полный рост, мог бы организовать тень для пятерых человек.
Последние два дня Марта отдыхала всей душой. До этого она ни разу в жизни не видела такой свободы, такого самовыражения. Было совершенно нормальным то, что многие ходили голышом, ничего не стесняясь – ни своих далеко не совершенных тел, ни окружающих людей. Точно так же были нормальным явлением наркотики, которые распространялись направо и налево, чуть ли не официально. В самом начале фестиваля, перед открытием, даже объявили, что, дескать, друзья, не покупайте порошок у такого-то и такого-то. Они продают сущее дерьмо. Поберегите своё здоровье, ребятки.
В разных уголках лагеря самоорганизовывались различные мероприятия: кто-то проводил тренинги по йоге и медитации, рассказывая, что сатори можно достигнуть и без героина, кто-то устраивал танцы, кто-то просто пел или ораторствовал, или учил плести феньки. От многообразия разбегались глаза, а от фривольности, с которой люди себя вели, захватывало дух: парочки занимались любовью едва ли не у всех на виду, каждый ходил в том и так, как ему хотелось, и никто никому не указывал, как себя вести, не делал замечаний.
Здесь все были – люди. А людям свойственна человеческая природа, им свойственны обнаженные тела и длинные спутавшиеся волосы. Здесь все вели себя очень по-человечески, и впервые Марта не видела в этом ничего плохого, ничего аморального.
Потому что людям, помимо всего прочего, свойственно не желать другим людям зла.
И хотеть свободы. И мира.
Поэтому, когда обладающая некоторыми ханжескими замашками Эмили зашипела ей на ухо: «Ты посмотри, что творится у них в головах! Сплошной секс, наркотики и музыка. Ты вообще видишь, о чем они думают?», Марта очень серьезно возразила:
- Вижу. Они думают всего лишь о мире. О том мире, который бы не запрещал им жить так, как хочется, при условии, что они не вредят никому, кроме самих себя. Единственное, что им нужно – чтобы мир оставил их в покое и разрешил жить.
Эмили поджимала губы, а Марта начинала понимать, что только сейчас она, кажется, начала видеть и думать по-настоящему.
- Слушай, а что будет, если сегодня настанет конец света? – шутливо спрашивала какая-то девица, прижимаясь щекой к плечу своего парня и заглядывая ему в глаза. – Что нам тогда делать?
Он погладил её по голове, затянулся самокруткой, и ответил, выпустив сизое облако дыма:
- Покрепче забивать косяки**.
Марте захотелось пожать ему руку.


***
Ливень, начавшийся накануне во время концерта, согнал с насиженных мест только самых пугливых, остальные же закутались в дождевики, подстилки, пакеты и клеенки, и остались сидеть, зная, что как только дождь пройдет, аппаратуру снова расчехлят на сцене, и вернется музыка, которая и склеивала всех находящихся здесь в одно целое.
Так и случилось – только ливень не стихал, и исполнители выходили на сцену вопреки непогоде, повергаясь постоянной опасности получить удар током. Вышла даже фолкерша Джоан Баэз – беременная, с выступающим круглым животом, коротко стриженная и со светящимся взглядом человека, твердо знающего, для чего он живет. Она пела о своем муже, находящемся сейчас в тюрьме, севшем за инакомыслие, о свободе. Она не боялась, она знала, что всё идет так, как должно, что насилие неизбежно – но сейчас, здесь, где все мы, его нет, и ей так хочется, чтобы и дальше не было. Она много делала для этого, она верила в это, от всего сердца, и сердце превращалось в голос, в чистое сопрано, и её голос сливался с голосом дождя, и Марта не могла не восхищаться, не сопереживать, увязая ногами в мокрой земле, распахивая своё собственное сердце для ясной уверенности и музыки.
… Потом они шли обратно к своей стоянке, спотыкаясь и поскальзываясь на раскисшей дороге, и Джейсон держал её за плечи, чтобы не упала, а у Марты дрожали руки и хотелось плакать, чтобы стало чуть-чуть легче, потому что внутри вдруг стало слишком много эмоций.
Она поражалась – как нескольким людям, энтузиастам, удалось создать совершенно другую – параллельную вселенную. Такого ведь не бывает – это утопия, Город Солнца Кампанеллы… Никто ни у кого не ворует, нет пьяных драк, каждый готов помочь любому – это морок, сон, фантазия. Как могло выйти так, что несколько демиургов создали мир внутри мира? Пусть их сил недостаточно, пусть воля несовершенна, тонка и продлится лишь несколько дней… Но их творение существует, вопреки всем законам социума и здравого смысла. Оно подпитывается верой сотен тысяч человек, находящихся здесь.
Хрупкий маленький мирок, хрупкий маленький Вудсток, город Солнца, Мира и Музыки.
Так ведь и должно быть, правда?

А к сегодняшнему утру дождь окончательно размыл грунт, превратив его в чавкающую под ногами кашу. Измазавшись вчера с ног до головы, Эмили предложила пройтись к колонкам, ополоснуться. Нельзя же ходить перемазанными, как свиньи – пожимала плечами она, и Марта в кои-то веки с ней согласилась.
Как показало будущее, весьма опрометчиво, потому что пока они дошли до установленных на другом конце лагеря колонок с водой…
В одном из мест дорога окончательно расплылась, превратившись в густое липкое озеро коричневой грязи, такое большое, что обойти его не представлялось возможным. Единственным выходом было идти вброд, но смельчака подстерегала возможность поскользнуться и оказаться в грязи с головой. Потоптавшись немного перед самой кромкой лужи, Эмили все-таки решилась, подтянула юбку, скрутила её узлом на бедре, чтобы не мешала, и осторожно переступая босыми ногами, пошла вперед. Ей удалость дойти практически до середины, когда она все-таки не удержала равновесия и, отчаянно взмахнув руками, с громким визгом свалилась в грязь, проскользив по инерции почти до конца лужи. Марта от неожиданности опешила, а потом внезапно поддавшись озорному настроению, решила, что одному или двум испачкаться – не такая уж большая разница, и, отойдя на несколько шагов, и подхватив подхватив края юбки, с разбегу вломилась в самый центр грязевого озера, проделав почти весь путь на собственной попе. Зато добралась до противоположного «берега» с хохотом и под аплодисменты зрителей. Самым неожиданным было, что её примеру последовали многие, и через буквально пять минут образовалась весело вопящая, с ног до кончиков волос измазанная куча мала.
А Марта с Эмили отправились искать колонки, держась за руки, ежесекундно оглядываясь и смеясь.


***
На фестивале никто не знал четкой программы – никаких листовок с расписанием не существовало в природе. Зато на всю катушку работало «сарафанное радио»:вся информация передавалась из уст в уста и облетала полумиллионную толпу меньше, чем за час. Это было поразительно – то, с какой охотой важные сведения передавались от одного человека к другому. Потому что это было действительно важно. Для каждого.
Марта знала, что после двух часов ночи будет выступать Дженис Джоплин. Женщина-легенда. Они все страшно устали за день, и многие пошли спать, хоть на несколько часов, но Марта осталась. И Джейсон с ней. Она знала, что такое пропустить не может. Не должна ни в коем случае. Потому что такой голос, такая музыка – огромная редкость. Это дар, который необходимо использовать, которым нужно упиваться. Такими голосами можно было бы создавать точку опоры и раз за разом переворачивать вселенную.
Наконец, на сцену вышла Дженис. Над собравшейся перед сценой толпой пронесся восторженный, шелестящий вздох, и Марта восхищенно подалась вперед, упершись локтями в колени. Правым плечом она чувствовала тепло сидящего рядом Джейсона, то, как он выдохнул вместе со всеми.
Дженис была некрасива, абсолютно и бесповоротно некрасива. Но она была самой прекрасной женщиной, которую Марта когда-либо видела на сцене. Прекрасная Дженис Джоплин, со своим сильным, немного хриплым и дребезжащим тембром, живая, такая живая и неистовая, в простом черном платье до пят, босая и в экстазе танцующая.
Экспрессивная, харизматичная, ураганно мощная и бесконечно женственная в своем таланте Дженис.
Дженис, которой оставалось жить едва ли больше года.
Дженис, которая пела всем своим существом. И сидящие внизу, в темноте люди отдавались этому потоку песни, отдавались той любви, которую слышали вибрирующей между нот. Они плясали там, под затянутым тучами ночным небом – плясали так, словно никогда не будет утра, а был и будет только танец и ноги, месящие мокрую грязь. Джейсон прижимал Марту к себе, а она запрокидывала голову и смеялась прямо в его целующий рот и колючую бороду.
Марта не знала, сколько детей было зачато тогда, в те мгновения, под те самые песни.
Но знала, что дети, зачатые под такую музыку, будут благословенны до конца жизни.


***
К пяти утра вышли выступать те, ради кого, в основном, Марта и ехала – легендарные The Who. К этому времени многие успели урвать несколько часов сна, и даже подтянулась Сью, неведомо как нашедшая их у сцены. Марта удивлялась ее стойкости – потому как видела, что незадолго до этого Сью со своим новым бойфрендом, подцепленным здесь же, на Вудстоке, втягивала носом белые кокаиновые дорожки. Она даже по большой дружбе предложила Марте, но та отказалась – тяжелые наркотики были явно не для неё.
The Who выкладывались на полную – столько энергии и драйва они производили своим выступлением, что даже самые сонные и уставшие встряхнулись и отрывались по полной программе, беснуясь в толпе. Они пели любимое Мартой “My Generation”***, и Марта прыгала так, что, казалось, зачерпнет руками густые тучи.
А ведь наше поколение счастливое. Марта поняла этот тезис уже гораздо позже, в конце восьмидесятых. Мы можем похвастаться тем, что видели хрен Игги Попа. Немногие могут рассказать своим внукам о том, что со сцены прямо на них свалился в стейдж дайве обдолбаный Игги в разодранных брюках, и с бесстыдно торчащим членом. И что ради этого стоило выстаивать с утра очередь в заблеванный клуб, а потом, едва держась на ногах, тесниться среди диких, разгоряченных и вопящих тел, не менее обдолбаных, чем сам музыкант.
В общем, хрен Игги Попа – а если повезет, то и самого Боуи – это однозначно то, что стоило видеть. И потом рассказать.
Мы счастливое поколение, думала Марта уже много позже.
Мы видели настоящую страсть.

А затем небо стало светлеть, у Марты начало сбиваться дыхание от безумной пляски, от огня, горящего внутри, от кружащейся головы и людей, так же, как и она, захлестнутых экстазом и энергией.
- Марта! – Сью, скачущая рядом, внезапно схватила её за плечи, развернула к себе и посмотрела прямо в глаза. – Ты понимаешь? Ты понимаешь, что всё это, - она обвела рукой бесчисленное, многоголовое и разноцветное множество, - всё это навсегда останется в истории? Навечно. Всё уйдет, но Вудсток будут помнить поколения? Мы – мы останемся навечно. Ты понимаешь, да?
Из её глаз текли слезы. Из глаз вытекали звезды и жемчуг, в её голубых глазах плескалась такая радость, которую не подделать никаким кокаином.
Марта притянула её кудрявую голову к себе, погладила по отчаянно вьющимся, жестким как проволока, волосам и сказала:
- Я понимаю.
Right behind you I see the millions. On you I see the glory, пел солист The Who Роджер Долтри. А Марта видела куда больше, чем миллион, она видела всех, на кого так или иначе повлияет происходившее в тот момент. То, частью чего она стала. Марта видела миллиарды человек, жизнь которых поменяется просто потому, что это всё – случилось. И ни один из этих смешных и прекрасных людей с засохшей травой в волосах, выкуренной травой в головах и легких, со следами зеленой травы на одежде, людей, в сердцах которых навсегда поселилась музыка… ни один из них не уйдет, не изменившись до корней себя, до корней земли и этого вытоптанного танцем поля.
See me, feel me, пели Марта и Сью, touch me, heal me, пел Джейсон, heal me, heal me, подхватывали полмиллиона человек, и один голос, голос, который стал – одним, благодаря многим, поднимался высоко-высоко в светлеющее небо.
Над Вудстоком всходило солнце.


***
Лондон, 2011.
Молли молчала, автоматически обводя пальцем тонкий ободок чашки. Она не очень хорошо понимала, зачем миссис Хадсон рассказывала ей о своих похождениях. Чтобы ей стало завидно оттого, что у кого-то была настоящая молодость, а у неё – только трупы в друзьях и радио по вечерам? Чтобы она осознала гулкую никчемность растрачиваемого ею времени? Так у неё это получилось.
Молли больше не хотелось плакать из-за Шерлока. Хотелось совершенно из-за другого.
Но Марта Хадсон видела, как изменилось лицо девушки, она всё очень хорошо понимала.
- Детка, вот, возьми. – Она протянула ей сложенную газету.
- Что это? – удивилась Молли.
- Увидишь. Я сделала там закладку.
Молли попыталась развернуть газету.
- Нет. Не здесь. Дома посмотришь. Тогда и поймешь, зачем выжившая из ума старая леди досаждала тебе своей болтовней, - усмехнулась миссис Хадсон.
Ничего не понимая, Молли вежливо поблагодарила за чай, неловко надела куртку, запутавшись в рукавах, и ушла.
На улице она немедленно развернула газету на странице с загнутым уголком.
«Гластонберри объявил дату следующего фестиваля», - гласил заголовок.
Она скользнула взглядом ниже.
«Самый грандиозный рок-фестиваль Британии, Гластонберри, уже имеет всемирную славу «современного Вудстока»… Дальше она читать не стала. Аккуратно прижала газету к груди, чтобы не унес ветер, и поспешила домой.
Внутри потеплело.


Примечания:
*Это был реверанс в сторону Тимура Шаова. Автору он показался уместным.
**Благослови Господь Бориса Гребенщикова и его песню «Растаманы из глубинки».
***Эту песню они спели одной из последних, но ради художественного замысла автор позволил себе слегка погрешить против хронологии.