Глава 63. Стэнфордский тюремный эксперимент. Послесловия

Послесловие: Гермиона Грейнджер.

Она как раз готовилась ко сну — убирала разложенные книги, складывала домашнюю работу. Тем же занимались Падма и Мэнди у другого края стола. И только когда Гарри вошёл в гостиную Когтеврана, она осознала, что не видела его с самого завтрака.

Впрочем, это осознание тут же сменилось другим, ещё более шокирующим.

На плече Гарри сидело красно-золотое крылатое создание — сияющая огненная птица.

Гарри выглядел грустным, измученным, очень усталым. Как будто только феникс и удерживает его на ногах. Несмотря на это от него исходило какое-то тепло — и, глянув вскользь, можно было подумать, что видишь директора. Вот какое ощущение мелькнуло у Гермионы, хоть это и казалось абсурдным.

Гарри Поттер медленно брёл через гостиную Когтеврана — мимо уставившихся на него девочек на диванах, мимо уставившихся на него мальчиков, до того игравших в карты. Он направлялся прямо к ней.

По идее, она всё ещё не разговаривала с Гарри — его недельное наказание закончится лишь завтра, — однако, что бы с ним не произошло, было ясно, что это гораздо важнее, чем...

— Фоукс, — произнёс Гарри, прежде чем она успела что-либо сказать, — девочка перед тобой — Гермиона Грейнджер. Она сейчас не разговаривает со мной, потому что я идиот, но если тебе хочется сидеть на плече хорошего человека, то знай, она лучше меня.

Его голос был полон усталости и боли...

Гермиона ещё пыталась собраться с мыслями, а феникс уже соскользнул с плеча Гарри — словно  пламя по спичке в ускоренной перемотке — и оказался прямо перед ней. Глаза из света и огня уставились в её собственные.

— Кра? — спросил феникс.

У Гермионы возникло ощущение, будто на экзамене она получила вопрос, к которому забыла подготовиться. Причём это был самый важный вопрос, а она потратила всю свою жизнь, так и не начав искать на него ответ. Она не знала, что сказать.

— Я... — начала она, — мне всего лишь двенадцать, я ещё ничего не успела...

Феникс изящно развернулся в воздухе вокруг кончика крыла, как могло лишь создание света и воздуха вроде него, и спланировал обратно на плечо Гарри Поттера, всем видом показывая, что не собирается его покидать.

— Глупый мальчишка, — сказала сидевшая напротив неё Падма. Казалось, она не могла решить, хмуриться ей или смеяться. — Фениксы не для умненьких девочек, которые прилежно делают домашнюю работу, они для идиотов, которые бросаются на пятерых старших слизеринцев-хулиганов. Именно поэтому цвета Гриффиндора красный и золотой, если ты не в курсе.

Гостиная когтевранцев наполнилась дружелюбным смехом.

Но Гермиона не смеялась.

Как, впрочем, и Гарри.

Он закрыл лицо рукой.

— Передай Гермионе, что я прошу прощения, — сказал Гарри Падме, его голос опустился почти до шёпота. — Скажи ей, что я забыл, что фениксы — это всё же животные, и они не знают про время и планы, они не понимают, что есть люди, которые будут творить добро — я не уверен, имеют ли они вообще представление о том, что такое быть хорошим человеком, они судят о людях лишь по их поступкам. Фоукс не знает, что такое двенадцать. Передай Гермионе, я сожалею... я не должен был... опять получается плохо, да?

Гарри с фениксом на плече развернулся и медленно побрёл к лестнице в спальню.

Но Гермиона не могла оставить всё как есть, просто не могла. Она не знала, было ли дело в их соперничестве или в чём-то другом. Она просто не могла смириться с тем, что феникс отвернулся от неё.

Она должна...

Её разум в поисках ответа лихорадочно перерыл её отличную память и нашёл лишь одно...

— Я собиралась лицом к лицу встретиться с дементором, чтобы попытаться спасти Гарри! — с капелькой отчаяния закричала она красно-золотой птице. — То есть, я на самом деле побежала к нему и всё такое! Это ведь было глупо и отважно?

Феникс мелодично крикнул и опять взмыл с плеча Гарри, яркой вспышкой огня перекинулся назад к ней и трижды облетел вокруг — казалось, Гермиона стала центром огненного вихря. На мгновение крыло коснулось её щеки, а затем феникс вновь вернулся к Гарри.

В гостиной стало тихо.

— Я же тебе говорил, — громко сказал Гарри и начал взбираться по ступенькам. Он поднялся очень быстро, будто что-то сделало его очень лёгким — через несколько секунд они с Фоуксом уже скрылись из виду.

Дрожащей рукой Гермиона коснулась своей щеки. От места, где крыло Фоукса слегка задело её, расходилось приятное тепло.

Наверно, она всё же ответила на вопрос феникса, но было чувство, будто она еле-еле прошла этот тест, набрала 62 балла там, где могла получить 104, если бы больше старалась.

Если бы она вообще старалась.

И когда она задумалась об этом, то поняла, что даже не пыталась.

Просто делала свою домашнюю работу...

Кого ты спасла?

* * *

Послесловие: Фоукс.

Мальчик ждал кошмаров — крики, мольбы и завывающие ураганы пустоты — разрядку, которая позволит ужасам улечься в голове и таким образом, возможно, стать частью прошлого.

Мальчик знал, что кошмары придут.

Они придут — следующей ночью.

Мальчик спал, и в его снах мир был в огне. Хогвартс был в огне, его дом был в огне и улицы Оксфорда были в огне, всё пылало золотым пламенем, которое сияло, но не причиняло вреда, и все люди на горящих улицах сияли белым светом, более ярким, чем огонь, словно они сами были пламенем — а может, звёздами.

Иногда к кровати подходили другие мальчики-первокурсники, чтобы своими глазами убедиться, что слухи не врут: пока Гарри Поттер тихо и спокойно, с мягкой улыбкой на лице, лежит на своей кровати, красно-золотая птица, устроившись у него на подушке, охраняет его сон, и её сияющие крылья, словно ещё одно одеяло, укрывают его голову.

Расплата была отсрочена ещё на одну ночь.

* * *

Послесловие: Драко Малфой.

Драко разгладил мантию, убедился, что зелёная оторочка смотрится ровно, взмахнул палочкой над головой и произнёс заклинание, которому отец научил его, когда другие дети ещё возились в грязи. Это заклинание гарантировало, что ни одно пятнышко, ни одна пылинка не останется на его мантии.

Драко взял таинственный конверт, который с совой прислал ему отец, и положил в карман мантии. На таинственном приложении к посланию он уже использовал Инсендио и Эверто.

И отправился на завтрак. Он планировал, по возможности, сесть за стол точно в ту секунду, когда на столе появится еда. Тогда это будет выглядеть так, словно все дожидались именно его появления, чтобы начать есть. Потому что наследник Малфоев должен быть первым во всём, в том числе и на завтраке.

Винсент и Грегори ожидали у двери в его личную комнату. Они проснулись и оделись даже раньше него — хотя, конечно же, не столь эффектно.

Гостиная Слизерина пустовала: все, кто проснулся рано, отправлялись прямиком на завтрак.

В подземелье царила тишина, нарушаемая лишь гулким эхом их шагов.

Большой зал, несмотря на относительно небольшое количество людей, встретил Драко тревожным гвалтом. Некоторые из детей помладше плакали, ученики бегали туда-сюда между столами или, стоя группами, орали друг на друга. Староста-гриффиндорец кричал на двух учеников-слизеринцев, и к ним уже направлялся Снейп...

Когда ученики заметили Драко, некоторые из них повернулись к нему и замолчали. Шум слегка притих.

На столах появилась еда. Но никто не обратил на это внимания.

Снейп резко развернулся, видимо, решив разобраться с беспорядком позже, и направился к нему.

У Драко ёкнуло сердце. Неужели что-то случилось с отцом... нет, отец ему бы сказал... но что-то случилось, почему отец ему ни о чём...

Когда декан Слизерина подошёл ближе, Драко заметил у него круги под глазами. Профессор Зельеварения никогда не отличался безупречным внешним видом (мягко говоря), но сегодня утром его мантия была даже более грязной и помятой, чем обычно, с дополнительной порцией жирных пятен.

— Ты ещё не слышал? — прошипел декан его факультета, подойдя поближе. — Ради всего святого, Малфой, тебе что, забыли прислать газету?

— В чём дело, профе...

— Беллатрисе Блэк устроили побег из Азкабана!

— Что?! — воскликнул потрясённый Драко. Грегори за его спиной произнёс то, что явно не следует говорить вслух. Винсент просто охнул.

Снейп прищурился и внимательно посмотрел на Драко. Затем коротко кивнул:

— То есть Люциус тебе ничего не сказал. Понятно, — Снейп фыркнул и двинулся прочь...

— Профессор! — воскликнул Драко. Его разум заработал в авральном режиме, осознавая последствия того, что он только что услышал. — Профессор, что я должен делать... отец не дал мне никаких инструкций...

— Что ж, тогда я предлагаю, — сказал Снейп с издевкой, продолжая удаляться, — именно это всем и сказать, Малфой, как и запланировал твой отец!

Драко оглянулся на Винсента и Грегори, хоть и сам не понял зачем — естественно, они выглядели даже более сбитыми с толку, чем он сам.

Драко продолжил свой путь к слизеринскому столу и сел в дальнем конце, который всё ещё пустовал.

Он положил себе на тарелку омлет с сосисками и автоматически начал есть.

Беллатрисе Блэк устроили побег из Азкабана.

Беллатрисе Блэк устроили побег из Азкабана?..

Драко не знал, как это понимать, случившееся было полнейшей неожиданностью, как если бы солнце погасло... хотя солнце должно погаснуть через шесть миллиардов лет, так что в данном случае случившееся было неожиданно, как если бы солнце погасло завтра. Отец не стал бы этого делать, Дамблдор не стал бы этого делать, по идее, никто и не способен этого сделать... какой в этом смысл... какая польза может быть от Беллатрисы после десяти лет в Азкабане... даже если она вновь станет могущественной ведьмой, какая польза может быть от абсолютно сумасшедшей и злой ведьмы, которая фанатично предана Тёмному Лорду, которого больше нет?

— Эй, — сказал сидящий рядом Винсент, — босс, я не понял, зачем мы это сделали?

— Мы этого не делали, болван! — огрызнулся Драко. — О, во имя Мерлина, если даже ты думаешь, что это мы... неужели твой отец не рассказывал тебе о Беллатрисе Блэк? Однажды она пытала моего отца, она пытала твоего отца, она пытала всех. Как-то раз Тёмный Лорд приказал ей наложить Круцио на себя — и она это сделала! Она совершала безумные поступки не для того, чтобы вселять страх и послушание в людей, она их совершала, потому что безумна! Она сука, вот она кто!

— О, неужели? — раздался приторный голос у него за спиной.

Драко не обернулся. Он знал, что Винсент и Грегори прикроют ему спину.

— А я-то думал ты будешь счастлив...

— ...услышать, что Пожиратель Смерти сумел освободиться, Малфой!

Амикус Кэрроу всегда был одним из проблемных людей другого сорта. Отец предупреждал Драко, чтобы он был осторожен с Амикусом и никогда не оставался с ним наедине...

Драко повернулся и наградил Флору и Гестию Кэрроу своей Усмешкой Номер Три, той, что говорит: да, я — потомок Благородного и Древнейшего Дома, а вы — нет, и да, это имеет значение.

— Есть Пожиратели Смерти, а есть Пожиратели Смерти, — сказал Драко в их сторону, не обращаясь ни к кому лично, и вернулся к еде.

За спиной в унисон раздалось яростное фырканье, и две пары туфель с грохотом умчались к другому краю слизеринского стола.

Спустя всего лишь несколько минут к нему подбежала Милисента Булстроуд. Задыхаясь, она выпалила:

— Мистер Малфой, вы слышали?

— О Беллатрисе Блэк? — уточнил Драко. — Да...

— Нет, о Поттере!

— Что?

— Поттер вчера вечером ходил с фениксом на плече и выглядел так, как будто его тащили десять лиг по грязи, говорят, что феникс взял его с собой в Азкабан, чтобы попытаться остановить Беллатрису, и он сражался с ней на дуэли, и они разнесли половину крепости!

— Что?! — воскликнул Драко. — Да не может такого...

Драко прервался.

Он уже не в первый раз говорил такое о Гарри Поттере и начал замечать тенденцию.

Милисента побежала разносить сплетни дальше.

— Ты же не думаешь, что он в самом деле... — начал Грегори.

— Честно? Я больше ни в чём не уверен, — ответил Драко.

Спустя ещё несколько минут, после того как напротив него уселся Теодор Нотт, а к близняшкам Кэрроу присоединился Уильям Розье, Винсент легонько коснулся его локтём и сказал:

— Там.

Гарри Поттер вошёл в Большой Зал.

Драко пристально за ним наблюдал.

На лице Гарри не было ни тревоги, ни удивления, ни потрясения, он просто смотрел...

Это был тот же отстранённый взгляд, который появлялся на лице Гарри, когда он напряжённо пытался найти ответ на какой-либо вопрос, который Драко пока даже не мог понять.

Драко поспешно поднялся из-за стола, бросил:

— Оставайтесь здесь.

И с максимально возможной в рамках приличия скоростью направился к Гарри.

Тот, судя по всему, заметил его приближение, когда Драко поворачивал в сторону когтевранского стола.

Драко бросил на Гарри один быстрый взгляд...

...и прошёл мимо, к выходу из Большого зала.

Спустя всего минуту Гарри дошёл до маленького каменного алькова в стене, где его ожидал Драко. Эта уловка вряд ли обманет всех, но, по крайней мере, она даст почву для правдоподобного отрицания.

— Квиетус, — сказал Гарри, — Драко, в чём...

Драко достал конверт:

— Мой отец прислал для тебя сообщение.

— Хм-м? — протянул Гарри, забирая конверт у Драко. Он весьма небрежно распечатал его, достал пергаментный свиток, развернул его и...

Гарри резко втянул воздух.

Затем посмотрел на Драко.

Затем обратно на пергамент.

Повисла пауза.

— Люциус просил тебя сообщить мою реакцию? — спросил Гарри.

Драко задумался, взвешивая все «за» и «против», и уже собирался ответить...

— Понятно, — продолжил Гарри. Драко мысленно выругался. Он должен был это предвидеть, просто ему было тяжело выбрать. — Что собираешься ему ответить?

— Что ты был удивлён, — ответил Драко.

— Удивлён, — ровным голосом повторил Гарри. — Да. Неплохо. Так ему и передай.

— Что там? — спросил Драко. И затем, увидев, что Гарри колеблется: — Если ты ведёшь дела с моим отцом у меня за спиной...

Не говоря ни слова, Гарри передал ему пергамент.

На котором было написано:

«Я знаю: это был ты».

— ЧТО ЗА...

— Вообще-то это я хотел спросить, — прервал его Гарри. — У тебя есть хоть какая-нибудь идея, что нашло на твоего папу?

Драко уставился на Гарри:

— Это сделал ты?

— Что? Да зачем вообще мне... как бы я...

— Гарри, это сделал ты?

— Нет! — воскликнул Гарри. — Конечно, нет!

Драко слушал очень внимательно, однако ответ Гарри прозвучал без запинок и колебаний.

Поэтому Драко кивнул и сказал:

— Я не знаю, о чём думает отец, но это не может, точно не может быть к добру. И ещё, эм-м... люди говорят...

— Что они говорят, Драко? — с опасением в голосе спросил Гарри.

— Феникс на самом деле перенёс тебя в Азкабан, чтобы помешать побегу Беллатрисы Блэк?..

* * *

Послесловие: Невилл Лонгботтом.

Гарри только успел сесть за стол Когтеврана в надежде хоть немного поесть. Он знал, что ему надо уйти и всё обдумать, но с ним ещё оставалась крохотная частичка принесённого фениксом умиротворения (даже после разговора с Драко) — какой-то прекрасный сон, о котором он не помнил ничего, кроме того, что тот был прекрасен, — и Гарри до сих пор цеплялся за эту частичку. Та же часть его, которая не чувствовала себя умиротворённой, ждала, пока наковальни перестанут сыпаться на него, чтобы, когда он уйдёт всё обдумывать, он смог обработать все проблемы сразу.

Гарри схватил вилку, поднёс порцию картофельного пюре ко рту...

И тут раздался пронзительный крик.

В зале время от времени кто-нибудь узнавал новость и вскрикивал, но этот крик Гарри узнал...

Гарри мгновенно вскочил со скамьи и направился к столу Пуффендуя. В животе появилось ужасное тошнотворное ощущение. Когда он решил совершить преступление, он не принял это во внимание — ведь профессор Квиррелл планировал, что никто о преступлении не узнает. А после свершившегося Гарри... просто не подумал...

В этом, — с горькой укоризной отметил внутренний пуффендуец, — тоже виноват ты.

Но к тому времени, как Гарри дошёл до пуффендуйского стола, Невилл уже сидел и ел пирожки с сосисками и инжирным соусом.

Руки Невилла дрожали, но он отрезал кусочки еды и ел их, не роняя.

— Привет, генерал, — голос Невилла лишь чуть-чуть дрогнул. — Ты прошлой ночью дрался на дуэли с Беллатрисой Блэк?

— Нет, — ответил Гарри. Его голос тоже почему-то дрогнул.

— Я так и думал, — сказал Невилл. Он отрезал ещё кусочек сосиски, и его нож проскрежетал по тарелке. — Я собираюсь выследить её и убить. Могу я рассчитывать на твою помощь?

Пуффендуйцы, собравшиеся вокруг него, испуганно ахнули.

— Если она придёт за тобой, — хрипло выдавил Гарри, если это всё чудовищная ошибка, если это всё была ложь, — я буду защищать тебя даже ценой своей жизни, — я не позволю, чтобы ты пострадал по моей вине, и не важно, какой ценой, — но я не буду помогать тебе охотиться за ней, Невилл. Друзья не помогают друзьям совершить самоубийство.

Вилка Невилла замерла у рта.

Затем Невилл положил кусок сосиски в рот. Прожевал.

Проглотил.

— Я не имел в виду прямо сейчас. Я имел в виду после окончания Хогвартса.

— Невилл, — Гарри старался тщательно контролировать голос, — я считаю, что даже после окончания школы это по-прежнему может быть крайне дурацкой идеей. Её будут выслеживать гораздо более опытные авроры... — ой, стоп, так не годится...

— Послушай его! — крикнул Эрни Макмиллан.

— Невви, пожалуйста, задумайся, он прав! — добавила более старшая девочка из Пуффендуя, стоящая рядом с Невиллом.

Невилл встал:

— Пожалуйста, не ходите за мной.

И Невилл пошёл прочь. Гарри и Эрни, а также ещё несколько пуффендуйцев, непроизвольно шагнули следом.

Невилл сел за стол Гриффиндора. Издалека, на грани слышимости, донеслись его слова:

— После окончания школы я собираюсь выследить её и убить. Кто со мной?

Раздалось как минимум пять «да», а затем послышался громкий голос Рона Уизли:

— Эй, вы, становитесь в очередь. Я сегодня получил письмо от мамы, она просила передать, что у неё преимущественное право.

Кто-то сказал:

— Молли Уизли против Беллатрисы Блэк? Да, отличная шутка...

Рон в ответ потянулся к тарелке и взвесил в руке кекс...

Кто-то тронул Гарри за плечо. Он обернулся и увидел незнакомую старшеклассницу в мантии с зелёной оторочкой, которая сунула ему в руки пергаментный конверт и торопливо удалилась.

Гарри на мгновение уставился на конверт. Затем направился к ближайшей стене. Нельзя сказать, что это обеспечивало ему надёжное уединение, но лучше, чем ничего. К тому же Гарри не хотел создавать впечатления, что он пытается спрятаться.

Это была слизеринская система доставки сообщений, которая использовалась, когда кто-нибудь хотел связаться с другим человеком так, чтобы никто не узнал, что они разговаривали. Отправитель вручал конверт и десять кнатов тому, у кого была репутация надёжного курьера, тот, в свою очередь передавал конверт и пять кнатов второму курьеру. Второй курьер открывал конверт, обнаруживал внутри второй конверт, на котором было написано имя адресата, и доставлял письмо. Таким образом никто из курьеров не знал одновременно и отправителя, и адресата, поэтому никто не знал, что между ними есть какая-то связь...

Гарри дошёл до стены, засунул конверт под мантию, открыл его под одеждой и осторожно бросил взгляд на записку:

«Класс слева от кабинета Трансфигурации, в 8 утра.

Л.Л.»

Гарри уставился на пергамент, пытаясь вспомнить, знает ли он кого-нибудь с инициалами Л.Л.

Его разум искал.

Искал...

Нашёл:

— Девочка из «Придиры»? — недоверчиво прошептал Гарри и захлопнул рот. Ей только десять лет, и её в принципе не должно быть в Хогвартсе!

* * *

Послесловие: Лесат Лестрейндж.

В восемь утра Гарри стоял в заброшенном классе, следующим за кабинетом Трансфигурации, и ждал. По крайней мере он успел немного поесть перед встречей с очередным бедствием — Луной Лавгуд...

Дверь класса отворилась, и Гарри отвесил себе сильный мысленный пинок.

И об этом он тоже не подумал, хотя обязан был.

Строгая мантия с зелёной оторочкой сидела на юноше криво, красные пятнышки на ней были очень похожи на крохотные капли свежей крови. Судя по всему, краешек его рта был чем-то порезан, а затем вылечен — с помощью Эпискей или какого-то другого слабого медицинского заклинания, которое не в состоянии полностью залечить рану.

Лицо Лесата Лестрейнджа было покрыто слезами. Свежими слезами, полувысохшими слезами, и в его глазах виднелась влага — знак того, что слёзы ещё не закончились.

— Квиетус, — произнёс юноша. — Хоменум ревелио.

Он произнёс ещё несколько заклинаний. Гарри в это время отчаянно пытался что-то придумать, но тщетно.

Затем Лесат опустил палочку и убрал её в складки мантии. После чего медленно опустился на колени на пыльный пол класса.

И столь же медленно склонился так, что его лоб коснулся пыли. Гарри хотел что-нибудь сказать, но потерял дар речи.

Лесат Лестрейндж хрипло заговорил:

— Моя жизнь принадлежит вам, мой лорд, как и моя смерть.

— Я, — начал Гарри и запнулся. В горле застрял огромный комок и говорить было трудно. — Я...

Не имею к этому никакого отношения, должен был сказать он, он должен был сказать это сразу же, но в то же время и невиновному Гарри было бы сложно вымолвить эти слова...

— Спасибо вам, — прошептал Лесат, — спасибо, мой лорд, спасибо вам, — послышался звук сдавленных рыданий. Гарри не видел его лица, он мог видеть лишь затылок юноши. — Я глупец, мой лорд, я неблагодарный ублюдок, недостойный служить вам, не существует даже слов, которые могут описать мою низость, ибо я... я накричал на вас, когда вы помогли мне. Я думал, что вы отвергли мою мольбу, и до этого утра я даже не понимал, каким был дураком, что обратился к вам в присутствии Лонгботтома...

— Я не имею к этому никакого отношения, — сказал Гарри.

(Подобная прямая ложь всё ещё давалась ему с трудом.)

Лесат медленно оторвал голову от пола и посмотрел на Гарри.

— Я понимаю, мой лорд, — голос юноши немного дрогнул. — Вы не доверяете моей хитрости, верно, я показал себя глупцом... Я лишь хочу сказать вам, что я понимаю, что такое благодарность, я понимаю, что наверняка даже одного человека спасти было ужасно трудно, что теперь они настороже, и вы теперь не сможете... спасти отца... но я благодарен вам и никогда больше не буду неблагодарным. Если когда-нибудь вам понадобится такой недостойный слуга, дайте мне знать и, где бы я ни был, я приду, мой лорд...

— Я никаким образом в этом не замешан.

(Но с каждым разом становилось проще.)

Лесат пристально посмотрел на Гарри и неуверенно спросил:

— Мне позволено удалиться, мой лорд?..

— Я не твой лорд.

— Да, мой лорд, я понимаю, — сказал Лесат. Он поднялся на ноги и низко поклонился, затем начал пятиться к двери, пока ему не пришлось повернуться, чтобы открыть её.

Когда его рука коснулась дверной ручки, он замер.

Гарри не видел его лица.

— Вы послали кого-нибудь ухаживать за ней? Она спрашивала обо мне?

— Пожалуйста, перестань. Я никаким образом в этом не замешан, — совершенно спокойным голосом повторил Гарри.

— Да, мой лорд, простите, мой лорд, — услышал он голос Лесата. Слизеринец открыл дверь, вышел и закрыл дверь за собой. Его шаги быстро стихли вдали, но не настолько быстро, чтобы Гарри не услышал, как Лесат опять начал всхлипывать.

Стал бы я плакать? — спросил себя Гарри. — Если бы я ничего не знал, если бы я был невиновен, стал бы я сейчас плакать?

Гарри не знал ответа, поэтому он просто смотрел на дверь.

И какая-то невероятно бестактная его часть подумала: Ха, мы выполнили квест и получили приспешника...

Заткнись. Если ты хочешь ещё хоть раз получить право голоса... заткнись.

* * *

Послесловие: Амелия Боунс.

— То есть его жизнь вне опасности, как я понимаю, — сказала Амелия.

Строгий пожилой целитель, одетый в белую мантию (он был маглорождённым и придерживался каких-то странных магловских традиций, о которых Амелия никогда не спрашивала, хотя в глубине души и считала, что в этой одежде он слишком похож на призрака), кивнул:

— Я в этом уверен.

Амелия смотрела на человека, лежащего без сознания на больничной койке. Его тело было изранено и обожжено. Тонкую простыню, которая прикрывала его ради приличия, убрали по её приказу.

Возможно, он полностью поправится.

Возможно, нет.

Целитель сказал, что слишком рано делать прогнозы.

Амелия повернулась к другому человеку в комнате, ведьме-детективу:

— И вы утверждаете, что горючее вещество было трансфигурировано из воды, предположительно в форме льда.

Детектив кивнула и немного недоумённо сказала:

— Всё могло быть гораздо хуже, если бы не...

— Как мило с их стороны, — съязвила Амелия. Она провела усталой рукой по лбу. Нет... нет, это наверняка задумывалось как милосердие. На последнем этапе побега не было никакого смысла в попытках кого-нибудь одурачить. Кто бы это ни сделал, он скорее всего пытался минимизировать причиняемый вред, и он беспокоился даже не об опасности пламени, а о том, что авроры могут вдохнуть дым. Останься этот человек у руля, он бы, без сомнения, управлял рехетой более милосердно.

Но на рехете из Азкабана вылетела только Беллатриса Блэк, в этом сходились все наблюдавшие за побегом авроры. Все они использовали заклинание анти-Разнаваждения, и они видели лишь одну женщину, хотя рехета и была оборудована двумя парами стремян.

Какого-то доброго и невинного человека, способного вызвать патронуса, обманом заставили освобождать Беллатрису Блэк.

Кто-то невинный сражался с Бари Одноруким и победил опытного аврора, не причинив тому существенного вреда.

Кто-то невинный, трансфигурируя горючее для магловского артефакта, на котором двое должны были вылететь из Азкабана, взял за исходное вещество лёд, заботясь о её аврорах.

И на этом его полезность для Беллатрисы Блэк кончилась.

Можно было бы ожидать, что любой, способный победить Бари Однорукого, должен был предвидеть этот этап. Но прежде всего нельзя было ожидать, что человек, способный вызвать патронуса, вообще станет освобождать Беллатрису Блэк.

Амелия провела рукой по глазам, закрыв их на мгновение в тихой скорби. Интересно, кто это был, и как Сами-Знаете-Кто им манипулировал... что за историю ему рассказали...

Она не сразу осознала, что сама эта мысль означает, что она начала верить. Возможно, потому, что как бы не было сложно поверить Дамблдору, ещё сложнее было не узнать почерк того самого холодного, тёмного разума.

* * *

Послесловие: Альбус Дамблдор.

До конца завтрака останется всего пятьдесят семь секунд, и ему ещё могли бы пригодиться эти четыре поворота Маховика времени, но Альбус Дамблдор всё же потратил их.

— Директор? — вежливо пропищал профессор Филиус Флитвик, когда старый волшебник проходил мимо него по пути к своему месту. — Мистер Поттер просил передать вам сообщение.

Старый волшебник остановился и вопросительно посмотрел на профессора заклинаний.

— Мистер Поттер сказал, что, проснувшись, он осознал, как несправедливы были слова, которые он сказал вам после крика Фоукса. Мистер Поттер сказал, что по другим вопросам ему нечего добавить, он хочет извиниться лишь за эту часть.

Старый волшебник продолжал смотреть на профессора заклинаний, по-прежнему не произнося ни слова.

— Директор? — пропищал Филиус.

— Передайте ему, что я сказал спасибо, — произнёс наконец Альбус Дамблдор, — но мудрее слушать фениксов, чем старых мудрых волшебников.

Он сел на своё место за три секунды до того, как вся еда исчезла.

* * *

Послесловие: профессор Квиррелл.

— Нет, — рявкнула на мальчика мадам Помфри, — тебе нельзя его видеть! Тебе нельзя его беспокоить! Тебе нельзя задать ему один маленький вопрос! Он должен соблюдать постельный режим и не делать ничего по меньшей мере три дня!

* * *

Послесловие: Минерва МакГонагалл.

Они встретились, когда Минерва направлялась в больничное крыло, а Гарри Поттер уходил оттуда.

Взгляд, которым он посмотрел на неё, не был сердитым.

Не был печальным.

О нём совсем ничего нельзя было сказать.

Это было похоже... как будто он посмотрел на неё лишь затем, чтобы показать, что он не избегает её взгляда.

А затем он отвернулся, прежде чем она смогла решить, как она должна посмотреть в ответ. Как будто хотел избавить её от раздумий по этому поводу.

Проходя мимо, он ничего не сказал.

Она тоже.

Да и что вообще можно было сказать?

* * *

Послесловие: Фред и Джордж Уизли.

Когда они повернули за угол и увидели Дамблдора, они громко вскрикнули.

Дело было не в том, что директор появился из ниоткуда и теперь сурово на них смотрел. Дамблдор всегда так делал.

Но волшебник был одет в строгую чёрную мантию, выглядел очень древним и очень могущественным и одарил их ПРОНИЦАТЕЛЬНЫМ ВЗГЛЯДОМ.

— Фред и Джордж Уизли! — прогремел Глас Силы.

— Да, директор! — ответили близнецы, вытягиваясь по стойке смирно и чётко, по-военному салютуя — они видели, как это делается, на старых фотографиях.

— Слушайте меня внимательно! Вы друзья Гарри Поттера, это так?

— Да, директор!

— Гарри Поттер в опасности. Он не должен выходить за пределы защитных чар Хогвартса. Слушайте, сыны Уизли, я умоляю выслушать меня. Вы знаете, я тоже гриффиндорец и тоже знаю, что есть правила выше, чем правила. Но сейчас, Фред и Джордж, я говорю о вопросе чудовищной важности, и в этот раз не может быть исключений, больших или малых! Если вы поможете Гарри покинуть Хогвартс, он может погибнуть! Если он даст вам поручение, вы можете идти, если он попросит вас принести ему что-нибудь, вы можете ему помочь, но если он попросит вас вывести его самого за пределы Хогвартса, вы должны отказаться! Вы поняли?

— Да, директор!

Они ответили совершенно не задумываясь, после чего обменялись неуверенными взглядами...

Ярко-голубые глаза директора пристально их изучили.

— Нет. Необдуманное согласие меня не устроит. Если Гарри попросит вас вывести его, вы должны отказаться. Если он попросит вас подсказать ему путь наружу, вы должны отказаться. Я не буду просить вас сообщить об этом мне, ибо знаю, что этого вы ни за что не сделаете. Но попросите его от моего имени прийти ко мне, если дело настолько важно, и я буду охранять его за пределами Хогвартса. Фред, Джордж, мне жаль, что приходится просить вас так злоупотреблять вашей дружбой, но это вопрос его жизни.

Близнецы несколько секунд смотрели друг на друга. Они не обменивались сообщениями, просто одновременно думали об одном и том же.

Затем они повернулись к Дамблдору.

— Беллатриса Блэк, — озвучили они, и по их спинам побежали мурашки.

— Можете с уверенностью полагать, — ответил директор, — что всё как минимум настолько плохо.

— Хорошо...

— ...мы поняли.

* * *

Послесловие: Аластор Хмури и Северус Снейп.

Когда Аластор Хмури потерял глаз, он обратился к услугам весьма учёного когтевранца — Самуэля Х. Лайелла — и заплатил ему, чтобы тот составил список всех известных магических глаз со всеми известными сведениями об их местоположении. Хмури не доверял Лайеллу чуть меньше, чем людям в среднем, поскольку тот был ему должен за то, что Хмури не сообщил в Министерство, что Лайелл — незарегистрированный оборотень.

Когда Хмури получил свой список, он даже не потрудился дочитать его до конца. Первым номером в нём значился Глаз Венака, созданный ещё в дохогвартсовскую эпоху. Им владел могущественный Тёмный Волшебник, правивший какой-то мелкой заброшенной дырой, которая была не в Британии и вообще не там, где нужно беспокоиться о всяких глупых правилах.

Так Аластор Хмури потерял свою левую ногу, но приобрёл Глаз Венака, а угнетённый народ Урулата получил свободу. Примерно на две недели. После чего другой Тёмный Волшебник заполнил образовавшийся вакуум власти.

Хмури подумывал после этого отправиться за Левой Ногой Венака, но затем отказался от этой идеи. Он понял, что именно этого они от него и ждут.

И вот сейчас Шизоглаз Хмури медленно поворачивался, осматривая кладбище Литтл Хэнглтона. Это место должно было быть гораздо мрачнее. Но в ярких лучах солнца оно казалось лишь поросшим травой пространством с обычными могильными камнями, разделёнными связанными фрагментами хрупкого металла, через который было легко перелезть и который маглы использовали вместо охранных чар. (Хмури не понимал, что маглы думают на этот счёт. Может, они притворяются, будто у них есть охранные чары? Он решил не интересоваться, что думают по этому поводу маглы-преступники.)

На самом деле Хмури не нужно было поворачиваться, чтобы осмотреть кладбище.

Глаз Венака давал ему полный обзор во все стороны, вне зависимости от того, куда он был направлен.

Но не было никаких причин показывать это бывшему Пожирателю Смерти Северусу Снейпу.

Некоторые называли Хмури параноиком.

Хмури всегда предлагал им сначала прожить сотню лет, охотясь на Тёмных Волшебников, а потом повторить ему эти слова.

Шизоглаз Хмури однажды задумался, как много времени прошло, прежде чем он достиг того, что теперь считал достойным уровнем предосторожности, — сколько нужно было пережить, чтобы стать умелым, а не удачливым. После этого он начал подозревать, что большинство умирает раньше, чем достигает этого уровня. Как-то он поделился этой мыслью с Лайеллом, и тот исписал несколько свитков цифрами и графиками, после чего сказал, что типичный охотник на Тёмных Волшебников умрёт в среднем восемь с половиной раз, прежде чем станет «параноиком». Это многое объясняло, если, конечно, Лайелл не лгал.

Вчера Альбус Дамблдор сказал Шизоглазу Хмури, что Тёмный Лорд с помощью неописуемо тёмных искусств пережил смерть своего тела. И теперь он вернулся к жизни, находится где-то за границей и ищет способ восстановить свои силы, чтобы опять начать Войну Волшебников.

Кто-то другой мог отнестись к этому известию скептически.

— Не могу поверить, что вы не сказали мне раньше об этой ерунде с воскрешением, — довольно язвительно заявил Шизоглаз Хмури. — Представляешь, сколько мне придётся возиться с могилами всех предков всех Тёмных Волшебников, которых я убил и которые были достаточно умны, чтобы сделать крестраж? Ты же это делаешь сейчас не в первый раз, так ведь?

— Эту могилу я обрабатываю каждый год, — спокойно ответил Северус Снейп. Он откупорил третий флакон из семнадцати (по его словам) и начал водить над ним палочкой. — Могилы других предков, которые мы сумели обнаружить, отравлены только веществами длительного действия. Не у всех столько свободного времени, как у вас.

Хмури смотрел, как жидкость струится из бутылочки и исчезает, чтобы появиться внутри костей, где когда-то был костный мозг.

— Но вы решили, что из этой могилы лучше сделать ловушку, а не просто уничтожить кости?

— У него есть и другие пути вернуться к жизни, если он обнаружит, что этот перекрыт, — сухо ответил Снейп, открывая четвёртую бутылочку. — Сразу скажу, что для ритуала нужна исходная могила — место первого захоронения. Кость должна быть извлечена во время ритуала, не раньше. Поэтому он не мог достать её заранее. И нет смысла подменять скелет на останки более слабого предка. Он заметит, что они потеряли всю силу.

— Кто ещё знает об этой ловушке? — спросил Хмури.

— Вы. Я. Директор. Больше никто.

Хмури фыркнул:

— Альбус рассказал Амелии, Бартемиусу и этой МакГонагалл о ритуале воскрешения?

— Да...

— Если Волди выяснит, что Альбус знает о ритуале и что Альбус сказал о нём им, Волди поймёт, что Альбус сказал и мне, а Волди знает, что я об этом подумаю, — Хмури недовольно покачал головой. — Какими ещё путями Волди может вернуться к жизни?

Рука Снейпа замерла на пятой бутылке (естественно, всё было под Разнаваждением, вся операция была под Разнаваждением, но это ничего не значило для Хмури, его Глаз просто помечал Снейпа и его бутылки как «пытающееся спрятаться»), и бывший Пожиратель Смерти проронил:

— Вам этого не нужно знать.

— Учишься, сынок, — с лёгким одобрением сказал Хмури. — Что в бутылках?

Снейп открыл пятый флакон, взмахнул палочкой, и жидкость начала растекаться по могиле.

— В этой? Магловский наркотик, который называется ЛСД. Вчерашний разговор напомнил мне о магловских изобретениях, и ЛСД показался мне самым интересным вариантом, так что я поспешил достать немного. Если он войдёт в состав зелья для воскрешения, я полагаю, его действие будет вечным.

— Что он делает? — спросил Хмури.

— Говорят, что его эффект невозможно описать тем, кто его не употреблял, — протянул Снейп. — А я его не употреблял.

Хмури одобрительно кивнул. Снейп открыл шестой флакон.

— А здесь что?

— Любовный эликсир.

— Любовный эликсир? — переспросил Хмури.

— Необычный. Предполагается, что он создаёт двустороннюю связь с невыносимо прекрасной вейлой по имени Верданди. Директор надеется, что она способна заставить свернуть на сторону добра даже его, если они действительно полюбят друг друга.

— Ха! — фыркнул Хмури. — Этот чёртов сентиментальный дурак...

— Согласен, — спокойно сказал Северус Снейп, не отвлекаясь от работы.

— Скажи мне, что вы хотя бы добавили яд клешнепода.

— Второй флакон.

— Иоканский порошок?

— То ли четырнадцатый, то ли пятнадцатый.

— Ступор Баля? — спросил Хмури, вспомнив наркотик, вызывающий очень быстрое привыкание и интересные сторонние эффекты у людей со слизеринскими наклонностями. Хмури однажды видел пристрастившегося Тёмного мага, который приложил до смешного огромные усилия, чтобы жертва дотронулась до некоего определённого портключа, вместо того чтобы просто подсунуть ей зачарованный кнат во время визита в город. И, закончив с этим, маг приложил ещё больше усилий для наложения второго заклинания портала на тот же портключ, чтобы второе касание перенесло жертву обратно в безопасное место. До сих пор, даже принимая в расчёт действие наркотика, Хмури не мог понять, что происходило в голове этого волшебника, когда он накладывал второе заклинание.

— Десятый флакон, — ответил Снейп.

— Яд василиска, — предложил Хмури.

— Что? — вскинулся Снейп. — Змеиный яд — положительный компонент для воскрешающего зелья! Не говоря уже о том, что он растворяет кости и все прочие вещества! И вообще, где мы возьмём...

— Успокойся, сынок. Я просто проверял, можно ли тебе доверять.

Шизоглаз Хмури продолжил своё (на самом деле ненужное) медленное вращение, осматривая кладбище. Профессор зельеварения продолжил поливать могилу.

— Постой, — внезапно произнёс Хмури. — Откуда вы знаете, что именно здесь...

— Потому что здесь написано «Том Риддл». На надгробии, которое легко передвинуть, — сухо ответил Снейп. — И я только что выиграл десять сиклей у директора, который поставил на то, что вы подумаете об этом до пятого флакона. Слишком медленно для постоянной бдительности.

Наступила тишина.

— Сколько времени потребовалось Альбусу, чтобы понять...

— Три года, после того как мы узнали о ритуале, — тон Снейпа немного отличался от его привычного сардонического растягивания слов. — Скорее всего, это то самое кладбище. Он мог и не планировать настолько вперёд, когда убивал свою семью, и он не мог переместить саму могилу...

— Настоящее место больше не похоже на кладбище, — мрачно отрезал Хмури. — Он переместил все остальные могилы сюда и изменил память маглам. Даже Беллатрисе Блэк он ничего бы не сказал до начала ритуала. Никто кроме него не знает, где настоящая могила.

Они продолжили свою бессмысленную работу.

* * *

Послесловие: Блейз Забини.

Казалось, что по гостиной Слизерина проходит граница между странами, находящимися в состоянии холодной войны. Любой посетитель, прошедший через портрет, сразу заметил бы, что левая половина зала Совершенно Не Разговаривает с правой, и наоборот. Также было абсолютно ясно — и это никому не нужно было объяснять, — что вариант «не выбирать сторону» отсутствует.

За столом, расположенным точно посередине зала, сидел Блейз Забини и, усмехаясь, делал домашнюю работу. Теперь у него была определённая репутация, и он собирался её поддерживать.

* * *

Послесловие: Дафна Гринграсс и Трейси Дэвис.

— Планируешь что-нибудь интересненькое на сегодня? — спросила Трейси.

— Не-а, — ответила Дафна.

* * *

Послесловие: Гарри Поттер.

Если в Хогвартсе забраться достаточно высоко, то вокруг будет достаточно безлюдно — лишь коридоры, лестницы, окна, редкие портреты... Можно натолкнуться на что-нибудь интересное, вроде бронзовой статуи пушистого существа, похожего на ребёнка, со странным плоским копьём в лапах...

Если в Хогвартсе забраться достаточно высоко, то вокруг будет достаточно безлюдно, и это сейчас полностью устраивало Гарри.

Гарри понимал, что существуют места, где оказаться взаперти было бы гораздо хуже. В самом деле, вряд ли можно представить место для заключения лучше, чем древний волшебный замок с фрактальной, всё время меняющейся структурой, что означает, что у него никогда не будет недостатка в новых местах, интересных людях и книгах, а также невероятно важных знаниях, неизвестных магловской науке.

Если бы Гарри не сказали, что ему нельзя покидать этот замок, он бы прыгал от радости,узнав, что может провести в Хогвартсе больше времени. Он бы всеми хитростями и уловками добивался того, чтобы остаться здесь. Хогвартс был в буквальном смысле самым оптимальным местом на свете. Возможно, в других мирах и найдётся что-то получше, но точно не на Земле. Хогвартс был Максимально Интересным Местом.

Почему замок и его окрестности теперь кажутся настолько маленькими и ограниченными, почему остальной мир вдруг стал гораздо важнее и интереснее в тот самый миг, когда ему сказали, что покидать Хогвартс нельзя? Он провёл здесь несколько месяцев и до сего дня совершенно не чувствовал клаустрофобии.

Ты знаешь об исследованиях этого явления, — заметила некая часть его разума, — это просто обычный эффект дефицита. Например, в одном округе запретили чистящие средства, содержащие фосфаты, и люди, которые до того никогда не задумывались, какое чистящее средство лучше, начали специально ездить в соседние районы, чтобы покупать чистящие средства с фосфатами в огромных количествах. Опросы показали: они начали считать, что фосфатосодержащие чистящие средства мягче, эффективней и даже легче смываются... Если двухлетнему ребёнку предложить выбор между игрушкой, лежащей перед ним, и игрушкой, находящейся за ограждением, он проигнорирует игрушку перед ним и будет стремиться к труднодоступной... Продавцы знают, что можно продать больше, заявив, что количество товара ограничено... То, что ты чувствуешь сейчас, описано в книге «Психология влияния» Роберта Чалдини: трава всегда зеленее там, куда тебе нельзя.

Если бы Гарри не сказали, что ему нельзя покидать этот замок, он бы прыгал от радости, что может провести в Хогвартсе лето...

...но не всю оставшуюся жизнь.

В этом-то и заключалась проблема.

Откуда известно, что Тёмный Лорд, которого ему предстоит победить, действительно существует?

Откуда известно, что Тот-Кого-Нельзя-Называть существует не только в воображении возможно-не-только-притворяющегося-сумасшедшим старого волшебника?

Тело Лорда Волдеморта нашли сгоревшим почти дотла, а такого явления, как души, на самом деле существовать не может. Как тогда Тёмный Лорд может всё ещё оставаться в живых? Откуда Дамблдор знает, что он жив?

И если Тёмного Лорда не существует, то Гарри не сможет победить его, а значит, он будет заперт в Хогвартсе целую вечность.

...возможно, после окончания седьмого курса ему позволят покинуть эти стены, шесть лет, четыре месяца и три недели спустя, считая с сегодняшнего дня. Это не так уж долго, ему только кажется, что этого времени достаточно, чтобы даже протоны распались.

Однако проблема была не только в этом.

На кону стояла не только его свобода.

Директор Хогвартса, Верховный чародей Визенгамота и председатель Международной Конфедерации Магов тайно поднял тревогу.

Ложную тревогу.

Поднял ложную тревогу по вине Гарри.

Знаешь, — сказала его часть, отвечающая за самосовершенствование, — ты ведь размышлял однажды над тем, что в разных областях профессионализм достигается по-разному, что блестящий учитель отличается от блестящего сантехника. Но для любых областей существуют определённые общие способы, как не совершать глупости. И один из наиболее важных навыков — это умение признавать свои маленькие ошибки до того, как они перерастут в БОЛЬШИЕ.

...хотя эту ошибку уже можно назвать БОЛЬШОЙ...

Проблема в том, — заметил внутренний наблюдатель, — что ситуация буквально с каждой минутой становится всё хуже. Вспомни, как шпионы заставляют людей работать на них: сначала они подталкивают людей к совершению маленького проступка, затем шантажируют их этим проступком, чтобы те совершили проступок побольше, и затем уже с помощью ЭТОГО проступка подталкивают к ещё большему, и тогда жертва оказывается полностью во власти шантажиста.

Ведь ты же размышлял о том, что если бы человек мог предвидеть весь этот путь, то он бы просто провёл черту на первом шаге и принял бы наказание за самый первый проступок? Разве не решил ты тогда поступать так, если кто-нибудь когда-нибудь попытается шантажом заставить тебя совершить что-то серьёзное ради сокрытия чего-то мелкого? Неужели ты не видишь сходства, Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес?

Только это не мелкий проступок, это уже не мелкий проступок, и множество очень могущественных людей будут безумно рассержены на Гарри. И не столько из-за ложной тревоги, сколько из-за освобождения Беллатрисы из Азкабана, и если Тёмный Лорд действительно существует и однажды придёт за ним, то, возможно, получится, что он уже проиграл войну...

Ты не думаешь, что они будут сражены твоей честностью, рациональностью и дальновидностью, благодаря которым ты остановил этот снежный ком до того, как он превратился в лавину?

Гарри так не думал, и после нескольких секунд раздумий та его часть, с которой он говорил, согласилась, что эта идея до смешного оптимистична.

Его бесцельная прогулка закончилась у открытого окна. Гарри подошёл к нему, и, облокотившись на подоконник, посмотрел с высоты вниз, на земли Хогвартса.

Коричневое — это голые деревья, жёлтое — мёртвая трава, лёд цвета льда — замёрзшие речки и ручейки... Тот, кто окрестил это «Запретным лесом», совершенно точно не разбирался в маркетинге: само название уже рождало желание попасть туда. Солнце в небе начинало опускаться — у Гарри уже несколько часов в голове прокручивались одни и те же мысли, правда не по кругу, а скорее по спирали, то поднимаясь вверх, то нисходя вниз.

Он до сих пор не мог поверить, что прошёл через все испытания Азкабана — убрал своего патронуса до того, как тот вытянул всю его жизненную силу, оглушил аврора, нашёл способ скрыть Беллу от дементоров, встретился с дюжиной дементоров и отпугнул их, изобрёл метлу на ракетном двигателе и летал на ней — он прошёл через всё это, ни разу не подстегнув себя мыслью: «Я должен это сделать... потому что... я обещал Гермионе вернуться с обеда!» Казалось, возможность эта была безвозвратно утеряна, словно не сделав это тогда, он уже никогда не сможет сделать это правильно, неважно, какие ещё испытания ждут его впереди и какие обещания он даст. Потому что в следующий раз уже выйдет просто неуклюжая попытка наверстать упущенное в первый раз, а не героическое заявление, которое получилось бы, вспомни он о своём обещании. Словно этот неверный ход уже был необратим: даётся лишь один шанс, всё правильно можно сделать только с первой попытки...

Он должен был вспомнить о своём обещании Гермионе перед тем, как отправиться в Азкабан.

И всё же, почему он вообще решился на это?

Моя рабочая гипотеза — потому что ты идиот, — сказал пуффендуец.

Это не конструктивный анализ ошибок, — подумал Гарри.

Если ты хочешь подробностей, — ответил пуффендуец, — то профессор Защиты Хогвартса сказал что-то вроде: «Давай вытащим Беллатрису из Азкабана!» и ты такой: «Давай!»

Постой, ЭТО не честно...

Эй, — продолжил пуффендуец, — обрати внимание, с этой высоты отдельные деревья не видны и теперь можно увидеть лес в целом.

Почему он это сделал?..

Можно с уверенностью сказать, что он пошёл на это не из прагматичного расчёта. Ему было неудобно достать лист бумаги и подсчитать все плюсы и минусы. Он боялся, что профессор Квиррелл перестанет его уважать, если он скажет «нет» или будет излишне колебаться — ведь речь шла о спасении девы в беде.

Где-то в глубинах его сознания затаилась мысль, что если твой таинственный учитель предлагает тебе первую миссию, первый шанс поучаствовать в приключении, и ты ответишь «нет», то таинственный учитель с отвращением отвернётся, и у тебя никогда больше не будет шанса стать героем...

...да, всё так и было. Сейчас это очевидно. Он начал мыслить в режиме «Моя жизнь идёт по сценарию, и я подошёл к очередной сюжетной развилке», а не, скажем, в режиме «Ага, вот тут у нас поступило предложение освободить Беллатрису Блэк из Азкабана». Вот истинная, первоначальная причина его решения в ту секунду, когда он его принял. Его мозг распознал сюжет, в котором слово «нет» прозвучало бы диссонансом. И если подумать, то понятно, что это нерациональный путь принятия решений. По сравнению с этим скрытый мотив профессора Квиррелла — заполучить остатки утраченного наследия Слизерина, пока Беллатриса жива — выглядит впечатляюще разумным. В его случае выгода была соизмерима с риском, казавшимся тогда небольшим.

Это несправедливо, просто несправедливо. Стоило ему на долю секунды забыть о рациональности, как его мозг за эту долю секунды решил, что аргументы «за» для него комфортней, чем аргументы «против».

С высоты, откуда деревья сливались в одно пятно, Гарри смотрел на лес.

Он не хотел признаться в содеянном и тем самым навеки уничтожить свою репутацию. Не хотел, чтобы все разозлились на него, и не хотел погибнуть от руки Тёмного Лорда. Уж лучше оказаться запертым в Хогвартсе на шесть лет. И облегчением была возможность вцепиться в единственный решающий фактор: если он сознается, то профессор Квиррелл окажется в Азкабане и там и умрёт.

(У Гарри перехватило дыхание.)

Если говорить об этом так... что ж, можно даже сделать вид, что ты герой, а не трус.

Гарри оторвал взгляд от Запретного леса и посмотрел в голубое запретное небо.

Сквозь стекло он смотрел на большое яркое пылающее нечто, на пушистые штуки, на таинственную бесконечную синеву, в которой они располагались. Странное, новое, неизвестное место.

Его проблемы — ничто по сравнению с заключением в Азкабане. Он это понял, и... ему стало легче. Намного легче. В мире есть люди, которые по-настоящему в беде, и Гарри Поттер не в их числе.

Как он поступит с Азкабаном?

Как он поступит с магической Британией?

...на чьей он теперь стороне?

В ярком свете дня то, что говорил Альбус Дамблдор, звучало гораздо разумней, чем доводы профессора Квиррелла. Светлей и лучше, этичнее, убедительнее. Было бы замечательно, если бы его слова оказались правдой. Но нужно помнить: Дамблдор верит в то, что хорошо звучит, но здравым смыслом из них двоих обладает именно профессор Квиррелл.

(У Гарри опять перехватило дыхание — как и всякий раз, когда он думал о профессоре Квиррелле.)

Тем не менее, если что-то хорошо звучит, это ещё не значит, что оно неверно.

Если иесть изъян в рациональности профессора Защиты, то заключается он в том, что его взгляд на жизнь слишком негативен.

Правда? — осведомилась та часть Гарри, которая читала о восемнадцати миллионах экспериментальных результатов, утверждающих, что людислишком оптимистичны и слишком самоуверенны. — Профессор Квиррелл излишне пессимистичен? Настолько пессимистичен, что реальность регулярно превосходит его ожидания? Сделай из него чучело и отправь в музей, он уникален. Кто из вас двоих спланировал идеальное преступление и при этом заложил в него такой запас прочности — просто на случай, если идеальное преступление пойдёт не так, — что это в итоге спасло твою задницу? Подсказка: его зовут не Гарри Поттер.

Но слово «пессимистичный» не совсем описывало проблему профессора Квиррелла — если, конечно, это вообще была проблема, а не недосягаемая мудрость, приобретённая с опытом. Гарри казалось, что профессор Квиррелл постоянно воспринимает всё в самом худшем свете. Если дать ему стакан, на 90% полный, он скажет, что пустые 10% подтверждают, что никому вообще нет дела до воды.

Гарри подумал, что это очень хорошая аналогия. Не вся магическая Британия похожа на Азкабан, этот стакан полон гораздо больше, чем наполовину...

Он смотрел в яркое синее небо.

...хотя, продолжая аналогию, если Азкабан существует, то это, возможно, доказывает, что 90% хорошего существует по другим причинам, например, потому что люди хотят продемонстрировать доброту, как выразился профессор Квиррелл. Ведь если бы они были по-настоящему добры, они бы не построили Азкабан, они бы взяли крепость штурмом и разрушили бы её... правда же?

Гарри смотрел в яркое синее небо. Желающий стать рационалистом обязан прочесть ужасно много статей о недостатках человеческой натуры. Некоторые из этих недостатков приводят к невинным логическим ошибкам, но другие выглядят гораздо мрачнее.

Гарри смотрел в яркое синее небо и думал об эксперименте Милгрэма.

Стэнли Милгрэм поставил его, чтобы изучить причины второй мировой войны, чтобы попытаться понять, почему жители Германии подчинялись Гитлеру.

Он разработал эксперимент для изучения подчинения. Милгрэм хотел выяснить, не были ли немцы по каким-то причинам более склонны подчиняться преступным приказам от авторитетных лиц.

Сперва Милгрэм провёл пробную версию эксперимента на американцах в качестве контрольной.

И после этого счёл излишним ехать в Германию.

Экспериментальная установка: группа из тридцати переключателей с пометками, начинающимися от «15 вольт» и заканчивающихся на «450 вольт». Переключатели разбиты на группы по четыре, и каждая группа подписана дополнительно: например, первая группа из четырёх переключателей подписана как «Слабый удар», шестая — «Крайне интенсивный удар», седьмая — «Опасно: труднопереносимый удар». Последние два переключателя помечены просто как «ХХХ».

Экспериментатору помогал актёр, изображавший, что он такой же участник эксперимента, как и настоящий испытуемый - как будто он откликнулся на то же объявление о поиске участников эксперимента. Актёр проигрывал (подстроенную) лотерею и оказывался привязанным к стулу с электродами. Настоящему испытуемому давали слабый удар током, чтобы он убедился, что установка работает.

Настоящему испытуемому говорили, что эксперимент изучает воздействие наказания на обучаемость и память, и эта часть эксперимента проверяет, имеет ли значение, какой человек производит наказание. Говорили, что человек, привязанный к стулу, будет пытаться запоминать наборы из пар слов, и каждый раз, когда «обучаемый» даёт неправильный ответ, «учитель» должен применять всё более сильный удар током.

На 300 вольтах актёр прекращал попытки отвечать на вопросы и начинал стучать в стену, после чего экспериментатор говорил испытуемым, чтобы они трактовали отсутствие ответа как неправильный ответ и продолжали.

На 315 вольтах удары в стену продолжались.

При дальнейшем увеличении силы тока звуки за стеной прекращались.

Если испытуемый возражал или отказывался нажимать переключатель, экспериментатор в сером лабораторном халате невозмутимо говорил: «Пожалуйста, продолжайте», если это не помогало: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали», затем: «Совершено необходимо, чтобы вы продолжали», затем: «У вас нет другого выбора, вы должны продолжить». Если после четырёх понуканий испытуемый по-прежнему отказывался, эксперимент прекращали.

Прежде чем начать эксперимент, Милгрэм описал его четырнадцати психологам и попросил их оценить, какой процент испытуемых, на их взгляд, доведёт дело до 450-вольтового переключателя, какой процент испытуемых нажмёт на два последних переключателя с надписями «ХХХ», уже после того, как жертва перестанет реагировать.

Самая пессимистичная оценка была 3%.

Фактическое значение оказалось 26 из 40.

Испытуемые потели, вздыхали, заикались, нервно смеялись, закусывали губы, стискивали кулаки. Но по требованию экспериментатора большинство из них продолжали нажимать на переключатели, вызывающие, как они сами считали, болезненные, опасные, возможно, смертельные электрические разряды. До самого конца.

В голове у Гарри раздался смех профессора Квиррелла и его голос произнёс: Мистер Поттер, пожалуй, даже я никогда не был настолько циничным. Я знал, что люди предают свои самые лелеемые принципы ради денег и власти, но я не подозревал, что для этого достаточно и строгого взгляда.

Не будучи профессиональным специалистом в области эволюционной психологии, было рискованно гадать на эту тему, но когда Гарри прочитал про эксперимент Милгрэма, ему пришла в голову мысль, что подобные ситуации многократно возникали в древности, и большинство людей, пытавшихся сопротивляться власти, были или уничтожены, не оставив потомков, или, по крайней мере, жили не так хорошо, как послушные. Люди могли считать себя хорошими и благородными, но, когда им давали пинка, какой-то переключатель срабатывал у них в голове, и внезапно им становилось значительно труднее оказывать героическое сопротивление власти. Даже если вы сможете сопротивляться, это будет непросто, это не будет непринуждённой демонстрацией героизма. Вы будете дрожать, заикаться, вас охватит страх. Станете ли вы и тогда противостоять власти?

Гарри моргнул. Его мозг только сейчас осознал сходство между экспериментом Милгрэма и тем, что сделала Гермиона на первом уроке по Защите. Она отказалась стрелять в своего однокурсника, даже когда власть заявила ей, что она должна это сделать. Гермиона дрожала, была напугана, но тем не менее отказалась стрелять. Всё это происходило прямо перед Гарри, но он осознал это сходство только сейчас...

Гарри смотрел на алеющий горизонт. Солнце опускалось ниже, небо темнело, хотя пока большая его часть оставалась синим. Скоро наступит ночь. Золотые и красные цвета солнца и заката напомнили Гарри о Фоуксе, и мальчик на секунду задумался: ведь, наверное, очень печально быть фениксом — взывать и кричать, когда никто на это не обращает внимания.

Но Фоукс никогда не сдавался. Он умирал множество раз, но всегда возрождался, ибо Фоукс — создание света и огня. И отчаяние при мыслях об Азкабане — та же тьма, что и сам Азкабан.

Если тебе дали стакан, который наполовину пуст и наполовину полон, значит такова реальность, такова правда, так и есть на самом деле. Но только ты сам выбираешь, как к этому относиться, отчаиваться ли из-за пустой половины или радоваться, что там есть вода.

Милгрэм пробовал другие варианты своего эксперимента.

В восемнадцатом эксперименте испытуемому нужно было только читать тестовые слова жертве, привязанной к стулу, и записывать ответы. На переключатели нажимал кто-то другой. Те же самые с виду страдания, те же отчаянные удары в стену, за которыми следовала тишина. Но на переключатель нажимаешь не ты. Ты лишь смотришь, как это происходит, и зачитываешь вопросы человеку, которого пытают.

37 испытуемых из 40 продолжали участие в этом эксперименте до самого конца, до переключателя 450 вольт, подписанного «ХХХ».

Кто-нибудь вроде профессора Квиррелла наверняка сказал бы по этому поводу что-нибудь циничное.

Но трое из сорока испытуемых отказались участвовать в эксперименте до конца.

Гермионы.

В мире существуют такие люди. Люди, которые не используют заклинание Простого удара на однокурснике, даже если им это приказывает профессор Защиты. Люди, которые во время Холокоста прятали цыган, евреев и гомосексуалистов у себя на чердаках и иногда расплачивались за это жизнью.

Принадлежат ли эти люди к какому-то другому виду? Может быть, у них в голове есть какой-то дополнительный механизм, какие-то дополнительные нейронные цепи, которых нет у остальных смертных? Но это маловероятно, учитывая логику размножения половым путём, которая гласит, что гены, отвечающие за сложный механизм, рассеялись бы, и этот механизм уже было бы невозможно собрать заново, если они не универсальны.

Из каких бы частей не состояла Гермиона, но эти части где-то внутри есть у всех...

...ну, это, конечно, прекрасная мысль, но, строго говоря, она не верна. Существует такое явление, как повреждение мозга в буквальном смысле, люди могут терять гены, и сложный механизм перестаёт работать, существуют социопаты и психопаты — люди, у которых отсутствует механизм, отвечающий за заботу о других. Возможно, Лорд Волдеморт таким и родился, а возможно, он, зная, что такое добро и зло, всё-таки выбрал зло — в настоящее время это совершенно не важно. Но подавляющее большинство населения должно быть способно научиться тому, что делали Гермиона и люди, которые противостояли Холокосту.

Многие из людей, которые прошли через эксперимент Милгрэма, которые дрожали, потели и нервно смеялись, проделывая весь путь до переключателей, помеченных «ХХХ», впоследствии писали ему письма, чтобы поблагодарить его за то, что они узнали о себе. Это тоже часть данной истории, легенды о легендарном эксперименте.

Солнце уже почти опустилось за горизонт, лишь небольшой золотой краешек виднелся над далёкими верхушками деревьев.

Гарри взглянул на этот краешек Солнца. По идее, его очки должны защищать от ультрафиолетового излучения, поэтому он мог смотреть прямо на него, не боясь повредить глаза.

Гарри смотрел прямо на этот крохотный кусочек Света, который не был ничем затуманен, закрыт или спрятан. Пусть он составлял только 3 части из 40, а остальные 37 частей были не видны. 7,5% этого стакана были заполнены, и это доказывало, что людям на самом деле есть дело до воды, даже если эта тяга к добру слишком часто оказывается в проигрыше. Если бы вода действительно никого не заботила, стакан был бы абсолютно пуст. Если бы все были внутри похожи на Сами-Знаете-Кого, были бы втайне такими же хитрыми эгоистами, то людей, которые противостояли Холокосту, не было бы вовсе.

На второй день остатка своей жизни Гарри смотрел на закат и понимал, что он сменил сторону.

Он не мог верить в то, во что верил раньше - после Азкабана это было уже невозможно. Он не мог делать то, за что проголосовали бы 37 человек из 40. У каждого из них внутри могло быть что-то необходимое для того, чтобы стать Гермионой, и когда-нибудь они этому, возможно, научатся. Но когда-нибудь — это не сейчас. В реальном мире это произойдёт не здесь и не сегодня. Если ты на стороне 3 человек из 40, то у тебя нет политического большинства. И профессор Квиррелл был прав, Гарри не склонит голову перед решением этого большинства.

Каким-то образом эти мысли казались ужасно уместными. Нельзя побывать в Азкабане и не поменять свою точку зрения по какому-нибудь важному вопросу.

То есть профессор Квиррелл прав? — спросил слизеринец. — Отложим вопрос — добрый он или злой. Он прав? Знают они это или нет, ты действительно их следующий Лорд? Оставим в стороне пункт насчёт Тёмного, это была его обычная циничность. Но ты действительно теперь намерен править? Должен признать, это заставляет нервничать даже меня.

Ты думаешь, тебе можно доверить власть? — вторил гриффиндорец. — Разве нет такого правила, что люди, которые хотят власти, не должны её получать? Возможно, нам стоит вместо этого сделать правительницей Гермиону.

Ты думаешь, что ты в состоянии управлять обществом хотя бы три недели и не ввергнуть его в полный хаос? — сказал пуффендуец. — Представь, как громко бы кричала мама, если бы узнала, что тебя избрали премьер-министром. А теперь ответь: ты уверен, что она не права?

Вообще-то, — влез когтевранец, — я должен заметить, что вся эта политика кажется ужасно скучной. Как насчёт того, чтобы оставить предвыборную кампанию Драко и продолжать заниматься наукой? Именно это у нас неплохо получается, и ты же знаешь, таким образом тоже можно улучшить состояние человечества.

Притормозите, — ответил Гарри своим составляющим. — Нам не нужно принимать решение прямо сейчас. Мы можем обдумать задачу со всех сторон и только потом дать ответ.

Последний кусочек солнца скрылся за горизонтом.

Было странно ощущать, что ты не знаешь, кто ты и на чьей стороне. Ощущать, что ты ещё не принял решение о чём-то столь важном. Какой-то незнакомый оттенок свободы был в этом ощущении...

И это напомнило ему о том, что ответил профессор Квиррелл на его последний вопрос, напомнило о самом профессоре Квиррелле — у Гарри опять перехватило дыхание. Его мысли ушли на следующий виток спирали.

Почему любое упоминание о профессоре Квиррелле заставляет его испытывать такую горечь? Гарри привык к тому, что он понимает себя, понимает мотивы своих действий, но в этот раз он не понимал, лишь чувствовал эту горечь...

Он чувствовал себя так, словно там, в Азкабане, он потерял профессора Квиррелла, потерял его навсегда. Как если бы профессора Защиты сожрали дементоры, поглотила воплощённая пустота.

«Потерял его»! Почему я его потерял? Потому что он произнёс «Авада Кедавра»? У него на это были довольно серьёзные причины, пусть я и не знал о них в течение следующей пары часов. Почему всё изменилось безвозвратно?

Получается, дело не в Авада Кедавре. Возможно, она стала последним камнем, под весом которого наконец обрушилась пирамида из самооправданий и уклонений от обдумывания некоторых вопросов. Но из того, что видел Гарри, не Авада Кедавра волновала его.

Что я видел?..

Гарри смотрел на тускнеющее небо.

Он видел, как при встрече с аврором профессор Квиррелл превратился в матёрого преступника. И, казалось, смена личности была полной и произошла совершенно без усилий.

Другая женщина знала профессора Защиты под именем «Джереми Джефф».

И сколько же у вас разных личностей?

Боюсь, я не утруждал себя такими подсчётами.

Нельзя не задуматься...

...не был ли «профессор Квиррелл» лишь ещё одним именем в списке, лишь ещё одной личностью, в которую нужно превратиться, чтобы достигнуть какой-то непостижимой цели.

Теперь каждый раз при разговоре с профессором Квирреллом Гарри будет думать, не является ли это маской, и какие мотивы прячутся под этой маской. Каждая бесстрастная улыбка заставит Гарри задумываться, что же движет этими губами.

Не так ли другие начнут думать обо мне, если я стану слишком слизеринцем? Если я приведу в действие слишком много интриг, неужели я никогда не смогу улыбнуться кому-нибудь, чтобы все не задумались, а что я на самом деле имею в виду?

Возможно, и есть какой-то способ восстановить веру во внешние проявления и вернуться к обычным человеческим отношениям, но Гарри ничего не приходило в голову.

Вот как Гарри потерял профессора Квиррелла. Не человека, а... связь...

Почему от этого так больно?

Почему сейчас он чувствует себя настолько одиноко?

Ведь есть и другие люди, возможно, даже лучше профессора Квиррелла, которым можно доверять и с которыми можно дружить. Профессор МакГонагалл, профессор Флитвик, Гермиона, Драко, и, само собой разумеется, мама и папа... Вроде бы Гарри не одинок...

Только...

У Гарри запершило в горле.

Конечно, профессор МакГонагалл, профессор Флитвик, Гермиона, Драко — все они — иногда знали то, что не знал Гарри, но...

Они не превосходили Гарри в том, что он считал своей епархией. Они были талантливы, но их таланты не были похожи на таланты Гарри, и наоборот. Он мог смотреть на них как на равных, но не как на превосходящих его.

Никогда и никого из них он не смог бы считать...

Своим учителем.

Вот кем был профессор Квиррелл.

Вот кого потерял Гарри.

И то, каким образом он потерял своего первого учителя, возможно, никогда не позволит его вернуть. Может быть, когда-нибудь он узнает все тайные замыслы профессора Квиррелла, и недомолвки между ними исчезнут. Но даже если это возможно, вероятность этого события не слишком высока.

Порыв ветра снаружи слегка согнул голые деревья, создал рябь на воде озера, середина которого до сих пор не замёрзла, прошелестел по оконному стеклу, выходящему на полусумеречный мир. Мысли Гарри на время отвлеклись на пейзаж за окном.

Вскоре они вернулись вовнутрь, на очередной шаг спирали.

Почему я не такой, как другие дети моего возраста?

Если ответ профессора Квиррелла был увёрткой, то это была очень хорошо просчитанная увёртка. Достаточно глубокая и достаточно сложная, полная намёков на тайные смыслы, как раз чтобы поймать в ловушку когтевранца, который на меньшее бы и не отвлёкся. Но, может быть, профессор Квиррелл отвечал честно. Кто знает, какие мотивы двигали его губами?

Вот что я скажу, мистер Поттер: вы уже окклюмент и, думаю, вскоре станете окклюментом идеальным. Для людей, подобных нам с вами, само понятие личности имеет иное значение. Мы можем стать кем угодно, кого только сможем себе вообразить, а ваше истинное отличие, мистер Поттер, — на редкость хорошее воображение. Драматург должен содержать в себе своих персонажей, он должен быть больше, чем они, чтобы в его разуме они смогли играть свои роли. Предел возможностей для актёра или шпиона или политика определяется границами, в которых они могут притворяться, лицами, которые они могут носить как маску. Люди вроде нас с вами могут стать кем угодно, кого только смогут себе вообразить, и не притворяясь, а на самом деле. Когда вы воображаете себя ребёнком, мистер Поттер, вы и есть ребёнок. Но вы можете поддерживать и другие личности, если захотите, гораздо более сложные личности. Почему вы столь свободны, почему ваши пределы столь широки, в то время как ваши ровесники слабы и скованы? Почему вы способны вообразить и стать личностями более взрослыми, чем те, что положено сочинять обычному ребенку? Этого я не знаю, а свои догадки на этот счёт озвучивать не стану. Но если у вам что-то и есть, мистер Поттер, так это свобода.

Если целью профессора Квиррелла было запутать Гарри, у него это чертовски хорошо получилось.

И всё же была и более пугающая мысль, что профессор Квиррелл не понимал, насколько это обеспокоит Гарри, насколько неправильно эта речь прозвучит для него, как сильно она повредит доверию между Гарри и профессором.

Должна же всегда быть реальная личность, которой человек является по-настоящему, в центре всего...

Гарри смотрел на опускающуюся ночь, на сгущающуюся тьму.

...верно?

* * *

Уже почти наступило время ложиться спать, и тут Гермиона услышала, как несколько человек почти синхронно ахнули. Она оторавлась от книги «Бобатон: История» и увидела пропавшего мальчика. Его не было сегодня на обеде, а его отсутствие во время ужина сопровождалось слухами, что он покинул Хогвартс, чтобы выследить Беллатрису Блэк. Гермиона не верила этим слухам, потому что они были совершенно нелепыми, но тем не менее они заставили её понервничать.

— Гарри! — вскрикнула она. Она совершенно не осознала, что заговорила с ним в первый раз за неделю, и не заметила, как некоторые ученики вздрогнули, когда её крик разнёсся по всей гостиной Когтеврана.

Гарри уже смотрел на неё, он уже шёл к ней, поэтому она остановилась на половине пути от своего кресла...

Несколько мгновений спустя Гарри уже сидел рядом. Создав барьер Квиетуса, он убрал палочку.

(Ужасно много когтевранцев пытались делать вид, что не смотрят на них.)

— Привет, — голос Гарри слегка дрогнул. — Я скучал без тебя. Ты... теперь будешь со мной разговаривать снова?

Гермиона кивнула, просто кивнула. Она не могла придумать, что сказать. Она тоже скучала без Гарри, но понимала, и от этого даже чувствовала себя слегка виноватой, что ему, скорее всего, было намного хуже. У неё были и другие друзья, а у Гарри... Иногда казалось несправедливым, что Гарри общается подобным образом только с ней, и поэтому она должна общаться с ним. Но Гарри выглядел так, будто несправедливости в последнее время происходили и с ним.

— Что происходит? — спросила Гермиона. — Ходит множество слухов. Одни говорят, что ты сбежал сражаться с Беллатрисой Блэк, другие — что ты сбежал, чтобы присоединиться к Беллатрисе Блэк... — а ещё были слухи, которые утверждали, что Гермиона просто выдумала всё насчёт феникса. Когда она их услышала, то крикнула, что это видела вся гостиная Когтеврана, поэтому следующие слухи утверждали, что и это она тоже выдумала. Гермиона совершенно не могла понять, как может существовать настолько невероятный идиотизм.

— Я не могу об этом рассказать, — еле слышным шёпотом ответил Гарри. — Не могу рассказывать обо всём этом. Я бы хотел рассказать тебе всё, — его голос опять дрогнул, — но я не могу... Но если тебе от этого станет лучше, кажется, я больше не буду обедать с профессором Квирреллом...

Гарри спрятал лицо в ладонях.

Гермионе стало не по себе.

— Ты плачешь? — спросила она.

— Ага, — слегка хрипло ответил Гарри. — Не хочу, чтобы это кто-то видел.

Повисло молчание. Гермионе очень хотелось помочь, но она не знала, что делать, когда мальчики плачут, и не знала, что случилось. Она чувствовала, что вокруг неё происходит что-то ужасно важное — то есть не вокруг неё, а вокруг Гарри, — и она понимала, что если бы она узнала, то наверняка была бы напугана или встревожена. Но она ничего не знала.

— Профессор Квиррелл сделал что-то неправильное? — наконец спросила Гермиона.

— Я не буду с ним больше обедать не поэтому, — по-прежнему еле слышным шёпотом ответил Гарри, не отрывая рук от лица. — Так решил директор. Но да, профессор Квиррелл сказал кое-что, из-за чего, кажется, я теперь ему меньше доверяю... — Голос Гарри задрожал очень сильно. — Сейчас я себя чувствую несколько одиноко.

Гермиона дотронулась до своей щеки там, где вчера её коснулся Фоукс. Она по-прежнему думала об этом прикосновении, снова и снова, возможно, она хотела, чтобы это было важно, чтобы это для неё что-то значило...

— Я могу как-нибудь помочь? — спросила она.

— Я хочу сделать что-нибудь нормальное, — сквозь руки сказал Гарри. — Что-нибудь очень обычное для первокурсника Хогвартса. Что-нибудь, чем считается нормальным заниматься одиннадцатилетним и двенадцатилетним детям, вроде нас. Поиграть в подрывного дурака или что-нибудь в этом роде... Но, наверное, у тебя нет карт и ты не знаешь правила?

— Эм... Я действительно не знаю правил... — ответила Гермиона. — Я знаю, что карты взрываются.

— Полагаю, с плюй-камнями тоже ничего не выйдет?

— Не знаю правил, и они плюются. Гарри, это игра для мальчиков!

Гарри провёл по лицу руками, а затем убрал их. После чего посмотрел на неё с немного беспомощным видом.

— Ладно, — сказал он, — во что тогда играют волшебники и ведьмы нашего возраста? Ну, ты знаешь, все эти бессмысленные глупые игры, в которые, как считается, мы должны играть в этом возрасте?

— Классики? — предположила Гермиона. — Скакалка? Атака единорога? Я не знаю, я читаю книги!

Гарри засмеялся, и Гермиона захихикала вместе с ним, она даже не совсем понимала почему, но это было забавно.

— Думаю, мне стало немного легче, — сказал Гарри. — Более того, наверное, даже час игры в плюй-камни помог бы мне меньше. Поэтому спасибо, что ты такая, какая ты есть. И я в любом случае не позволю никому стереть высшую математику из моей памяти. Лучше я умру.

— Что? — воскликнула Гермиона. — Почему... почему тебе вообще приходят в голову такие мысли?

Гарри встал из-за стола. Заклинание Квиетус разрушилось, и фоновый шум комнаты вернулся.

— Я уже немного сонный, поэтому пойду спать, — уже обычным для него голосом сказал Гарри. — Мне нужно будет наверстать потерянное время, но я увижу тебя за завтраком, и затем на травологии, если ты не против. Не говоря уже о том, что несправедливо было бы топить тебя в моей депрессии. Спокойной, Гермиона.

— Спокойной ночи, Гарри, — ответила она, хотя и чувствовала себя всерьёз сбитой с толку и встревоженной. — Приятных снов.

Гарри при этих словах слегка покачнулся, но затем продолжил своё движение к лестнице, ведущей в спальню первокурсников.

* * *

Гарри выставил ползунок Квиетуса в изголовье кровати на максимум. Если он будет кричать во сне, то никого не разбудит.

Поставил будильник, чтобы тот разбудил его к завтраку (если он и так не проснётся к тому времени, если он вообще сможет заснуть).

Залез в постель, лёг...

...и почувствовал, что под подушкой что-то лежит.

Гарри посмотрел на полог над кроватью и прошипел себе под нос:

— Чёрт, да вы издеваетесь...

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы успокоить сердцебиение, укрыться одеялом с головой — он не хотел, чтобы другие мальчики увидели, что он делает — создать слабый свет с помощью Люмоса и заглянуть под подушку.

Там оказался пергамент и колода игральных карт.

Пергамент гласил:

Маленькая пташка сообщила мне, что Дамблдор запер дверь твоей клетки.

Вынужден признать, действия Дамблдора в данном случае имеют смысл. Беллатрису Блэк вновь выпустили в мир, и для любого хорошего человека это плохая новость. Возможно, на месте Дамблдора я поступил бы так же.

Но просто на всякий случай... Институт Салемских Ведьм в Америке, несмотря на название, принимает и мальчиков. Там есть хорошие люди и, если потребуется, они защитят тебя даже от Дамблдора. В Британии считают, что для переезда в магическую Америку тебе нужно разрешение Дамблдора, но в магической Америке с этим не согласны. Поэтому в случае крайней необходимости выйди за пределы защитных чар Хогвартса и разорви пополам короля червей из этой колоды карт.

Разумеется, к этому способу стоит прибегнуть только в случае крайней необходимости.

Всего хорошего, Гарри Поттер.

— Санта Клаус.

Гарри уставился на карты.

Они не смогут унести его куда-нибудь прямо сейчас. Портключи здесь не работают.

Но ему всё-таки было не по себе от перспективы взять их в руки, даже просто чтобы спрятать в сундук...

Ну, вообще-то он уже и так взял в руки пергамент, который точно так же мог быть зачарован как ловушка, если кто-то вообще хотел подсунуть ему ловушку.

Но тем не менее.

— Вингардиум левиоса, — прошептал Гарри, пролеветировал колоду карт на полку в изголовье кровати и опустил рядом с будильником. Он разберётся с этим завтра.

После чего Гарри опять лёг и закрыл глаза. Он уснёт и заплатит свою цену, поскольку рядом нет феникса, который защитил бы его.

* * *

Он проснулся, задыхаясь от ужаса. Он не кричал во сне эту ночь, но из-за своих метаний запутался в одеяле. Ему снилось, как он пытается убежать от преследующих его пустот в пространстве. Как он бежит по металлическим коридорам, освещённым тусклым светом газовых ламп, по бесконечно длинным металлическим коридорам, освещённым тусклым светом газовых ламп. Во сне он не знал, что, коснувшись этих пустот, он умрёт ужасной смертью и от него останется лишь пустое, но всё ещё дышащее тело. Он лишь знал, что должен бежать, бежать, бежать от ран мироздания, скользящих за ним...

Гарри опять заплакал. Не от ужаса гонки, а потому что он оставил позади кого-то, кто молил о помощи, кричал, чтобы он вернулся и спас её. Её съедали, она умирала, а Гарри во сне убегал вместо того, чтобы помочь ей.

НЕ УХОДИ! — раздался вопль из-за металлической двери. — Нет, нет, нет, не уходи, не забирай, оставь, оставь, нет...

Почему Фоукс вообще сидел на его плече? Он ушёл. Фоукс должен ненавидеть его.

Фоукс должен ненавидеть Дамблдора. Он тоже ушёл.

Фоукс должен ненавидеть всех...

Мальчик не бодрствовал и не спал. Его мысли смешались и запутались в мире теней, что разделяет сон и явь. Здесь не было защитных поручней, которые выстраивал его бодрствующий разум, не было строго выверенных правил и ограничителей. В этом мире теней его мозг проснулся достаточно, чтобы думать, но что-то другое было слишком сонным, чтобы действовать. Мысли бежали свободно и вольно, не ограниченные его Я-концепцией и представлениями его бодрствующего Я о том, о чём запрещено думать. Его Я-концепция спала, и видения, сотворённые мозгом, получили свободу. И новый худший кошмар Гарри повторялся снова и снова:

— Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

— Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

— Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Ярость в нём росла одновременно с отвращением к себе, ужасная огненная ярость / ледяная ненависть — на мир, который так поступил с ней / к себе. И в своём полупроснувшемся состоянии Гарри придумывал пути бегства, придумывал способы выйти из этой моральный дилеммы. Он воображал, что парит высоко над треугольником ужаса под названием Азкабан и шепчет заклинание, непохожее ни на какие звуки, когда-либо звучавшие на Земле. Его шёпот разносится в небе, его слышат даже на другой стороне планеты - и вот серебряная вспышка огня патронуса как ядерный взрыв моментально разрывает в клочья всех дементоров, в мгновение ока сносит металлические стены Азкабана, обрушивает длинные коридоры вместе со всеми тусклыми оранжевыми светильниками. Мгновением позже мозг вспоминал, что внутри есть люди, и переписывал полусон-полуфантазию, и теперь все узники смеются и стаями разлетаются от горящих развалин Азкабана, а серебряный свет прямо в полёте возвращает плоть их конечностям. И Гарри ещё сильнее заплакал в подушку, потому что он не мог это сделать, потому что он не был Богом...

Он поклялся своей жизнью, магией и искусством рационалиста, он поклялся всем, что для него свято и всеми своими счастливыми воспоминаниями, он дал эту клятву, поэтому теперь он должен что-нибудь сделать, должен что-нибудь сделать, ДОЛЖЕН ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ...

Возможно, это бессмысленно.

Возможно, пытаться следовать правилам — бессмысленно.

Возможно, он однажды просто сожжёт Азкабан.

И вообще-то он поклялся это сделать, поэтому теперь он должен так поступить.

Он сделает всё, чтобы избавиться от Азкабана. Всё. Если это означает править Британией, прекрасно, если это означает найти заклинание, которое шёпотом слетев с его губ разнесётся эхом по всему небу... Какая разница. Важнее всего — уничтожить Азкабан.

Это определяло его сторону, это определяло, кто он есть, а значит, всё было решено.

Если бы он бодрствовал, его разум потребовал бы больше деталей, прежде чем принять этот ответ, но в полусонном состоянии этого оказалось достаточным, чтобы его усталый разум опять погрузился в настоящий сон и увидел следующий кошмар.

* * *

Заключительное послесловие.

Она проснулась, задыхаясь от ужаса. Ей не хватало воздуха, её лёгкие, казалось, перестали работать. Она проснулась с беззвучным криком на губах, но слов не было, она не могла произнести ни слова, потому что не понимала, что она увидела. Она не понимала, что она увидела, оно было слишком большим, чтобы его постичь, и всё ещё принимало форму, она не могла подобрать слова для этого бесформенного чего-то и таким образом разрядиться, она не могла разрядиться и стать опять чистой и ничего не знающей.

— Который час? — прошептала она.

Её золотой будильник, украшенный драгоценными камнями — красивый, волшебный, дорогой будильник, который подарил ей директор, когда её приняли на работу в Хогвартс, — прошептал:

— Около двух часов ночи. Спи дальше.

Её постель промокла от пота, пижама промокла от пота. Она взяла палочку, лежавшую рядом с подушкой, убрала пот и попыталась уснуть снова. Она попыталась уснуть снова, и в конце концов ей это удалось.

Сибилла Трелони снова спала.

* * *

Дополнительные материалы, схема путешествий Гарри и других персонажей во времени:

https://docs.google.com/spreadsheet/pub?key...UHI5SjVES2thNXc