Нарцисса сидела в кресле перед камином и курила третью в своей жизни сигарету. Пепел первых двух дымился у мыска ее шелковой туфли в густом ворсе персидского ковра. Краем уха женщина слышала, как на кухне причитает и бьется головой об пол домовик — пять минут тому леди Малфой отослала его прочь в довольно жесткой форме, когда эльф попытался убрать окурки с ковра.
Впрочем, до причитаний Тилли леди Малфой было мало дела — ее куда больше занимала официального вида бумага, валявшаяся, впрочем, на полу по соседству с окурками маггловских “Captain Black”. Пергамент уже начал тлеть, стирая написанное с лица земли — но никак не из памяти Нарциссы.
«Леди Малфой, сим уведомляем, что ваш муж, Люциус Абракас Малфой, лорд... приговорен… десяти годам с отбыванием… без права досрочного освобождения и обжалования приговора… в исполнение немедленно… с уважением…»
Второй пергамент Нарцисса держала в руке. Он был нетронут пламенем и гласил о приговоре для Драко. Столь же сухой и протокольный язык гласил, что ее сын, Драко Малфой, приговорен к семи годам заключения с отбыванием наказания в магической тюрьме Азкабан. Правда, бумага сулила Драко досрочное освобождение (с рассмотрением апелляции не раньше, чем спустя пять лет после вступления приговора в силу). Также благодаря пергаменту можно было узнать, что первого секретаря Визенгамота зовут «Р. Вилкост» и что это именно он выражает свое уважение.
Нарцисса с остервенением затянулась и тут же закашлялась. Отхлебнула глоток огневиски прямо из горлышка. Еще раз затянулась. Отметила, что Тилли на кухне всё никак не успокоится. Выпила еще.

На заседание суда ее не допустили. Впрочем, что она могла сделать? Шансов не было. Как же глупа Нарцисса, если ожидала, что Люциус или Драко смогут выбраться невредимыми из жерновов министерского правосудия.
Сыворотку правды авроры применяли мастерски и получили те ответы, что хотели получить.
«— Вы были Пожирателем Смерти?
— Да.
— Вы были в первом круге приближенных Волан-де-Морта?
— Да.
— Вы помогали своим соратникам проникнуть в Хогвартс и осуществить убийство Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора, директора школы?
— Да.
— Вы предоставляли убежище Волан-де-Морту и Пожирателям в своем поместье?
— Да.»
Женщина затравленно огляделась по сторонам. Она ненавидела это место, ставшее для нее и домом, и тюрьмой, и пыточной. Малфой-мэнор, поместье, сохранившее столько добрых и светлых воспоминаний, было безнадежно осквернено чужаками, вторгавшимися без разрешения и уходившими, когда им заблагорассудится.
…Свадьба. Они с Люцием кружатся под звуки вальса, и их матери прикладывают к глазам шелковые платки.
…Вот они с мужем сидят у камина, и он гладит ее округлившийся живот.
…Люциус и Северус приглушенно разговаривают, и отблески огня играют на их бокалах. Северус соглашается стать крестным их сына.
…Абракас протягивает руки — и вот навстречу деду топает светловолосый малыш, неумело переставляя крепкие маленькие ножки.
…Торопливые сборы — завтра Драко впервые едет в Хогвартс.
…Она собирает посылки сыну, чтобы тот был не слишком одинок в чужом незнакомом месте.
Дни рождения, Рождество, Новый Год, обыкновенные вечера рядом с сыном и мужем — свет и тепло.
…Сивый провожает ее сальным взглядом и кладет ноги на обеденный стол красного дерева.
…Спустя две недели на этом столе убивают Хогвартскую преподавательницу маггловедения.
…Белла пытает магглу, совсем еще девочку, прямо в гостиной. На светлый персидский ковер льется кровь.
…Крики Олливандера слышны в каждом уголке поместья. Лорд — знаток непростительных заклятий…
…Темный Лорд, усмехаясь, смотрит на нее. Проницательный змеиный взгляд заставляет ее перестать строить планы об отравлении.
Страх, темнота, неизбывный ужас.
…Обыски.
…Допросы.
…Допросы.
…Обыски.
…Обыски.
…Арест.
…Обыски.
…Официальные постановления Министерства, полные безразличия, граничащего со скрытой ненавистью.
Безнадежность и пустота.

И это ее дом. Дом, где ей предстоит прожить в одиночестве еще семь долгих лет в ожидании сына. Дом, куда Люциус вернется спустя десятилетие — если, конечно, Азкабан не сведет его в могилу. Неглубокую могилу в тюремном дворе, откуда заключенные не выбираются даже после смерти — им достается лишь прямоугольник земли с пронумерованной табличкой.
Где-то на кухне всё надрывался Тилли.
Нарцисса судорожно сжала руки и покосилась в сторону застекленного буфета. Там, на третьей сверху полке, стоял крошечный запылившийся пузырек с ядом, предназначавшимся Темному Лорду. И тут она словила себя на том, что готова. Словно ведомая чьей-то безжалостной рукой, будто находясь под «Империо», Нарцисса медленно подошла к буфету и открыла застекленную дверцу. Потянулась, достала плотно закупоренный пузырек и задумчиво поглядела на прозрачную жидкость без вкуса и запаха. Продавец из Лютного переулка утверждал, что принявший яд ничего не чувствует. Нет ни боли, ни тошноты… он просто засыпает и уже не просыпается — во сне останавливается сердце. Яд можно добавлять в любой напиток, нагревать и охлаждать — а спустя четверть часа от него не остается и следа… идеальное средство для незаметного убийства. Или самоубийства.
Женщина не боялась. Что ей было теперь терять? Всё, что было ей важно, уничтожено — сын и муж в тюрьме, Белла и Сириус мертвы, друзья либо отвернулись, либо в Азкабане, либо мертвы тоже.
Она достала из буфета чашку и опрокинула в нее содержимое пузырька, а потом щедро залила яд огневиски и взболтала, перемешивая. Потом Нарцисса медленно, словно в полусне, вернулась к камину и уселась в кресло, продолжая задумчиво глядеть в чашку.
Смерть пахла алкоголем и ничем больше. Смерть была красивой — сквозь фарфор мерцали огненные блики, скользя по янтарной поверхности ядовитого огневиски. И, что ни говори, смерть была до обидного обыденной.
Нарцисса поднесла чашку к губам.

На кухне раздался неожиданно громкий, ошарашивающий, звон посуды — и она вдруг отдернула руку ото рта, расплескав на шелковое серебристое платье яд пополам с виски. Взгляд женщины вновь приобрел осмысленность: Цисса смотрела на чашку со смесью ужаса и отвращения. Взмах руки — и чашка летит в камин, оставляя в воздухе янтарные капли. Пламя, подпитанное алкоголем, занялось ярче, а леди Малфой, вздрагивая всем телом, стянула с себя пропитанное ядом платье и отправила его вслед за чашкой, оставшись в одном белье. Холод Малфой-Мэнора обнял женщину за плечи.
Не прекращая вздрагивать, Нарцисса подошла к окну, за которым бушевал осенний ветер, и прижалась к стеклу лбом. Пьяный хмель постепенно рассеивался, и на смену ему приходил ужас от того, что она только что едва не сделала. Цисса обхватила себя руками и отошла от окна.
— Тилли!
Хлопок — и на пороге гостиной появился домовик. Было видно, что от общения с кухонной утварью существо изрядно пострадало: Тилли прихрамывал на правую ногу, на его щеке красовался свежий багровый кровоподтек, ручки были все в ссадинах, а уши виновато обвисли.
— Чего изволит пожелать хозяйка Нарцисса? — Взгляд несчастного домовика выражал подобострастие пополам с виной. Сердце Циссы внезапно сжалось от жалости — хотя, казалось бы, откуда ей браться? Она видела подобное самобичевание не в первый раз, да и Люциус с эльфами не миндальничал — как, впрочем, и ее покойный отец, Цигнус Блэк.
— Тилли, принеси мне чаю… пожалуйста.

Склонившись над ковром, леди Малфой взмахнула палочкой и убрала с пола бутылку, окурки и пепел.
Друэлла учила дочерей быть сильными. Именно женщина, — говорила она, — является стержнем, осью, вокруг которой собирается и держится вся семья. Когда на род обрушиваются беды и несчастья, именно жена и мать должна поддерживать своих близких. Именно ей приходится тяжелее всего и именно она должна держать лицо, сохраняя достоинство и являясь образцом выдержки. Она не способна воевать — но ее война столь же тяжела, как те войны, что ведут мужчины. Быть женой, — утверждала Друэлла, — это честь и тяжкий крест, который может нести далеко не каждая.
Мать учила Нарциссу быть сильной, словно предчувствуя, какая судьба ждет ее любимую дочь. А «быть сильной» — это значит держаться. Не сдаваться. Не подливать яд в чашку с огневиски, выбивая легкий путь.

Никогда больше Нарцисса не забывала об этом.