Малфой-Мэнор встретил ее оглушающей тишиной. Нет, конечно, родовое гнездо рода Малфоев никогда не было шумным… но сейчас, именно сейчас, эта тишина была невыносимой. Даже домовые эльфы не появились в передней, чтобы принять из рук хозяйки мантию и услужливо предложить чашку чая. То ли еще не знали о появлении Циссы, то ли просто боялись ее гнева.
Нарцисса молча сползла по стене и спрятала лицо в ладони. Она даже не плакала: сил не было. Эта война далась ее семье дорогой ценой… Нет, не Малфоям — Блэкам. Регулус, Сириус, Беллатрикс. Краучи. Тонксы, Уизли — пусть даже их отношения нельзя было назвать теплыми, но в их жилах этих людей текла кровь Блэков; когда семья катастрофически быстро редеет, начинаешь вспоминать даже о предателях крови. Род Блэков прервался с гибелью Сириуса — подумать только, от руки Беллы. Нет, Цисса давно догадывалась, что ее сестра, не моргнув глазом, променяла бы Блэков на милость Темного Лорда. Но одно дело догадываться и совсем другое — видеть, как твои догадки оказываются верными.

Бесконечные разбирательства и слушания по делу Малфоев в Министерстве шли вот уже который месяц. Не прошло и пяти дней с последней битвы (кажется, сторонники Гарри Поттера называли ее Битвой за Хогвартс? У Малфоев повода так называть случившееся не было) — а на пороге поместья уже стоял отряд авроров. Все дни до их появления прошли в тягучем, тошнотворно долгом ожидании. А потом обыски, обыски, снова обыски. За семнадцать лет Нарцисса успела забыть, насколько это унизительно. Ей хотелось не смотреть на это, уйти, закрыться в своей комнате, но Люциус велел быть рядом и наблюдать за тем, как перетряхивают вещи и книги, читают почту, обшаривают каждый уголок усадьбы — вдруг что-то подбросят? Обыски длились неделю. Домовики ежевечерне приводили развороченную обстановку Малфой-Мэнора в порядок, но помогало это плохо — у Нарциссы оставалось острое ощущение оскверненности ее дома, который перестал быть крепостью, превратившись в проходной двор, полный чужих ее семье враждебно настроенных людей.

Допросы толком ничего не дали. Авроры нашли Руку Славы и пару других малозначащих безделушек. Люциус, конечно же, не хранил дома ничего такого… но, тем не менее, ищейки Министерства многозначительно ухмылялись, упаковывая находки. Нарциссу мутило, как после полета на драконе, а в голове крутилось только «уходите, уходите, уходите». Она стояла, вцепившись в спинку стула побелевшими пальцами, а муж успокаивающе обнимал ее за плечи.

В тот день его и Драко забрали в Министерство, где оставили в следственном изоляторе.

Потом начались бесконечные допросы. В основном авроры трепали Люциуса и Драко, но коснулись они и самой Циссы. Допросы, допросы, допросы. Перекрестные. Обычные. С использованием Омута памяти. С веритасерумом и без. Каждый день допросы. Выматывающие, долгие, унизительные — и снова ощущение скверны, от которой невозможно отмыться. Драко и Люций были ее семьей. Они были всем, что у Нарциссы осталось после войны — и вот семью пытались отнять.

Женщина судорожно втянула сквозь зубы холодный воздух передней. В груди что-то с уханьем проваливалось, ныло и екало. Нужно было позвать домовика, но даже на это не хватало сил и желания — миссис Малфой продолжала сидеть на полу, опираясь на стену и пытаясь выровнять дыхание, чтобы в груди болело чуть меньше.

Допросы. Свидетельские показания. Следственные эксперименты. Снова допросы. Еще обыски. Снова свидетели. Жизнь превратилась в многомесячный кошмар, в беспроглядную темень — было стыдно, страшно, обидно и мерзко. Беспросветно. В светлых волосах Нарциссы появились первые нитки седины, которую она каждое утро старательно прятала в прическе, чтобы те, которые допрашивали и обыскивали — чтобы они не заметили, чтобы не показать слабость… все, как учила ее мать еще после Первой Войны. Сейчас Друэлла одобрила бы поведение дочери, будь жива. Пожалуй, Нарцисса была ее любимой дочерью — Белла была слишком импульсивна и несдержанна в поступках, а Андромеда надорвала материнское сердце браком с магглом. Цисса же никогда не перечила родительской воле, прислушиваясь к советам Цигнуса и Друэллы. И ни разу об этом не пожалела… но сейчас некому было ее обнять, успокоить и дать совет. Родители давно покоились в фамильном склепе семейства Блэков, а в волосах их дочери появилась первая седина, скрывать которую становилось все труднее от допроса к допросу.

Нарцисса запрокинула голову, стараясь не плакать, расслабила воротник мантии.

Наконец процесс дознания закончился и начались судебные заседания, не менее тягостные и муторные; первый из них был посвящен рассмотрению ее дела. Дементоры ввели миссис Малфой в зал заседаний Верховного Суда. Перевидавшие за последние полгода столько Пожирателей Смерти, что, пожалуй, и Темный Лорд позавидовал бы (ведь далеко не все из них были настоящими приспешниками Лорда) маги Визенгамота смотрели на подсудимых с холодным любопытством. Так смотрит вивисектор на рептилию, которую спустя несколько минут начнет заживо вскрывать — ну а пока растянул на препараторском столе и лениво перебирает инструменты. В глазах присяжных не было ни крохи сочувствия, ни капли сомнения. Лишь безразличие или отвращение. И вот тогда Циссу впервые охватила паника. Настоящая, неподдельная, первобытная паника, которую подстегивали кружащие вокруг кресел для подсудимых дементоры и зачитываемый монотонным голосом Персиваля Уизли список обвинений: судя по этому списку, однозначно невиновна Нарцисса была лишь в гоблинских восстаниях Элфрика Нетерпеливого. Члены Визенгамота о чем-то спрашивали — сейчас она даже не вспомнила бы, о чем; Цисса и тогда не слишком понимала: страх затуманивал сознание не меньше огневиски, а она была слишком истощена и измотана для того, чтобы вспоминать что-то хорошее и сопротивляться гнетущему воздействию дементоров. Ее спрашивали, она отвечала. Дай Мерлин, чтобы выглядела она при этом достойно носительницы крови Блэков.

Кажется, когда всё закончилось, кто-то вывел, почти вытянул, ее из зала заседаний под руку; кажется, это был Артур Уизли — точно Цисса не помнила, потому что в себя пришла лишь спустя несколько часов. Она сидела в абсолютно пустом коридоре перед входом в ту комнату, где совсем недавно из нее едва не вынули душу — причем при худшем из раскладов это могло бы случиться в буквальном смысле. Все члены Визенгамота и свидетели давно разошлись, а она все сидела в этом коридоре, от стен которого гулко отдавались шаги уборщика. Совсем еще мальчик, — отметила она тогда, — немногим старше Драко.

Драко сейчас был заключен в следственных помещениях, равно как и Люциус; через неделю был назначен процесс над ее мужем, через две — над сыном. Их не было рядом, и вот она сидит одна в гулких министерских коридорах — и никто не подошел к ней, четыре часа к ряду сидевшей здесь в полуобморочном состоянии.

Мальчишка-уборщик — невысокий, темноволосый и кареглазый — подсел к ней на расшатанную деревянную лавочку и молча протянул Нарциссе плитку шоколада, которую только что достал из кармана. Шоколад был мягким и подтаявшим, а руки юноши — не слишком чистыми. Но миссис Малфой, представительница древнейшего и богатейшего рода магической Британии, приняла из немытых рук уборщика шоколад … и расплакалась над этой плиткой из лондонского «Сладкого королевства». Нарцисса плакала, потому что ей было страшно, потому что ей было одиноко, потому что она потеряла или почти потеряла всех близких. Потому что всю эту войну плакать было нельзя — нужно было держаться и поддерживать свою семью — а она смертельно устала. Потому что ей было страшно за будущее, которое было слишком невнятным. Потому что этот мальчик стал первым человеком за несколько месяцев, который не скользил по ней взглядом так, словно она была вещью, и не избегал ее, будто чумную, — и сейчас Нарциссе Малфой, урожденной Блэк, было совершенно все равно, сквиб он, маггл, полукровка или чистокровный волшебник. Миссис Малфой глотала шоколад, то ли стирала, то ли размазывала слезы по лицу тыльной стороной ладони и ощущала, как в груди постепенно теплеет. И как непонятно почему появляется уверенность в том, что все наладится: не сегодня, не завтра, не через неделю — но наладится. И еще она испытывала благодарность к этому человеку.

— Знаете что, миссис, — неуверенно посмотрел на нее парень, — вы так до дома не доберетесь, в таком-то состоянии. Аппарировать точно не сможете, будет расщеп… давайте помогу вам? Или хоть «Ночной рыцарь» вызову?
Нарцисса с благодарностью посмотрела на уборщика и принялась вытирать платком, о котором наконец вспомнила, шоколад с пальцев. Миссис Малфой было невероятно неловко, потому что она никогда еще не плакала при свидетелях. Даже при домовиках, которых и разумными-то существами не считала.
— Лучше аппарация, пожалуй.

Они вышли из телефонной будки, примыкавшей к зданию Министерства, и Цисса осмотрелась по сторонам. Безрадостный лондонский пейзаж, октябрьская сырость и туман, пара облетевших буков на углу двух абсолютно одинаковых улиц. Только сейчас она почувствовала, как устала — пожалуй, мальчик, сейчас неловко переминавшийся с ноги на ногу за ее спиной, был прав: нормально аппарировать она бы не сумела. На нее внезапно навалились усталость и апатия; женщина поежилась и поглубже завернулась в свою мантию. Неожиданно ее пальцы наткнулись на что-то твердое… брошь? Опустив глаза, миссис Малфой увидела железный значок с надписью «Нарцисса Малфой, обвиняемая». «Нарцисса Малфой, обвиняемая» сорвала значок с мантии и отбросила его в грязь так, словно это было отвратительное ядовитое насекомое.

В следующее мгновение спутник взял ее за руку и аппарировал на дорожку, ведущую к воротам Малфой-Мэнора. Отойдя от первых неприятных последствий перемещения, Нарцисса попыталась отдышаться. Юноша молча стоял рядом, проявив удивительную для уборщика тактичность. Убедившись, что женщина пришла в себя, он посмотрел ей в глаза и тепло улыбнулся.

— Все наладится, миссис Малфой, — повторил министерский уборщик ее мысли и аппарировал с тихим хлопком. Только теперь Цисса поняла, что так и не узнала его имени. Она стояла на продуваемой всеми ветрами гравийной дорожке, ведущей к поместью, и ей постепенно снова становилось пусто и холодно. Нарцисса торопливо добралась до входной двери и вошла в свой дом, встретивший ее молчанием и прохладой.

И тогда она опустилась на пол, прокручивая в голове все произошедшее за последние месяцы — и ей становилось все чернее, беспросветнее, обиднее. Но вдруг Нарцисса нащупала в кармане что-то, чем оказался завернутый в лист оберточной бумаги кусок шоколада. Сжимая его в ладони, она убеждала себя: всё наладится, всё наладится, всё наладится…