Нарцисса находилась в каком-то странном состоянии. Она то бралась за несколько дел сразу, то часами сидела неподвижно, не реагируя даже на домовиков, беспрестанно шнырявших по дому. Суд над мужем приближался с каждым днем, а она не могла даже оплатить ему толкового адвоката: счет Малфоев в Гринготтсе был заморожен «до выяснения обстоятельств». То ли чтобы они не сбежали из страны, то ли, действительно, чтобы не хватило денег на защиту. Так или иначе, интересы Люция в суде представлял какой-то плюгавенький старичок из Министерства, которому навскидку можно было дать лет сто пятьдесят и он, судя по всему, уже переболел драконьей оспой и обзавелся склерозом, если не маразмом. До процесса над Малфоем-старшим адвокату дела было не больше, чем до того, что подадут на завтрак.

Одолжить денег было не у кого. Все или почти все знакомые находились в том же положении: по всей Англии родовые поместья стояли пустыми, а их владельцы коротали свое время в камерах при Министерстве. Или в Азкабане. Ощущение безвыходности усугублялось тем, что у нее было два родных человека, которым нужен был адвокат. Два самых дорогих ей человека. Даже если бы ей удалось насобирать денег, пришлось бы выбирать, кого вытаскивать… и, Мерлин свидетель, Цисса не хотела бы делать такой выбор.

Ей оставалось только ждать и надеяться… но как же это было тяжело. Для Нарциссы, с ее любовью к семье, с ее бесконечным стремлением спасти близких любой ценой — почти невозможно. Циссе не хотелось верить в то, что все было зря. Пройти эту войну было невероятно тяжело. А вся семья выжила… все Малфои. Им пришлось воевать — хоть они этого и не хотели, принимать Темного Лорда у себя в поместье. Люциус однажды уже сидел в Азкабане. Его милостью, пусть потом ему и удалось бежать — и кто знает, не припомнят ли ему этот побег на заседании в среду.

Нарцисса опустила лицо в ладони и тихонько застонала.

Мерлин, что она только не делала ради того, чтобы они выжили. Дожидаться Люция из Азкабана — это полбеды. Но когда Лорд решил отыграться на «малфоевском щенке», ее сыне, за провал отца… Нарцисса была в панике. Нарцисса была в ярости. Нарцисса была в ужасе. Нарцисса была готова перегрызть горло их господину, готова ползать перед ним на коленях, на что угодно готова ради того, чтобы Драко остался жив… увы, шансы на это были ничтожно малы, ведь их сыну нужно было убить Альбуса Дамблдора.

Звучало это как приговор. Драко был между двух огней.

И тогда Нарцисса схватилась за последнюю соломинку, которой оказался Северус Снейп.

Северус Тобиас Снейп. Человек, одно имя которого заставляло студентов Хогвартса чертыхаться. Человек, на которого не смотрели с благоговением молодые Пожиратели. Человек, который не был десницей Лорда и не был его шуйцей, который не стоял за его спиной — не прикрывал и не нашептывал — но при этом пользовался его уважением. Человек, пробывший агентом Лорда в стане Дамблдора почти два десятка лет и — видимо, по многолетней привычке — не раскрывавший свою душу никому. Человек, который — насколько это вообще возможно — был другом их семьи. Человек, который был крестным Драко. (Вот насчет этого не уверена)

Северус Тобиас Снейп стал ее последней надеждой.

Она пришла в Паучий Тупик, вонючий маггловский район Лондона, сопровождаемая Беллой. Беллатрикс едва не применила к сестре Непростительное заклятие и — столь велика была ее ненависть к Северусу и к Циссе, решившей воспользоваться его помощью; Белла ему не доверяла — потом, в день последней битвы, оказалось, что она была права. Но, так или иначе, Нарцисса заставила Северуса Снейпа дать Непреложный обет.

Подумать только. Непреложный обет… сильнейшая древняя магия. И он согласился. Белла, кажется, тогда ликовала.

А Нарцисса… когда они вернулись в Малфой-Мэнор, она, опустошенная, долго сидела в своей спальне без движения. Цисса сделала все, что могла — лучшим решением, наверное, была бы только смерть Лорда. Вот только в честном бою не было шансов на победу, а другие способы… она уже купила сильнейший яд в магазине зелий, расположенном в Лютном переулке — древний как мир старик-продавец не задавал лишних вопросов — но вовремя одумалась. Наверняка у Темного Лорда был какой-нибудь детектор ядов, хотя бы коготь грифона — и впасть в еще большую немилость было бы неосмотрительно. Впрочем, какая немилость? Авада Кедавра — и ее ребенок останется совершенно беззащитным. Люциус в тюрьме, а Беллатрикс трудно назвать заботливой теткой. Она и матерью-то была отвратительной. К тому же… Люций передал ей слова Темного Лорда, которые тот сказал сразу после своего возвращения: «я, который дальше всех прошел по стезе бессмертия»… и, кажется, это было правдой. Нет, попытка была бы бессмысленной. Самоубийственной.

Яд так и остался стоять на полке застекленного буфета в гостиной.

Нарцисса сделала все, что могла. Ей оставалось только проводить сына на вокзал Кингс-Кросс, а потом долго смотреть вслед уходящему «Хогвартс-Экспрессу». Циссе было не просто страшно за Драко — это был непрекращающийся кошмар; она весь год металась по поместью запертым в клетке зверем. Но ее единственный ребенок выжил. Северус не нарушил клятву, убив Дамблдора на вершине Астрономической башни Хогвартса.

Сейчас, признаться, миссис Малфой было все равно, предал он Того-Кого-Нельзя-Называть или нет, по заданию Дамблдора он действовал или следовал данному ей слову. Главное, что ее сын не навлек на себя еще больших бед.

Она не воевала на стороне Лорда, не была Пожирательницей, у нее не было Метки. Но все эти три года война для нее не прекращалась ни на день, ни на час. Нарцисса сражалась за свою семью. И теперь все ее усилия могли оказаться тщетными.

«Из огня в полымя», — подумала Цисса и горько усмехнулась.

Несколько дней прошли словно в полусне (запятая перед «словно» не нужна). Угнетенная Нарцисса тенью бродила по поместью, и ей было не с кем поделиться своей бедой. Все старые знакомые либо погибли, либо точно так же, как и она, оплакивали близких, оказавшихся в Азкабане, подвергшихся поцелую дементора или ожидающих суда в холодных камерах Министерства, либо сами оказались подсудимыми. Новая власть не миндальничала с Пожирателями и их приспешниками, еженедельно отправляя в тюрьму или на казнь нескольких заключенных. Ходили слухи о том, что запасы веритасерума закончились, и, поскольку варится зелье правды около месяца, языки бывшим Пожирателям начали развязывать подручными средствами — поговаривали даже, что ретивые авроры использовали для этих целей и Круцио. Разумеется, с высочайшего позволения.

Действительно, с чего бы победителям церемониться с этими людьми? Ведь, собственно, они не гнушались никаких методов все годы террора. Око за око, зуб за зуб, жестокость в ответ на жестокость.

В конце концов, они ведь победители. А победителей, как известно, не судят.

Победители... всю неделю после оправдательного вердикта миссис Малфой боролась со своей собственной гордостью, пытаясь задушить упрямо звучащий в ее голове голос Цигнуса Блэка, повторявшего строку семейного кодекса чести: не просить у врага. Цисса носила фамилию Малфой, но кровь Блэков оставалась кровью Блэков и никуда не делась бы, будь она даже — прости Мерлин — миссис Флетчер; так Беллатрикс оставалась Блэк несмотря на то, что она была Лестрейндж; так Андромеда, как ни крути, даже будучи замужем за магглом, все равно принадлежала к их роду.

И сейчас Нарциссе было нужно было вытравить из себя Блэк и нарушить семейный кодекс: попросить у врага — и, что было хуже и унизительнее всего, попросить у врага пощады.

Люциус на ее месте не колебался бы ни секунды.

— На войне все средства хороши, — сказал бы он… хотя нет, Люций сказал бы иначе: какая разница, каким способом достигнута цель? И был бы, наверное, прав. А вот в Циссе говорила гордость несгибаемых Блэков: белая кость, голубая кровь — куда уж нуворишам Малфоям.
Мерлин, слушать себя тошно.


Если бы кто-то в этот поздний октябрьский вечер заглянул в одно из окон Малфой-Мэнора, то увидел бы высокую светловолосую женщину, склонившуюся над пергаментом за письменным столом своего мужа. Женщина то начинала что-то писать, то комкала бумагу и бросала ее на пол, ничуть не беспокоясь о порядке в своем доме. Этот кто-то увидел бы, как она пробегает по строкам взглядом и, наконец удовлетворенная написанным, запечатывает письмо, а потом, прямая и бледная, долго сидит за столом и невидящим взглядом блуждает по пейзажу за окном. Но никто этого не увидел.

Нарцисса зашла в совятню и привязала к лапе большого филина конверт, а потом бросила птицу в серое небо.
Ей снова оставалось только надеяться.