Последний дюйм

«- Сэр, профессор Дамблдор, можно вас о кое о чем спросить?
- Ты уже только что это сделал, – улыбнулся Дамблдор. – Но, тем не менее, можешь спросить еще о чем-нибудь.
- А что видите вы, когда смотрите в это зеркало?
- Я? Я вижу себя с парой толстых шерстяных носков».
Дж.К. Роулинг. "Гарри Поттер и философский камень".


Солдаты шли хорошо. Солдаты шли очень хорошо. Они не маршировали, как на параде, а просто шли. Шли по полям и пригоркам. Шли через редкий сосновый лес и выходили на опушку. Шли по проселочной дороге мимо странных плетеных заборов. Шли через мост у небольшой реки. Было еще тепло, и многие солдаты сняли каски. Они просто шли врассыпную, ловя ароматы ранней осени. Над строем гремела веселая песня:

Im Wald, im grünen Walde,
Da steht ein Försterhaus,
Im Wald, im grünen Walde,
Da steht ein Försterhaus

Двое идущих впереди достали губные гармошки и, улыбнувшись, как по команде, ладно загудели в такт топота подков:

Da schaut jeden Morgen,
So frisch und frei von Sorgen,
Des Försters Töchterlein heraus,
Des Försters Töchterlein ganz frisch heraus!

Альбус покачал головой. Он уже третий раз смотрел эту магловскую хронику и каждый раз чувствовал тупую, ноющую боль. Он не знал, что именно происходит за кадром. И все же каким-то шестым чувством ощущал запах гари от сожженных глиняных хат далекой земли - Украины. Высокое стрельчатое окно было покрыто водяными разводами: осень сорок первого года была туманной и ненастной с самого первого дня. Но там, на другом конце Европы, было по летнему тепло. Там пахло гарью и сосновой смолой. Там были редкие сосновые леса и пригорки. Там до горизонта тянулись поля. И солдаты в пепельно-серой форме продолжали весело петь:

Lore, Lore, Lore, Lore,
Schön sind die Mädchen
Von siebzehn, achtzehn Jahr.
Lore, Lore, Lore, Lore,
Schöne Mädchen gibt es überall

Он напоминал себе, что все в порядке. Что угрозы нет. Что война идет за тысячи километров. Что в этом на году на Хогсмид вряд ли нападут дементоры. Что вряд ли будет битва с темными магами у Запретного леса, как это было год назад. Что самое страшное позади. Что пора идти и проверять работы по трансфигурации. Он слабо прищурил морщинистые веки. Завтра первым уроком будет трансфигурация с четвертым курсом. Они будут учиться превращать чайник в черепаху и обратно. Все будет как обычно.

И все же он не мог успокоиться. Не мог оторваться от экрана. Не мог идти и проверять работы. Не мог спокойно учить детей превращать черепах. Ведь где-то далеко солдаты продолжали весело петь:

Der Förster und die Tochter,
Die schossen beide gut.
Der Förster und die Tochter,
Die schossen beide gut.

Четвертый курс… Он мог их ругать, мог ставить тролли, мог наказывать взглядом и снятием баллов. И несмотря ни на что, он почему-то был к ним привязан. Черные хромовые сапоги солдат мелькали совсем близко от края экрана. И оттого, что солдаты в серой форме весело пели, он не мог смотреть этим детям без боли в глаза.

Der Förster schoss das Hirschlein,
Die Tochter traf das Bürschlein
Tief in das junge Herz hinein.
Und kommt der Frühling in das Tal,
Grüß mir die Lore noch einmal,
ade, ade, ade.!

Он жалел этих детей. Им выпало роасти в трудное время. Они забыли про статут секретности: для них не было границы между миром магов и маглов. Их жизнью были газеты. Они радовались, злились, играли, влюблялись, ненавидели…. Но все это было походя, словно в промежутке между газетными строками. Каждое утро они, как завороженные, смотрели под заколдованный потолок, ожидая сов. Каждое утро и каждый вечер они хватали на лету газеты. Иногда вырывали их друг у друга. И тут же, покидавшись друг в друга заклинаниями, читали их по двое и по трое, словно забыв все обиды.

Tra-la-la, tra-la-la
Des Försters Töchterlein heraus,
Tra-la-la, tra-la-la
Des Försters Töchterlein ganz frisch heraus!

Солдаты продолжали петь. А дети продолжали учить уроки, играть в снежки и ходить в Хогсмид. Все было, как обычно. Точнее, ничему не было конца.

Tra-la-la, tra-la-la
Und tra-la-la-la-la-la-la-la !

Под общих хохот вдруг нагло напел первый солдат. Его лицо расплылось в довольной улыбке, точно он призвал его, Альбуса, полюбоваться собой.

Tra-la-la, tra-la-la
Des Försters Töchterlein ganz frisch heraus!

Вторили ему остальные. А сзади уже виднелись силуэты виселиц. Он зажмурился. Зажмурился, потому что не мог смотреть на это спокойно.

Солдаты пели. А дети росли. Дети шли в Хогвартс, читая не "Сказки барда Бидля", а о Мюнхене и Праге, Варшаве и Гриндевальде. Дети любовались огнями рождественских елок, споря о прочности "Линии Маннергейма". Дети бежали на трансфигурацию, болтая о Копенгагене и Нарвике. Дети тайком уходили в Запретный лес, обсуждая, какие бомбы сыпятся на Белград, Берлин и Лондон. Дети гуляли по заснеженному Хогсмиду, обсуждая Ленд-Лиз и разбомбленный Собор святого Павла. Дети сидели в Большом зале, визжали при виде забежавшего на лужайку горного тролля и тотчас начинали болтать, говоря странные имена. Клейст и Гудериан. Вейган и Тимошенко. Вестфаль и Черчилль. Дети спорили о квиддиче, ели сладости, лазили в Запретную секцию, сплетничали о любви. И все-таки Тобрук и Дюнкерк, Брест и Смоленск, Париж и Скапа-Флоу были для них важнее. Ведь это было их детство.

Да и было ли это детством? Иногда он сомневался в этом. Он никогда не забудет то утро перед Рождественскими каникулами, когда первая красотка Слизерина Эмилия Гринграсс по пути на завтрак объясняла первокласснице Оливии Хорнби, как отличить налет "Юнкерсов" от "Мессершмиттов". Объясняла просто и буднично, словно старшая сестра поправляла шарф младшей. Он никогда не забудет то солнечное июньское утро, когда по пути на экзамен по трансфигурации гриффиндорка Минерва Макгонагалл и райвенкловка Миранда Литтлтон спорили о том, где русские остановят немцев: на Днепре или Березине. У соседнего окна кудрявый Рэндальф Лестрейндж и темноволосая Друэлла Розье кричали, что взятие немцами Бреста еще ничего не значит. А их приятель Том Риддл, раскрыв газету, доказывал, что 4-я армия русских разбита, и их спасение - скорейший отход к Минску. Зато там, в болотах под Минском... Он никогда не видел в бирюзовых глазах Тома столько надежды!

Тогда был вторник, двадцать четвертое июня. А всего через три дня гриффиндорские заводилы Игнотус Пруэтт и Колин Вуд, стоя у того же подоконника, изучали статью в "Пророке" о танковой битве под Дубно и Ровно. Он никогда не забудет, какими внимательными и не по детски взрослыми были их лица. Вечернее солнце било им в глаза, но они не замечали его. Они с надеждой и тревогой смотрели в газету. Его ученики. Его четвертый курс.

Они надеялись. Они верили. Надеялись и верили, что рано или поздно все закончится. Что где-то сломают хребет Гриндевальду. Им было все равно, где: под Минском или Луцком, в Афинах или Ливии. Главное, чтобы сломали. Но солдаты все шли и шли. Шли по Варшаве и Осло, шли по Парижу и Амстердаму, шли по Белграду и Киеву, нащадно бомбили Лондон и как туристы взбирались на Акрополь. Рейх Гриндевальда простирался от Харькова и Смоленска до побережья Атлантики. Солдат вели волшебники в черных мундирах и с серебристыми знаками молний. То были члены Ордена СС - ученики Гриндевальда. И никакая сила не могла их остановить.

Виноват в этом был только он - Альбус Дамблдор.

Ведь это пели ЕГО солдаты. Солдаты Геллерта.


* * *

Он осторожно вошел в пустой класс, Осенняя ночь была безлунной, и комнату освещало лишь сияние свечей. Он не любил эту комнату. Не любил, но знал. В центре стояло громадное зеркало в тяжелой оправе, на котором позолоченными буквами была выведена надпись: «У джедан юун йата оцилен юаж артоя». Он улыбнулся – он слишком хорошо знал, что произойдет сейчас. Он почти всегда знал, что будет дальше. Он знал - и все-таки со вздохом посмотрел в стекло.

Зеркальная гладь зашевелилась. Сначала в ней появились лес и солнечная лужайка. Затем – фигура в белом. Высокая хрупкая девушка с собранными в пучок волосами вышла на лужайку. Она испуганно осмотрелась, но тотчас улыбнулась: ведь рядом не было опасности. Мгновение – и к ней присоединился высокий юноша, с кудрявыми золотистыми волосами. У него были необычайно тонике руки – мало у кого были такие тонкие руки. У него были длинные нервные пальцы – пальцы пианиста. А еще через минуту из того же леса вышел другой юноша – высокий в больших очках. Он смотрел с важным видом, словно уже познал все на свете. Так смотрят студенты-отличники, получившее очередное «Превосходно». Он снисходительно улыбнулся ему. Ведь этим отличником был он сам – Альбус Дамбдлор.

Ариана. Геллерт. Альбус.

Фигуры подошли к краю стекла и взяли друг друга за руки. Потом, как по команде, подняли свободные руки и помахали ему. Помахали и улыбнулись. Они были вместе. Они были счастливы. И они звали его к себе, как зовут дорого гостя.

Расплавленный воск капал на руку и он, не выдержав, сделал шаг вперед. Еще один. Второй. Третий…. Стекла очков стали мокрыми от слез. Он сжали кулаки, но не мог остановится. Ноги не подчинялись ему, и он упрямо шел. Шел вперед. К зеркальному стеклу.

А фигуры все махали и махали. Они были ему рады. Они звали его к себе. И он, забыв обо всем на свете, хотел любой ценой попасть в зазеркалье. Там не было горя и смерти. Не было боли и сломанного носа. Не было проклятой Бузинной палочки. Не было солдат и «Мессершмиттов». У них были только лес, солнце и радость. И дети могли спокойно болтать про квиддич, не ища на карте Минск и Нарвик. Все было так просто и ясно. Зачем нужны солдаты и боль, когда все были просто рады?

Он протянул руку и пощупал зеркальную гладь. Фигуры улыбались, стояли рядом. Но дотянуться до них он не мог. До них оставался последний дюйм.

И этот дюйм нельзя было преодолеть никаким волшебством.

* * *

Он вытер влажные глаза и отложил очки. На столе лежал старый пергаментный свиток. Он хотел подготовиться к уроку. Хотел, но не мог. Не мог сосредоточиться. Не мог писать. Проклятое зеркало возникало перед ним снова и снова. И ему снова хотелось перейти эту тончайшую зеркальную гладь.
Но так не бывает.

Он осмотрелся. Фоукс мерно дремал на жердочке. А рядом с клеткой лежал вчерашний номер «Пророка». На большой фотографии весело махали руками молодые ребята в касках. То были русские волшебники. Выпускники русской волшебной школы Дурмстранг, собиравшиеся на фронт. Собиравшиеся, быть может, в тот же сосновый лес, чтобы остановить поющих солдат. Точнее, остановить ведущих их магов в черных мундирах. Все только начиналось, и главная битва была впереди.

Он прищурился и взглянул еще раз на незнакомых ребят в защитных плащ-палатках и мягко улыбнулся.

Все было ясно и просто.

Хрупкая девушка тихо спит в могиле.

Ребята из Дурмстранга перемолотят живую силу Гриндевальда.

И юноша в очках спокойно уничтожит юношу с тонкими руками.