Tombe la neige

Tombe la neige.
Tu ne viendras pas ce soir.
Tombe la neige,
Et mon coeur s’habille de noir.*
(Salvatore Adamo)


Снег валит вторые сутки. Снежинки не в силах разомкнуть объятия. Не в силах оторвать сердце от сердца, плоть от плоти. И так и замирают на деревьях — хлопьями.
Белая стена за окном. Белый мир за белой стеной. Он, кажется, никогда не вынырнет из этой белой глушащей тишины, когда слышен только шорох падающего снега.
Мир утонул в белизне. Она проникла и сюда, за выцветшие витражи окон, растерявших краски под шелест белого снежного танца.

***

Белое лицо на белой подушке. Впалые щеки. Тонкий нос. Суточная щетина и черные вихры, брови и ресницы — вот всё, что выделяется на стерильно-белом фоне.
Белое всё вокруг. Стены, шторы, абажур, узкая больничная койка. Я дико смотрюсь среди этой белизны. Я контрастирую. Я и ночь за окном. Она пытается выдернуть мир из ватного снежного кокона. А я — отговорить тебя уходить в эту белизну.
Ночь. Они сказали, что сделали всё, что могли. И если ты переживёшь эту ночь, то выкарабкаешься. Если ты переживёшь эту ночь.
Секунды летят одна за одной, с бешеной скоростью складываясь в минуты и часы, забирая тебя у меня.
Если ты уйдёшь, что мне останется? Горький от крепости чай, стылый пол, шуршание пергамента с бессмысленной писаниной, ледяные простыни под ледяным одеялом, тупая боль под левой лопаткой — та, что отдаётся в руку и мешает вдохнуть. И одиночество. Белое, снежное, слепящее одиночество. И пустота. Пустота и эта грёбаная, никому не нужная жизнь. Никому, кроме тебя. Тобой же отвоёванная, вырванная из намертво стиснутых челюстей смерти.
Ты не можешь так поступить со мной. Ты не можешь бросить меня теперь, когда я только-только поверил, что моя жизнь может состоять не только из холода и боли, не только из одиночества и косых взглядов, не только из долга.
Зачем ты не поверил тогда, что я умер? Зачем вернулся в Хижину после Битвы? Зачем пёр меня на себе, боясь причинить вред левитацией? Зачем орал на Помфри, угрожая ей всем, чем только мог, лишь бы она сделала хоть что-нибудь?
Я знаю, тогда тебе нужно было вырвать из пасти смерти хоть одного из тех, кого она забрала в Последней Битве. Но почему я? Зачем ты сделал это со мной, если собираешься сейчас вот так уйти и оставить меня тут?!

***

Черт, как давит под левой лопаткой! Вдох, второй. Тише. Уже дышится. И ты еще дышишь. Я вижу, простынь на твоей груди изредка слабо приподнимается. Дышишь. Если бы не чудовищная бледность, можно было бы подумать, что ты просто спишь. Хотя нет. Так мог бы подумать кто угодно, но не я. Я знаю, ты не умеешь спать на спине. Ты спишь на животе, обхватив руками подушку и согнув одну ногу. Щека придавлена подушкой, и от этого губы получаются по-детски обиженно надутыми. Во сне ты морщишь нос и горестно вздыхаешь, будто печалясь о судьбах всего мира. Впрочем, так оно, наверное, и есть. Ответственность за этот долбаный мир тебе прививали долго и упорно, исподволь и в лоб, лимонными дольками и Авадой. Как угодно, лишь бы усвоил — ты, блин, в ответе за мир. Золотой мальчик. Спаситель человечества. Гарри Поттер, наша новая знаменитость.
Сколько раз ты хохотал, припоминая мне этот выпад. Хохотал, подначивая меня, дразня и зля. Хохотал и лез обниматься, называя слизеринским ублюдком, которого Авада исправит.

***

Снег за окном усилился.
Помнишь, он так же падал в тот день, когда я вышел из Мунго, провалявшись там полгода после Последней Битвы. Полгода я никого не хотел видеть. Полгода я отсылал журналистов, Авроров, министерских чиновников и даже самого Министра с его орденом, Минерву, делегации слизеринцев и твоего нелепого детского отряда. Все они хотели пожать мою чёртову руку, принести свои чёртовы извинения, уверения, поздравления, сожаления. И все понемногу остыли и отстали.
И только ты упрямо таскался ко мне и молча сидел в углу палаты, не заговаривая, ничего не требуя и ни о чём не прося.
Тебя я выставить не мог. Просто не мог.
А потом ты пришел встречать меня из больницы. Ты выглядел замёрзшим воробьём, еле различимый за снежной стеной. Стоял и ждал. И я снова не смог. Не смог пройти мимо, не заметив. Не смог привычно отгородиться презрением, надменностью, не смог сделать ничего из того, что с таким успехом отточил до совершенства за долгие годы своего одиночества. Я больше не мог быть одиноким. Ты мне не позволил. Ты вцепился в мою дерьмовую жизнь и затопил её собой, смывая снег, разрушая мои стены и возводя свои наивные, волшебные, упоительные в своей нереальности замки.
И вот теперь ты бросаешь меня над грудой этих сияющих кирпичей. Потому что без тебя им не выстоять. Без тебя они истончаются и рассыпаются с пронзительным звоном, отдающим в сердце.

***

Черт, опять. Вдох. Еще. Дыши, и я смогу дышать. Видишь? У меня получается. И у тебя должно получиться.

***

Что произошло что-то непоправимое, я понял сразу, как только увидел в камине перекошенное лицо твоего невозможного Уизли. Нельзя было тебе брать в напарники такого болвана. Он не мог связать двух слов, но того, что я расслышал, хватило, чтобы снова сдавило под левой лопаткой.
Alba Mortis. Проклятье Белой Смерти. Умирание в течение нескольких часов, если не произойдет чудо.
Я никогда не верил в чудеса. Я рычал, когда ты по любому поводу твердил своё фирменное гриффиндорское «всё будет хорошо». А вот теперь только на чудо и остаётся надеяться. На чудо и на твоё упрямство.

***

Светает. И несмелые лучи холодного зимнего солнца рушат мою жизнь. Нет! Я не позволю! Еще слишком рано. Я заколочу окна, я погашу солнце, лишь бы утро никогда не настало. Лишь бы не видеть белую снежную стену. И не отдать тебя насовсем этой белизне.
Останься! Я умоляю тебя не уходить. Я умоляю тебя. Ты слышишь? Открой глаза. Открой! Я не верю, что тебя здесь уже нет. Ты нужен мне, Гарри. Ты нужен мне. Чтобы заставлять моё чёртово сердце биться. Чтобы не дать мне уйти вслед за тобой. Чтобы жить.

***

Утро отчаянно пробивается сквозь тусклые стёкла мозаики. Мне не задержать его больше.
Давит. Давит слева. Снег пробирается в сердце, путая мысли танцем снежинок, не давая вдохнуть сквозь плотные хлопья, залепившие весь мир.
Вернись ко мне. Мне не нужен это мир таким стерильно белым. Таким мёртвым. Таким заснеженным.
Я прошу тебя.
Глаза печёт от бессонной ночи. Или от попавшего в них снега. Этот снег тает и падает на твоё лицо, обжигая. А может, это не снег, а мои слёзы.
Ты вздрагиваешь. Судорожно вдыхаешь и открываешь глаза.
Открываешь глаза, оглядывая сквозь весеннюю зелень мой заснеженный мир.
Снег идёт всё сильнее. Боль слева стихает. И слышно только, как падают белые хлопья. Падают. Искрят на утреннем солнце. Слепят. Слепят.
Ты что-то говоришь мне, но я не слышу. Я падаю в сияющую белизну, и твоё лицо снова, как тогда, за белой снежной стеной.
Я постараюсь пройти сквозь неё снова.
Я постараюсь.

Fin.

--------------------------------
* Падает снег.
Ты не придешь сегодня вечером.
Падает снег,
И мое сердце одевается в черное.
(Сальваторе Адамо)