Фанфик

Я смотрю на нее, не отрывая глаз.
Она стоит неподалеку, спокойно и невыносимо красиво улыбаясь своим собеседникам. Рядом с ней — ее муж, Нотт.
И они просто невероятно подходят друг другу.
Он — в черном смокинге, она — в белом, свободном платье.
Если бы я не знал, что это просто очередное светское мероприятие по случаю пожертвования кучи галеонов для развития больницы Святого Мунго кем-то очень богатым и влиятельным, я бы решил, что это ее свадьба.
Так она прекрасна.
Ее волосы отросли и теперь доходят до плеч. Но их цвет не изменился — по-прежнему черный.
Как не изменилось ее отношение ко мне — по-старому пренебрежительное, разве что добавилась капля нужной лести, как помощнику главы Авроров.
И она больше не называет меня «Поттер».
Нет, теперь я «мистер Поттер». И холодная улыбка, после приветствия.
А она теперь просто «миссис Нотт». Не Паркинсон, как раньше, брезгливым и донельзя недовольным встречей голосом. Теперь просто сухое обращение, едва заметный кивок и приподнятые уголки губ.
Как скучно.
Джинни задумчиво накручивает на палец прядь волос и наклоняется ко мне. Сережки в ее ушах отзываются резким звоном.
— Рон придет? — шепчет она.
Я киваю:
— Конечно. И Гермиона с ним.
Если они прекратят ссориться — обязательно придут.
Даже если не прекратят, все равно придут — по отдельности.
Ссорятся они из-за приготовлений к свадьбе – никак не могут решить, какое помещение подходит больше, какую еду нужно заказывать, и кого нужно пригласить…
Я коротко улыбаюсь Джинни и снова поворачиваюсь к Пэнси.
Она отходит от тех, с кем разговаривала, и начинает, под руку со своим мужем, приближаться к столу, заполненному закусками и напитками.
Она словно плывет по залу.
Забавно, даже отсюда я с каким-то беспокойством, отдающимся во всем теле, замечаю ее выступающие ключицы, плавный изгиб шеи, и думаю, что было со мной, если бы она подошла ближе, и я смог бы вдохнуть запах ее духов.
Если бы я мог прикоснуться к ее мягкой, как бархат коже и…
Мотаю головой, приходя в себя. Рядом со мной — Джинни, о чем я думаю?
Идиот.
Она берет в руки бокал вина и задумчиво наклоняет его, заставляя красный, как кровь, напиток плескаться то у одной, то у другой стенки. Затем вдруг отдает его мужу и, что-то сказав ему, подходит ко мне и Джинни.
— Мистер Поттер, — говорит она, улыбаясь. — Мисс Уизли.
Джинни кивает ей, копируя ее улыбку. Она напряжена, в отличие от такой спокойной и даже расслабленной Пэнси.
— Как ваша работа, мистер Поттер? — поворачивается она тем временем ко мне. — Много дел?
Я не понимаю, с чего она так заинтересовалась мной. С другой стороны, когда я замечаю, как играет свет сотен свечей, освещающих зал, на ее коже, мне становится все равно.
— Не слишком, — осторожно отвечаю я. — А как вы, миссис Нотт?
И не скажешь, что бывшие однокурсники. Пусть и с разных факультетов.
— Я? — она оглядывается, словно ищет кого-то. — У меня все замечательно, мистер Поттер. Могу я узнать, скоро мисс Уизли начнет носить вашу фамилию?
Я замечаю то, чего не видит Джинни, - издевательский изгиб ее губ.
Она не интересуется датой нашей свадьбы. О нет, она лишь хочет показать Джинни, что лучше ее. Что-то в духе, что она уже замужем, а Джинни до сих пор просто помолвлена.
А вот это — школьная привычка.
Пренебрежение к Уизли, навязанное ей Малфоем.
Отстраненно вспоминаю, что давно ничего не слышал о Драко. Разве только, те глупости, что говорят про него и Гермиону.
Но на то они и глупости, чтобы не обращать на них внимания.
— Скоро, — отрезает Джинни.
Это — больной вопрос. Она хочет свадьбы, и как можно скорее.
Я не знаю, хочу ли.
Пэнси едко улыбается:
— Как мило. Это очень трогательно, что вы со школы вместе. Прошу прощения, мистер Поттер, я должна подойти к министру.

Когда это началось? Когда я заметил, что стоит ей оказаться рядом со мной, как я перестаю соображать? Что могу думать только о ее губах, блестящих волосах и мягкой коже?
Наверное, пару месяцев назад. Вот так, обнимая на прощание Джинни, и не вспомнишь.
Кажется, это было во мне всегда, просто дремало. И ждало пробуждения, чтобы обрушиться в самый ненужный момент.
Я рассеянно целую Джинни в щеку и аппарирую, так ничего и не сказав.
Мой дом встречает меня оглушительной тишиной. Иногда Джинни остается здесь ночевать, и тогда дом наполняется хоть какими-то звуками.
Она готовит завтрак, шумно сбегает со второго этажа на первый, прибирается, и я чувствую себя почти счастливым.
Разве не этого я хотел всегда? Нормальной, крепкой семьи? Хлопочущей по хозяйству жены, детей, которых я мог бы будить по утрам щекоткой и поцелуями?
Этого.
Тогда чего я жду? Почему не женюсь на Джинни и не получу того, о чем так давно мечтаю?
Ответ прост, но высказать его вслух, даже признаться самому себе в этом — очень трудно.
Наверное, все дело в том, что я не могу выкинуть из головы одну-единственную девушку. Ту, которая замужем за другим. Ту, которой плевать на меня. Ту, что порадовалась бы, если бы несколько лет назад выиграл бы Лорд, а не я.
Это омерзительно.
Но что-то в ней заставляет забыть о том, кто она на самом деле. Я, как и все остальные, поддаюсь на ее уловки. Я не вижу в ней ее настоящую. Она позволяет смотреть лишь на блестящую обертку от себя самой.
Пытаться понять, когда она правдива, а когда фальшивит, все равно, что смотреть на кого-то сквозь запотевшее стекло.
Ничего не разглядишь.
Черт бы ее побрал. Со всеми ее дурацкими платьями, с этими собранными волосами, которые постоянно хочется распустить, и с губами, цвет которых даже не поймешь, потому что они всегда накрашены красной помадой.
Черт бы ее побрал.

— Гарри, — раздается тихий голосок Мэнди, моей ассистентки. — Тут документы… По делу Пожирателей. Дополнения. Занести?
Я киваю, и она, наконец, полностью открыв дверь, заходит в кабинет и кладет папку мне на стол.
— Хочешь кофе? — спрашивает она, забирая у меня только что написанные письма.
Я отказываюсь, и она выходит.
Дело Пожирателей… Сколько бы лет ни прошло после окончания войны, дело Пожирателей закрыто не будет. По крайней мере, это будет продолжаться до тех пор, пока Кингсли — министр.
В папке, которую мне сейчас принесла Мэнди, всего лишь дополнения по основным делам. Заметки наблюдателей, тех, кто ходит проверять заключенных и подозреваемых.
Первый пергамент в папке о Малфоях. Их колдографии, описания их палочек, преступления, совершенные ими. Малфоям повезло, они не в Азкабане, а под домашним арестом.
«За своевременную помощь», — как выразился Кингсли.
Помощь, как же. Нарцисса просто спасала задницы своего мужа и сына.
И теперь Гермиона, только недавно перешедшая из Отдела контроля магических животных и существ в Отдел магического правопорядка, вынуждена каждую неделю бывать у Малфоев в особняке, чтобы убедиться, что они не используют черномагические артефакты или что-то в этом духе.
Хотя какие артефакты, когда даже способности их палочек сильно ограничены?
Я рассеянно перебираю кипу пергаментов, пока не натыкаюсь на знакомую фамилию.
Нотт?
Я начинаю быстро читать скудную информацию.

Бывший студент школы Магии и Чародейства Хогвартс, факультет Слизерин…
Отец отбывает срок (пожизненный) в Азкабане…
Жена Персефона Нотт (урожденная Паркинсон)…
Подозревается в пособничестве Пожирателям Смерти…

Отлично. Только этого мне не хватало. Кидаю взгляд на приписку, сделанную рукой главы Аврората.
Арестовать немедленно для дачи показаний. Займитесь этим лично. [/i]

Черт.
И как он себе это представляет? Мне заявиться домой к Нотту с кучей Авроров, арестовать и его, и Пэнси, так?
Гениально.
— Мэнди, — кричу я и продолжаю, когда ассистентка просовывает свою кудрявую голову в кабинет, приоткрыв дверь, — отошли Нотту повестку.
— Он же в Азкабане, — озадаченно бормочет Мэнди, но я прерываю ее:
— Младшему Нотту.

Нотт появляется спустя полчаса. Как всегда, безупречный в своей серой дорожной мантии, он чем-то напоминает мне Малфоя. Досадливо приглаживаю торчащие вихрами волосы и внимательно смотрю на Теодора. Он не сильно изменился со школьных времен. И я ошибся, не похож он на Малфоя. Ничем. Этот спокойный, взгляд открытый, словно ему нечего скрывать.
Но держится он с тем же достоинством, что и Малфой.
— Добрый день, мистер Поттер, — говорит он, после моего приглашения занимая кресло напротив стола. — Вы хотели меня видеть?
Прокашлявшись, я отвечаю:
— Да. У нас возникло несколько вопросов…
— Я не общался с отцом, — пожимает он плечами. — Уже три месяца. К банковским сейфам доступа у меня нет. Какие вопросы, мистер Поттер?
Я почти не слушаю его, раздумывая над тем, что он может прикасаться к Пэнси. Представляю себе, как он целует ее, и внутри что-то громко начинает требовать от меня немедленного ареста Нотта.
Я все-таки сумасшедший.
— Вы подозреваетесь в пособничестве Пожирателям Смерти, — говорю я медленно. — Я вынужден арестовать вас, мистер Нотт, пока ситуация не прояснится.
Он бледнеет.
— Вы не…. — срывающимся голосом отвечает он. — Вы не можете, мистер Поттер! Я ни в чем не виноват.
— Мы это выясним, — мягко откликаюсь я. — Вашу палочку, пожалуйста.

— Это нечестно! — протестующим голосом замечает Джинни, наливая в чашку кофе и протягивая ее мне. — Нотт не делал ничего плохого! Мало ли, у кого родители Пожиратели? Их всех арестовать, что ли?
Я не отвечаю, делая глоток горячего ароматного напитка.
Джинни тем временем болтает ложкой в своей чашке и негодующе на меня смотрит.
— Гарри! — не выдерживает она, наконец. — Ну что ты молчишь? Ты должен сделать что-нибудь, чтобы его освободили!
— Да что с тобой? — недоуменно смотрю я на нее. — Зачем тебе этот Нотт?
— Это просто нечестно, — тихо повторяет она. — Малфои чего только не сделали, но отсиживаются в своем особняке. А Нотт… Он же не трогал нас даже в Хогвартсе. Почему он в Азкабане?
Вот она, гипертрофированная гриффиндорская гордость. Моя бы тоже требовала освободить Нотта, если бы не одно «но».
Чертова Персефона Нотт (урожденная Паркинсон) .

— Гарри, — кричит Мэнди. — К тебе посетительница!
Я, зевнув, отзываюсь:
— Пропусти ее.
Это либо Джинни, которой вздумалось покормить меня домашним обедом, либо Гермиона, которой что-то нужно.
Я думаю о ком угодно, даже о Луне, которая сейчас, почти наверняка, должна быть в каком-нибудь богом забытом крае и искать всяких странных животных, но только не о Пэнси, которая заходит в кабинет так, словно он ее собственный.
— Поттер, — шипящим голосом приветствует она меня, — в присутствии дамы принято вставать.
Я мгновенно взвиваюсь на ноги, кляня себя за беспросветную глупость.
Она закутана в черную мантию, волосы — собраны, только одна прядка падает на лоб. Густо подведенные глаза смотрят с плохо скрытой ненавистью.
— Где мой муж? — спрашивает она серьезно.
Я пожимаю плечами:
— В Азкабане. Он под следствием.
— Что значит под следствием? — яростно выдыхает она, усаживаясь в то же кресло, что и ее муж накануне. — И почему я ничего об этом не знаю?
— Я понятия не имел о том, что тебе не сообщили, — резко меняю я тон с официального на более дружелюбный. — Хочешь воды?
— Прекрати, Поттер! — раздраженно откидывает она мою руку с поднесенным стаканом. — Не нужно.
Я со стуком ставлю стакан на стол.
— Что ты от меня хочешь? — приподнимаю я брови. — Я не могу вытащить его из Азкабана.
— Ну конечно, Золотой Мальчик не может выпустить плохого слизеринца из тюрьмы, — глумливо кривит она губы. — Не старайся, не поверю, что помощнику главы Аврората не позволено решать, кто виновен, а кто нет.
— Я, правда, не могу, — вздыхаю я. — Это решит следствие и Визенгамот.
Она бледнеет:
— Визенгамот?
Я не отвечаю, а она нервно смеется:
— Ты шутишь, да, Поттер? Визенгамот еще никого не оправдывал!
— Ну почему же? — задумчиво говорю я. — Если бы нашлись те, кто бы свидетельствовал в пользу Нотта, его бы, возможно, отпустили…
— Да кто поверит тем, кто будет свидетельствовать за него? — она сцепляет пальцы, глядя на меня исподлобья, и у меня перехватывает дыхание. — Я, его мать, ну Драко… Да только, Поттер, неужели не видишь, что нас самих скоро обвинят в пособничестве? А Драко лучше вообще сидеть тихо.
— Сюда-то ты зачем пришла? — устало интересуюсь я, прерывая ее размышления и стараясь не смотреть на ее губы.
Иначе я точно сойду с ума.
— Как зачем? — удивляется она, поднимаясь, и я подавляю в себе желание вскочить вслед за ней.
Пэнси подходит к моему столу и опирается об него руками, внимательно глядя в мои глаза.
— Если ты будешь свидетельствовать в его пользу, Поттер, его освободят, — тихо говорит она. — Ты же чертов герой войны, тебе поверят!
— Я не могу быть уверен, что он не виновен, — опять пожимаю я плечами.
— Я сделаю все, что захочешь, — помолчав и отвернувшись в сторону, негромко обещает Пэнси. — Поттер… — она снова опускается в кресло, поправляя складки на мантии. — Поттер, клянусь, все, что захочешь. Тео ни в чем не виноват. Черт, да Поттер, если кого судить за нелояльность, то это меня, — она откидывает прядку с лица и серьезным тоном добавляет: — Это ведь я просила выдать тебя Лорду, помнишь?
Я гляжу в ее зеленые, глубокие глаза, которые кажутся отражением моих собственных. Но — отражением в кривом зеркале. Не думаю, что у меня в глазах когда-либо было столько язвительности и нетерпимости. Вот только… В самой глубине я вижу страх и отчаяние. Словно она не знает, что делать, как дальше жить и получится ли это вообще — жить дальше.
Это расшатывает стену, которую я так тщательно строю с самого начала и которая должна спасти меня. От нее. От нежного запаха ее тела, от прикосновения мягких рук, от взглядов на нее — потому что если этой стены не будет, то я разрушу свою жизнь. И жизнь Джинни тоже.
— Поттер, ну же, — предчувствуя победу, говорит Пэнси. — Что ты хочешь взамен?
— Мне ничего не нужно, — странным голосом отвечаю я.
Если она не будет стоять близко ко мне, то я…
Она усмехается:
— Совсем-совсем ничего?
Встает и опять подходит к столу, наклоняясь поближе ко мне:
— Я же замечаю, как ты на меня смотришь. — Ее шепот словно одурманивает, запах духов щекочет ноздри, а в голове возникают какие-то смутные, неясные, но такие желанные обрывки образов. — Вижу, чего ты хочешь, Поттер. Что тебя останавливает? Я никому ничего не скажу. Ты получишь свое, а взамен поможешь Тео.
Имя ее мужа словно отрезвляет. Как я мог хоть на секунду отвлечься? Забыть о том, что у меня есть Джинни?
Джинни, которую я так люблю. Которая подарит мне все, о чем я столько лет мечтал: детей, частые встречи с остальными родственниками, уютные, домашние посиделки у камина… Все, что мне нужно. А как иначе? Я мечтаю о таком с тех пор, как увидел то, как счастлив Рон, его братья… И мне хочется того же.
— Миссис Нотт, я вынужден просить вас покинуть мой кабинет. Мы с вами имеем право видеться только в присутствии представителей сторон обвинения и защиты, — сухо говорю я, поднимаясь. — До встречи.
Она раздраженно отходит и уязвлено смотрит на меня.
— Такой правильный Поттер, — замирает она вдруг в дверях. — Как же так получилось, святоша, что ты хочешь меня, а не свою рыжую принцессу?
Ответ на этот вопрос я и сам бы хотел знать.



Она больше не приходит в министерство. А мне нет больше нужды ее звать. И вроде все входит в привычную колею.
Пока не появляются еще какие-то вопросы, на которые Пэнси должна дать ответ. Она оказывается права: теперь и ее подозревают в пособничестве и укрывательстве сведений.
Но теперь я, наученный горьким опытом близкого общения с ней, отказываюсь беседовать с ней, спихнув этот разговор на своего заместителя, Харви.
Харви закончил Хогвартс двумя годами раньше меня и Пэнси, и он обладает немалым правом голоса в Аврорате. Чуть меньшим, чем я, правда, но все же это лучше, чем ничего. Особенно для Пэнси. Мне было любопытно, предложит ли она ему то же, что предложила мне.
Фактически я ставил ее в неудобное и компрометирующее положение. Но я не этого добивался.
А чего — черт знает чего, я, на самом деле, добивался. Может, хотел посмотреть, как она будет вести себя с незнакомым, угрожающего вида Аврором, может, хотел проверить чувствует ли она ко мне хоть что-то, раз сделала такое предложение, или она и вправду готова… отблагодарить того, кто окажет ей хоть малейшую помощь.
Все мои ожидания и нервозность оказались пустыми. Она даже лишний раз рта не раскрыла, сидела, закинув ногу на ногу, и откровенно издевалась над Харви, который обладал немалой магической и физической силой, за что его, собственно, и держали в Аврорате, но никак не блистал умственными способностями. Переворачивала его вопросы с ног на голову, резко отвергала любые предложения о сотрудничестве со следствием, взглянула на моего несчастного заместителя даже несколько удивленно и сочувствующе, словно жалела, что он такой недалекий, когда услышала вопрос касательно ее свидетельствования против мужа.

Нет, она ничего не имеет против нынешнего правительства.
Нет, она не считает своего мужа преступником и ни о каких противозаконных действиях с его стороны не осведомлена.
Нет, она не собирается свидетельствовать против мужа.
И помогать следствию — тоже.

В конце концов, устав от нее и ее насмешек, Харви кивком разрешает Пэнси выйти и устало закрывает глаза.

Я в сотый раз пересматриваю это воспоминание в думосборе, пытаясь убедить себя, что делаю это для того, чтобы найти что-то новое в показаниях Пэнси. А не затем, чтобы увидеть, как неяркий свет искусственного солнца за окном, льющийся на пол кабинета, играет бликами на ее коже, приковывая к себе взгляд даже женатого вот уже пять лет Харви.
Не затем, чтобы в который раз увидеть ставшую до боли знакомой усмешку на красивых губах. Не затем, чтобы оказаться, пусть и в чужих воспоминаниях, рядом с ней.

Мэнди заглядывает в мой кабинет и смущенно смотрит на меня. Я протягиваю Харви очередной документ и киваю ей, разрешая войти.
Она провожает испуганным взглядом Харви и оборачивается ко мне.
— Я помню, ты просил не пускать миссис Нотт без адвокатов и все такое, — тихо говорит она, — но… — она разводит руками. — Гарри, кажется, у нее проблемы. И большие.
Мэнди удивительная. Иногда она напоминает мне Луну — то же отношение к жизни, словно она не участник событий, а лишь наблюдатель. Мэнди способна по ошибке заварить кофе и чай в одном чайнике, насыпать в напиток соль вместо сахара и перепутать важные документы. Но одновременно с этим… она разбирается в людях так, что иногда даже я, Аврор, завидую ей. С первого взгляда она решает для себя хороший ли перед ней человек и доверять ли ему и мнения своего не меняет. Уж в этом я могу положиться на нее. И если она сейчас говорит, что у Пэнси проблемы — значит, так оно и есть.
— Пропусти ее, — вздыхаю я.
Первым делом я — Аврор, и если миссис Нотт нужна помощь… Что ж, я окажу ее.
Пэнси заходит в кабинет, благодарно улыбается проводившей ее Мэнди и садится в кресло без приглашения.
— Мне нужны деньги, — без обиняков заявляет она. — Министерство арестовало наши с Тео счета. Ясно, он в тюрьме, деньги ему не очень нужны, но я? Поттер, право, я не могу существовать на оставшиеся триста галеонов.

Отлично. Просто отлично. О чем думали мои сотрудники, замораживая счета Ноттов? Что Пэнси будет питаться воздухом? Но, впрочем, они лишь следовали общей инструкции. Таков порядок.
Это я и говорю Пэнси, которая в ответ прищуривается и резко выдыхает:
— И что мне делать?
— Я ничем не могу тебе помочь…
Она прерывает меня, откинувшись на спинку кресла и глухо заговорив:
— Это не в твоей компетенции, Поттер, ясно. — Она приподнимается и с любопытством на меня смотрит: — Что тогда в твоей? Разбор документов? Бравые авроры целый день читают глупые бумажки и арестовывают ни в чем не повинных людей?

Ну… Да. Примерно этим мы и занимаемся.

— Нет, — отвечаю я. — У нас важная и ответственная работа. А на счет твоей проблемы… Подай прошение министру.
Она хмыкает, хмурясь, и надолго замолкает, явно что-то обдумывая.
— А если его не выпустят, Поттер? — кусая губу, интересуется она, наконец, ровным голосом. — Что мне тогда делать?
— Я не знаю, — в который раз говорю я. — И ничем не могу помочь.
Она качает головой и в упор смотрит на меня. Затем внезапно закрывает лицо ладонями. Я, дернувшись, все же остаюсь на месте и не подхожу к ней.
Я просто Аврор, и я не имею никакого права…
Спустя минуту она отнимает руки от лица, и я не могу понять, плакала она или нет — глаза не покраснели и смотрят абсолютно равнодушно. Не попрощавшись, она выходит за дверь — тихо, так словно ее и не было.

Система может сломать кого угодно: и самых сильных, и самых богатых, и самых умных и смелых. И ничего с этим поделать нельзя — система сильней. Если система говорит, что вы нелояльны к нынешнему правительству — значит, так оно и есть. Если она говорит, что вы неблагонадежны, то так тому и быть.
И если ваш начальник требует отправиться на встречу с особой, которая как раз и считается неблагонадежной, а вы пообещали своей невесте пойти с ней на квиддитчный матч, то вам придется путано и долго извиняться перед той, что скоро станет вашей законной супругой — начальнику не откажешь. Он часть системы.

И именно поэтому я, морозным декабрьским днем, стою перед дверьми в особняк Ноттов и вот уже пять минут жду, что мне откроют.
Наконец, спустя еще какое-то время, раздается невнятный шум, дверь распахивается, и Пэнси Нотт удивленно смотрит на меня.
— Поттер? — закладывая прядку черных волос за ухо, спрашивает она хриплым голосом. — С Тео все в порядке?
Я киваю, и она облегченно переводит дыхание. Не знаю, как меня могут одолевать такие противоречивые чувства: с одной стороны я испытываю нежность, потому что вижу, как она заботится о муже, и это показывает, что она не та ледяная скульптура, которой хочет казаться. С другой, я злюсь. Потому что это забота была предназначена не мне. А может, это самая обычная ревность.
Пэнси опирается о дверной косяк и, прищурившись, внимательно на меня смотрит:
— Зачем ты здесь, Поттер?
Я сглатываю и тихо отвечаю:
— Ты была права. Тебя подозревают в нелояльности и пособничестве. Ты… неблагонадежна.
Пэнси устало улыбается — хотя, скорее просто приподнимает уголки губ.
— Кто бы сомневался. Ты пришел задать вопросы?
Я опять киваю, и она отступает вглубь дома, разрешая пройти.
— Я… прогнала эльфов. Поэтому здесь такой кавардак.
И впрямь, весь особняк перевернут вверх дном. Дом, в котором живут Пэнси и Тео, достался последнему в наследство напрямую от бабушки, минуя родителей — поэтому Министерство не смогло его забрать или опечатать, как поступило с имением Ноттов. Та же участь не минула и Паркинсонов.
Поэтому наверняка этот маленький особняк, который раньше Пэнси, в лучшем случае, одарила бы брезгливым взглядом, сейчас самый лучший на свете.
— Иди в гостиную. Я сейчас.
Я послушно прохожу дальше по коридору, пока, заглянув в одну из открытых дверей, не нахожу гостиную. Наверное, в обычном состоянии она должна быть уютной. Но сейчас весь ковер усеян осколками, сотнями бликов отражающих предзакатные солнечные лучи, косо падающие из неплотно зашторенного окна. Пара столиков, которые, по идее, должны украшать статуэтки, пустуют — я не сомневаюсь, что пол осыпан остатками фарфоровых фигурок.
Усаживаюсь на один из трех маленьких диванов, стоящих вокруг журнального столика, и принимаюсь дожидаться Пэнси.
Она приходит пятью минутами позже. Волосы, раньше растрепанные, теперь стянуты в хвост лентой, но Пэнси не переоделась — на ней по-прежнему надето какое-то подобие халата. Он не похож на те, что носит Джинни — шелковый, глубокого синего цвета, едва прикрывающий бедра.
Пэнси заходит внутрь и протягивает мне стакан апельсинового сока. Все так же молча усаживается напротив меня и закидывает ногу на ногу.
— Ну? — наконец, спрашивает она. — Задавай свои вопросы.
Я ставлю стакан на столик и достаю из кармана пергамент, начиная перечислять все то, что выдвинуто в качестве обвинения против Пэнси. Она сидит, не шевелясь, и внимательно слушает.
Когда я заканчиваю, она вздыхает и криво улыбается:
— Немало.
Это действительно так: и помощь Вольдеморту, и препятствие следствию, и скрытие фактов, и ложные показания… И так почти до бесконечности. И почти все обвинения — правда. Я читаю это молчаливое признание в глазах Пэнси.
— Ты будешь подписывать признание? — помахиваю в воздухе пергаментом. — Если да, то Визенгамот будет не так строг.
Она молчит.
Странно, но она сейчас совсем не такая, как обычно. Подводка размазалась — плакала, что ли? — губы все в ранках и припухли, а ногти, как обычно, покрытые красным лаком, искусаны.
— Ну уж нет, Поттер.
Она подходит к дивану, на котором я сижу, и опускается рядом.
— Поттер, я никогда ничего такого не подпишу, — она хватает мою ладонь и крепко ее сжимает. — Помоги нам, Поттер, пожалуйста. Они же не выпустят Тео и меня тоже отправят в Азкабан. Поттер, я не хочу в Азкабан…
Я только сейчас начинаю понимать, что она пьяна. Взгляд перебегает с моего лица на стены, осматривает шкафы и возвращается.
Возможно, она выпила не слишком много, поэтому может говорить связно. Но осколки на полу утверждают обратное.
Я рассматриваю ее — впервые она так близко ко мне. Глаза не просто зеленые, как казалось мне раньше, а с карими вкраплениями. Губы — как я заметил еще в школе — неестественно тонкие и все искусаны, а нос маленький и вздернутый.
— Твой дружок Хагрид… — она наклоняет голову, а потом внезапно упирается лбом мне в плечо. — Даже он боялся Азкабана. А представь, что будет со мной и Тео?
Я с трудом сглатываю и пытаюсь отодвинуться.
— Я же сказал тебе, что если ты подпишешь признание… — начинаю я, но она прерывает меня.
— Поттер! — ее голос срывается на визг, и она раздраженно вскидывает голову. — Я ни за что не подпишу это! Это мой смертельный приговор, ты, идиот!
— Ты пьяна, — мягко говорю я. — Тебе нужно поспать.
— Не хочу я спать, — надувает губы она и вдруг кокетливо улыбается: — Если только с тобой, Поттер.
Я на секунду закрываю глаза, стараясь успокоиться и не наделать глупостей, но Пэнси использует это мгновение по-своему. Она обхватывает мою шею тонкими руками и прижимается горячими губами к моему рту. От удивления я замираю и даже не думаю отвечать ей.
— Ты ужасно целуешься, Поттер, — хихикает она, ложась на диван и тяня меня за собой. — Хочешь, поучу?
Я откидываю ее руки от себя и стремительно вскакиваю на ноги.
— Дурак, — комментирует мои действия Пэнси голосом, полным фальшивого сожаления. А может, настоящего, кто ее разберет?
Неожиданно она тоже поднимается и, даже не думая поправлять задравшийся халат, хватает мою ладонь.
— А, впрочем, ты прав, — говорит она, оттаскивая меня к двери. — Здесь неудобно, идем в спальню.
Я упираюсь, но не слишком-то и рьяно. Ее поцелуй — даже такой неудачный — и то, как она откровенно себя предлагает — это может свести с ума каждого. Хватит одного прикосновения к нежной коже, чтобы оказаться под влиянием Пэнси.
Для меня, во всяком случае.
Поэтому я не сопротивляюсь, когда она распахивает дверь спальни и толкает меня внутрь. Еще десяток шагов — и мы у кровати. Она отпускает мою руку и неуловимым движением скидывает с себя халат. Секунда — и шелк с тихим шорохом скользит на пол. Пэнси переступает через блестящую в неверном свете, льющимся из коридора, ткань и подходит ко мне. Я окидываю взглядом ее фигурку и осторожно, словно боясь, что Пэнси исчезнет, протягиваю пальцы, чтобы коснуться ее. Тонкие плечи подрагивают, и мне отчего-то кажется, что Пэнси вот-вот заплачет. Пока я не вижу, что она смеется.
— Какой же ты нерешительный, Поттер! — заявляет она, резким движением заставляя меня лечь на постель. — Это даже мило.
Это унижает. Но, если честно, когда Паркинсон говорила мне что-то, что не должно было причинить боль?
Но я же не должен постоянно принимать правила игры, верно? Поэтому, приподнявшись, хватаю ее за талию и кладу на кровать рядом с собой. Она бездумно смотрит широко распахнутыми глазами в потолок, словно ожидала этого моего жеста.
— Ну, давай же, — говорит она внезапно тихо. И ее шепот, слова, которые она произносит, выгибаясь, то, как ее пальцы сминают простыни, рушат мои последние сомнения. Я наклоняюсь над ней и впиваюсь в ее губы поцелуем. И чувствую ее улыбку на своих губах. Она слегка приоткрывает рот, словно прося — хотя нет, это же Пэнси — позволяя мне углубить поцелуй. Моя ладонь касается ее щеки, спускается на плечи и, наконец, достигает груди. Я перекатываю между пальцев твердый сосок, и Пэнси коротко и почти удивленно ахает мне в губы.
— А ты молодец, — стонет она, задыхаясь, когда я прерываю поцелуй, чтобы лизнуть ложбинку на груди. — Ч-черт, — на выдохе, когда мой язык описывает круг вокруг соска.
— Хватит! — вдруг почти кричит Пэнси, когда моя ладонь касается внутренней части бедра, гладя его. Ее гневный, но подернутый туманной пеленой, взгляд прожигает меня, но я не обращаю на это внимания. Если бы она хотела, то давно могла бы меня остановить или сделать все по-своему. А так… это просто ее очередные шуточки. Очередная попытка сделать из меня сумасшедшего.
— Ну какой же ты медленный! — бормочет, когда мои пальцы осторожно проникают внутрь нее, и тут же закусывает губу, толкаясь мне навстречу. — Ну, Гарри… — жалобно, — ну пожалуйста!
Она поднимает руку и начинает поглаживать мою щеку. Потом ее пальцы путаются в моих волосах, и она тянет меня к себе, чтобы поцеловать. Я послушно ласкаю ее губы, но пальцев не отнимаю, и она извивается подо мной.
— Ненавижу, — сообщает она, когда я принимаюсь проводить языком по синеватым венкам на ее запястье, и сама раздвигает ноги, обвивая ими мою талию. Мне остается только скользнуть внутрь нее, чувствуя, как она сжимается вокруг меня, видя, как она откидывает голову назад, подставляя белую шею для моих укусов-поцелуев, слыша, как она коротко и почти беспомощно стонет.
Я двигаюсь резко, но она так открыто и искренне отвечает мне, что я даже не задумываюсь о том, что могу причинить ей боль. В какой-то момент ее пальцы вцепляются в мои плечи, разрывая кожу и оставляя царапины, и она, негромко вскрикнув, крепче прижимает меня к себе — этого хватает, чтобы я кончил — и устало откидывается на постели.
Несколько минут мы лежим, не двигаясь, и я слушаю ее прерывистое дыхание. Затем Пэнси, лениво потянувшись, приподнимается и, откинув край покрывала, скользит под него. Я понятия не имею, как теперь с ней себя вести, поэтому остаюсь на месте.
— Поттер, — зовет она меня, наконец, — я не хочу, чтобы ты окоченел, а меня обвинили бы в убийстве должностного лица… Так что иди сюда.
Она приподнимает одеяло, и я укладываюсь рядом с ней. Она протягивает руки и обнимает меня, утыкаясь лбом в основание шеи.
— Как думаешь, твоя принцесса тебя простит, если узнает? — шепчет она сонно.
Напоминание о Джинни — как ведро холодной воды. Я разве что не подпрыгиваю на постели.
— Дурак, — тихо смеется Пэнси, — чего ты так боишься? Никто ей не скажет. Я — уж точно.
Она заглядывает мне в лицо и игривым тоном интересуется:
— А, может, ты просто решил, что я лучше нее, и теперь она тебе не нужна?
Это почти правда. Почти — потому что я знаю, что я не нужен Пэнси, и не важно, как бы я нуждался в ней самой. Но Джинни я необходим. Она любит меня, и это гораздо лучше того, что может дать мне Пэнси.
Если она вообще что-то может мне дать. Или захочет.
Однако я отчего-то не сижу с Джинни на трибунах, не болею за ее любимую команду, а валяюсь на постели с Паркинсон.
— А что, если даже после всего этого, — осторожно начинаю я, — мне не хочется помогать Тео? Ты же для него все это сделала? Что, если теперь я решу оставить его в Азкабане, чтобы ты досталась мне?
— Ты этого не сделаешь, — уверенно говорит она, — потому что я не достанусь тебе в любом случае.
Я раздраженно хмурюсь и сажусь на кровати. Поняв, что Пэнси и не думает возражать, я встаю и, найдя на полу непонятно когда скинутую рубашку, одеваю ее. Поправляю брюки и толкаю приоткрытую дверь, чтобы выйти из комнаты.
— Или, потому что я и так досталась тебе.
Голос Пэнси заставляет меня замереть и обернуться. Она привстала на кровати и насмешливо смотрит на меня, придерживая покрывало у груди.
— Что?.. — хрипло переспрашиваю я.
— Что ты слышал, — тянет она, падая обратно на кровать. — Иди уже, провожать не буду.
Я почему-то чувствую себя идиотски счастливым, аппарируя домой.



— Я считаю, что Нотт не виноват, мистер Робардс, — говорю я своему начальнику, передавая ему папку с делом Теодора. — И его жена — тоже.
— Это ваш вчерашний разговор тебя убедил? — приподнимает брови он, и я вздрагиваю, только потом понимая, что он имеет в виду допрос, который я должен был провести вечером.
— Кхм, да, — откашлявшись, бормочу я. — Она… они… я знаю их со школы. Моя невеста, — странно теперь так говорить о Джинни, — была в Хогварсте в год смерти Лорда. Она утверждает, что Нотт не принимал участия в истязаниях Кэрроу.
— А Пэнси, — Робардс разглядывает колдографию Паркинсон — черт, бывшей Паркинсон! — просила выдать тебя Сам-Знаешь-Кому. Как тебе это?
— Я знаю, — закатываю я глаза. — Она просто испугалась.
— Значит, ты будешь свидетельствовать в пользу Ноттов? — прищуривается главный Аврор.
— Да, — решительно киваю я.

Я сижу за столом в «Норе» и пью невыносимо горячий чай с медом. Из солидарности к простудившейся Джинни, закутанной в пушистый шарф. Она чихает и отхлебывает из своей кружки. Поморщившись, поясняет:
— Там еще лимон и черный перец. Гадость.
Я улыбаюсь и думаю, что лет через пять она будет так же лечить нашего ребенка. От этой мысли внутри разливается неожиданное тепло.
Она — не Пэнси. Джинни отличается, от нее, как день от ночи. У Джинны замечательные рыжие локоны, слегка вьющиеся, а у Панси волосы короткие, черные и абсолютно прямые. Когда Пэнси смотрит на меня, то в ее взгляде есть лишь насмешка. Глаза Джинни полны тепла и заботы. О Пэнси можно сказать что угодно, только не то, что она любящая и мягкая, а Джинни как раз такая.
Я бы женился на Джинни, а с Пэнси… Да, а с Пэнси бы я спал.
Что бы я не делал, я выгляжу в глазах Пэнси идиотом. А для Джинни я всегда герой. Ее герой, а не Золотой Мальчик.
— Что-то не так? — тихо спрашивает Джинни, накрывая мою ладонь, лежащую на столе, своими пальчиками. — О чем думаешь?
Панси на меня плевать, ей нужно лишь спасти своего мужа. А Джинни любит меня.
— Слушай, — говорю я, — как насчет того, чтобы пожениться в следующем месяце?
Джинни смотрит на меня широко распахнутыми глазами, потом весело смеется и бросается ко мне. Обняв меня за шею, она выдыхает:
— Да, конечно, Гарри!
И целует меня куда-то за ухо.
Я снова улыбаюсь, проводя ладонью по ее волосам. Джинни резко отстраняется от меня и опять чихает.
— Если я не умру к тому времени, — кривится она.



— Слушание состоится завтра, — говорю я Пэнси, открывшей дверь после первого стука. — В зале номер пять.
Можно было отправить ей письмо, можно было прислать к ней одного из младших сотрудников, можно было, по крайней мере, сообщить через камин. Но я хотел посмотреть на нее, чтобы убедиться, что она мне уже не нужна.
А убедился только в том, что я крупно ошибся.
На ней широкий, явно мужской, свитер с высоким горлом и мягкие, обтягивающие штаны. Сережки, похожие на те, что носит Джинни, звенят при каждом удобном случае, отвлекая.
— Я буду давать показания в пользу Тео, — добавляю я, стараясь смотреть куда угодно, только не на нее. — И в твою, конечно, тоже.
— Заходи, — усталым и хриплым голосом зовет вдруг Пэнси, отступая в глубину дома.
Я нерешительно шагаю вперед и оказываюсь в знакомой прихожей. И тут же с Пэнси что-то происходит. Она мгновенно обнимает меня и целует мои губы. Я ошалело приоткрываю рот, и ее язык тут же скользит внутрь. Она прислоняется к стене, сжимая в пальцах мою рубашку, заставляя меня едва ли не лечь на себя.
Я с трудом отстраняюсь от нее и спрашиваю, задыхаясь:
— Ты чего?
Она улыбается, но губы дрожат, и она бормочет:
— Я просто… А если ничего не получится?
Голос почти детский, нежный и испуганный. Сводит с ума и заставляет кровь вскипеть. Алая помада размазалась, щеки раскраснелись, а глаза, в которых плещется глубоко затаенная паника, блестят.
— Все будет хорошо, — обещаю я, прижимая ее к себе. — Веришь?
Она отчаянно кивает. Воспользоваться таким ее состоянием я не могу, поэтому заставляю ее медленно разжать пальцы и отступаю к двери.
— Поспи, отдохни, — говорю я. — Не волнуйся.
— Уходишь? — спрашивает она, и внезапно бледнеет. Я подскакиваю к ней как раз вовремя, чтобы успеть подхватить, потому что она начинает съезжает по стене.
— Что с тобой? — встряхиваю я ее за плечи, но голова, как у куклы, лишь безвольно мотается из стороны в сторону. — Эй, Пэнси!
Но она только оседает в моих объятиях, совершенно не реагируя на крики. Я поднимаюсь вместе с ней на руках и иду, почти бегу, в спальню. Укладываю ее на постель и принимаюсь махать палочкой, бормоча:
— Оживи!
Но даже несколько раз произнесенное заклинание не помогает, поэтому я бросаюсь к камину. Чтобы соединиться со Св. Мунго мне требуется всего несколько секунд.
— Приемное отделение слушает. — Я смотрю на приветливо улыбающуюся девушку, сидящую за столом. — Какие у вас жалобы, сэр?
— Девушка… Женщина упала в обморок, — тараторю я, — я применял заклинания, но ничего…
— К сожалению, вся оперативная группа занята, — продолжая улыбаться и не меняя тон, отвечает целительница. — Как только кто-нибудь освободиться…
— Я Аврор, черт побери! — рявкаю я. — А женщина — важный свидетель! Пошлите немедленно сюда колдомедика!
Девушка бледнеет и, заикаясь, говорит:
— Сейчас, сэр, секунду.
Буквально через пару минут из камина вываливается волшебник с длинной, почти такой же, какая была у Дамблдора, бородой. Он размахивает сумкой с зельями и спрашивает торопливо:
— Где ваш свидетель?
Я поспешно отвожу его в спальню и указываю на Пэнси, которая по-прежнему без сознания. Колдомедик бросается к постели и проводит над Пэнси палочкой. Появляется голубоватое свечении с редкими вкраплениями зеленого, и старик усмехается.
— Эх, вы, юноша, — говорит он на удивление спокойно, выуживая из сумки темно зеленый флакон и капая его содержимым на кончики пальцев. По комнате распространяется резкий запах мяты. — Просто переутомление не распознали. А еще Аврор… — целитель размазывает настойку яркого травяного цвета по лбу Пэнси и поднимается, произнося очищающее заклинание. — Дайте ей отдохнуть денек, и все будет в порядке. У бедняжки, — сочувствующе глядит он на Пэнси, — видно, не легкая неделька выдалась.
Когда мне, наконец, удается спровадить колдомедика, я присаживаюсь на краешек кровати. Проходит четверть часа, прежде чем ресницы Пэнси начинают дрожать, и она, моргая, распахивает глаза.
— Поттер, — странно-тягучим голосом говорит она, от которого у меня в животе появляется горячий комок. — Что случилось?
— Ты упала в обморок, — говорю я почему-то извиняющимся тоном, — тебе нужно полежать.
— Ложись рядом, — предлагает Пэнси, и я, помедлив, следую ее совету. Теплое тело Пэнси прижимается к моему, когда она, повернувшись, крепко обнимает меня. Короткие волосы щекочут лицо, а губы в опасной близости.
— Не поцелуешь? — выдыхает она.
— Зачем тебе это все? — шепотом спрашиваю я.
— Ты мне нравишься, — грустно улыбается Пэнси, и я оказываюсь просто вынужденным прижаться к ее губам.



— Нотт, Персефона! Проследуйте в пятый зал для дачи показаний.
Пэнси резко поднимается и на секунду закрывает глаза.
— Дай руку, — просит она, и я удивленно протягиваю ей ладонь. Ее пальцы переплетаются с моими, и она добавляет: — Пожелай удачи.
— Удачи, — говорю я серьезно, и она, круто развернувшись, отдаляется от меня. Заходит в зал суда, кинув напоследок прощальный взгляд, и дверь за ней тяжело закрывается.
Когда мы выйдем из Министерства, все изменится. Тео будет на свободе, Пэнси снова станет его женой, а Джинни — моей.
Болезнь Пэнси словно что-то сломала в нас. Пока я лежал на кровати, просто обнимая ее, мне было так спокойно, как никогда в жизни. Но взгляд то и дело возвращался к колдографии на стене: улыбающиеся, счастливые Пэнси и Теодор. Я не имею права мешать им. Я не имею права портить жизнь Джинни. И Пэнси не имеет права бросать Тео.
У нас вообще ни на что нет прав.
— Поттер, Гарри! Проследуйте в пятый зал для дачи показаний.
Я медленно поднимаюсь и иду по длинному коридору. Я отпустил Пэнси, и она отпустила меня. Иначе и быть не могло.
Я мог нравиться ей, но любила она Тео.
Я мог хотеть ее, но любил я Джинни.
Но почему-то когда я встаю за стойку и принимаюсь отвечать на вопросы волшебников, я не вижу никого кроме Пэнси, следящей за мной с пристальным вниманием. Ее взгляд скользит с меня на Тео, сидящего в кресле. Его запястья и лодыжки оплетены цепями, и он, не отрываясь, смотрит на свою жену.
Когда я заканчиваю давать показания, то усаживаюсь на скамейку для свидетелей рядом с Пэнси.
Судьи уходят посовещаться и возвращаются через полчаса.
И объявляют приговор: Теодора Нотта оправдать по всем пунктам, Персефону Нотт оправдать по всем пунктам.
Пэнси облегченно выдыхает и бросается к освобожденному мужу. Обвивает его шею руками, и я отворачиваюсь.
У нас нет права!
Пэнси смеется счастливо, Тео — неверяще, и они, рука об руку, идут к выходу из зала. На Пэнси белоснежные юбка и пиджак, на Тео — черная мантия.
И, наверное, это правильно. Вроде как вторая свадьба.
И у меня нет права пялиться на Пэнси.
У самых дверей Пэнси оборачивается, и ее взгляд находит меня в толпе. Она смотрит на меня чуть насмешливо и внезапно подмигивает, кивнув, словно приглашая последовать за собой.
У нас нет прав ни на что?
Ну, да. У нас почти что нет прав.
Но выход можно найти всегда. Я уверен.