5. Близость

- Но извольте не забывать, где ваше место, - голос Флинта звучал зло и презрительно. Казалось, только воспитание удерживало его от желания сплюнуть и избавиться от кусочка грязи, налипшего на чистую гладь его репутации. Гермиона уже приготовилась что-то ответить, но вдруг, вглядевшись в не отпускающие ее глаза, к своему удивлению, не увидела там отражения сказанного. Вместо этого в них угадывалось тепло, забота и почему-то просьба. Этот взгляд, полный размытой, синего цвета нежности, длился не более двух секунд, а потом вновь приобрел тот темный оттенок, к которому она уже успела привыкнуть за последние три года. Флинт сказал какую-то едкость Пэнси, но Гермиона уже этого не слышала.
Как определить, когда человек говорит правду, а когда нет? Как проверить, не врут ли глаза, перечащие оскорбительному тону голоса? «Показалось», - успокоила себя Гермиона, которой сейчас меньше всего хотелось задумываться о непонятном в характере Флинта. «Нет, не показалось», - перечило мерзким голоском ее тонкое, как она любила говорить, «подчеркнуто слизеринское» чутье.

Гермиона с трудом сохраняла грациозность походки, не успевая за широкими шагами будущего мужа. Она уже два раза пыталась высвободить руку, которую тот властно сжимал в своей ладони, но от этого хватка только усиливалась. Пальцы Флинта были твердыми. Они жестким гипсом стягивали ее запястье, но не причиняли боли.

В кругу чистокровных аристократок Гермиона редко слышала, чтобы женщины говорили плохо о собственных супругах, однако неприятные предположения по поводу чужих мужей и женихов высказывать никто не стеснялся. Так, однажды она была приглашена на предсвадебный девичник еще одной своей вынужденной подруги Лаванды Браун – Гермиона про себя называла ее изысканной простушкой за ее круглые глаза в сочетании с острыми благородными скулами. За чаем Лаванда отпила немного из изящной чашки и невзначай спросила у Пэнси, не бьет ли ее Вуд. Пэнси привычным движением сдвинула к переносице брови и удивленно покачала головой. Гермиона всегда могла по голосу определить, врет она или не врет, и сейчас ее короткое уверенное «нет» звучало как никогда искренне. Конечно же, Вуд за что не тронул бы Пэнси, и дело тут было вовсе не в том, что к тому времени он еще не имел официального статуса ее жениха, а в том, что это был за человек. А вот Лаванда, задавшая, на свое горе, неумелый вопрос, не смогла придумать столь же искренней ответной реплики. Пряча раскрасневшееся лицо в ароматной испарине чая, она лишь выдавила из себя подобие вежливой улыбки, от которой веяло завистью и обидой: ее-то жених, Блейз Забини, характером пошел в мать и потому не отличался особенной мягкостью.
Следующим утром, на свадьбе четы Забини, Гермиона то и дело невольно посматривала на большие, тяжелые руки Блейза. Затем она переводила взгляд на лицо Лаванды и с ужасом представляла себе, сколько времени той придется проводить по утрам перед зеркалом, чтобы сохранять для гостей мужа нежный однотонный цвет кожи. Гермионе было жаль подругу, но вместе с тем где-то внутри шевелился робкий маленький страх: а вдруг Флинт окажется совсем не таким, каким она хочет его видеть? А вдруг под скользкой слизеринской маской скрывается совсем не тот человек, которого ей нарисовала фантазия? Этот страх не беспокоил ее в течение дня, но зато ночью захватывал так крепко, что не помогали никакие зелья. Гермиона боялась. Нет, не того, что Флинт будет ее бить: он часто бывал с ней груб, но никогда не делал больно. Она боялась другого - того, что он так и будет притворяться всю жизнь, а еще хуже – что он никогда и не притворялся. Сотни раз она представляла себе, что в день свадьбы она, наконец, увидит собранные в мозаику характера кусочки тепла и доброты, которые очень редко проскальзывали в его и без того нечастых взглядах. Но ведь все это она могла просто выдумать – чтобы было зачем и, главное, куда жить, потому что жить в никуда Гермиона не умела. Так было и сейчас. Флинт грубил, отрезая фразы, как куски свежего мяса, а она пропускала все мимо ушей и с надеждой ловила перемены в его глазах.

Они шли коридорами и закоулками резко и целенаправленно, пока Флинт вдруг не толкнул ее в нишу за каким-то плакатом патриотического содержания. Там была маленькая незаметная дверь, через которую они попали в помещение, в котором Гермиона, к своему удивлению, узнала бывший кабинет Харриса. Здесь Флинт отпустил ее запястье, но когда она попыталась отстраниться, аккуратно удержал ее за плечи на расстоянии вытянутых рук. Его волосы растрепались от быстрой ходьбы, а дыхание сбилось, однако выражение лица оставалось надменным, с чем совершенно не вязался голос, которым он заговорил.
- Куда вы… - начал он тихо.
- Флинт! – его рука мягко легла на ее губы, заставляя ее замолчать.
- Так куда же вы собрались, мисс Грейнджер? – все так же тихо, но твердо спросил он и только тогда убрал руку.
Гермиона неловко чувствовала себя под его пристальным взглядом, хотя и пыталась убедить себя в том, что он просто немного переигрывает. «Правду или неправду?» – быстро подумала она.
- Скажите правду, - уточнил Флинт.
- Как? - Гермиона испуганно дернулась. Он не мог прочесть ее мысли, ведь у него не было в руках палочки. Но ее щеки все равно вспыхнули от стыда, когда она подумала, сколько всего интересного он мог бы вычитать в ее голове.
– Не бойтесь, - устало сказал Флинт, - я в легилименции не смыслю. Просто догадался.
Гермиона невольно улыбнулась его словам: владеть легилименцией в их кругах было неприлично, а он так легко признавался в своей слабости. Ее приятно удивило и подбодрило это простое признание, и она, набрав побольше воздуха, нерешительно ответила:
- В Хогвартс, - и потом смелее: - Мне нужно туда по работе.
Гермиона приготовилась спорить, но Флинт отнесся к ее словам на удивление спокойно. Какое-то время он молча смотрел сквозь нее, в узор противоположной стены, и обдумывал что-то. Потом его взгляд обрел обычное деловое выражение и он, вероятно, что-то для себя решив, просто кивнул ей и легонько подтолкнул к камину.
- Хорошо, - разрешил он. – Через этот камин вы попадете в «Три метлы». Сейчас там людно, и вы не вызовете подозрений.
- Но почему через этот? – спросила Гермиона. Она ненавидела, когда за нее что-то решали.
- Потому что этот камин не регистрируется. Я так понимаю, вы едете туда не с официальным визитом, - заметил он.
- Но я же по работе! – возмутилась Гермиона, уязвленная его недоверием.
- И у вас даже есть разрешение? – он усмехнулся и почти нежно перевел взгляд с ее обиженных глаз на ее не менее обиженные прикушенные губы.
Гермиона сдержалась. Ей еще много чего хотелось спросить. Например, откуда Флинт знал о потайной двери? Или, как он сумел просто взять и открыть ее? Гермиона не видела, чтобы он снимал какие-нибудь охранные чары, а ведь она знала, что в кабинет начальника Третьего отделения, кроме самого Лорда и его таинственного помощника, которого никто не знал в лицо, могли попасть только несуществующие прямые родственники Харриса. Да, Гермиона могла бы спросить еще многое. Но Флинт был редко охотлив до разговоров, и она боялась просто-напросто исчерпать свой сегодняшний лимит, поэтому она задала еще только один волнующий ее вопрос:
- А у вас здесь что за дело?
Флинт как-то по-детски нахмурил веснушчатый нос и посмотрел в сторону.
- У вас мало времени, мисс Грейнджер, скоро ночь, - сказал он вместо ответа.
Хрупкая корка откровения провалилась под первым же неосторожным вопросом Гермионы, и теперь голос Флинта привычным железом ударял по ушам. Он уже более решительно направил ее к камину, потом заботливо, но поспешно наполнил ее ладонь летучим порохом и отвернулся, не прощаясь. В свете зеленого пламени она услышала тихие, слабые, так непохожие на него слова:
- Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Гермиона.

* * *
В волшебной части Лондона было туманно и по-зимнему темно. Небо нависло над усталыми огнями улиц. Город накрыли взбитые облака, похожие на сонных замерзших слонов. Джинни вышла на улицу и мягко прикрыла за собой дверь Библиотеки для чтения. Ветра почти не было, но Джинни все равно было холодно. Она зябко потерла друг о друга руки в перчатках и поправила воротник теплой мантии.
- Джордж! – позвала она, и вечерний туман мгновенно проглотил ее голос.
Джордж часто опаздывал, но сегодня их ждало очень важное дело, которое никак нельзя было отложить, и поэтому Джинни нервничала. Она беспокойно переступила с ноги на ногу и вздохнула. Она не любила ждать, всматриваясь в далекие цветные точки людей, и поэтому теперь повернулась спиной к убегающей в зиму улице и стала рассматривать небольшую магазинную витрину. За стеклом подрагивали парящие в воздухе детские книги. Здесь были собраны самые волшебные из всех волшебных сказок, которые она только знала. Странные, красочные и необычайно живые истории передавались в семье Лавгудов из поколения в поколение, и мистеру Лавгуду оставалось только записывать их на свежем пергаменте.
Сейчас разрисованные герои на книжных обложках тихо переговаривались, уже готовясь ко сну. Джинни улыбнулась маленькой эльфийской девчушке, которая пыталась согнать с себя крупную цветастую бабочку, и мысленно пожелала ей спокойной ночи.
За витриной, сквозь неяркий тюль был виден кусочек гостиной с двумя округлыми диванами. На одном из них, подперев рукой щеку, расположился Драко. Его лица не было видно, но Джинни прекрасно представляла себе его бледные, чуть надменные глаза и уверенную линию губ – всегда полураскрытых, всегда готовых к полемике. Рядом с ним, поджав под себя ноги, сидела Луна. В руках у нее были новые рисунки, на которых она изобразила, как помнилось Джинни, кизляка. Луна глядела на брата озадаченно, исподлобья и время от времени что-то показывала на одной из своих работ. Судя по выражению ее лица, брат был недоволен рисунками. Прошлым летом Драко пообещал сестре, что будет учить ее рисованию, и та с радостью согласилась. Однако они не учли одной небольшой проблемы: между ними в этом вопросе напрочь отсутствовало взаимопонимание. Луна была импульсивна и рассеянна, а Драко – до невозможного аккуратен и строг в суждениях. Надо ли говорить, что его неизвестно откуда взявшаяся любовь к академичности никак не вязалась с концепцией свободной живописи и россыпью цветных линий в работах сестры. Вечерами они садились у камина и вели нескончаемые разговоры о форме и содержании.
По мнению Джинни, у Драко был тяжелый характер, но поскольку ей самой всегда хотелось иметь старшего брата, она была склонна списывать его причуды на хорошее воспитание. При всей своей внешней непоколебимости и болезненной гордости, несвойственной полукровкам, он был заботливым братом и отличным другом. И пусть самая смешная шутка не могла вызвать у него необузданного хохота, но его нельзя было назвать ни холодным, ни равнодушным. С ним прекрасно можно было поболтать за чашкой кофе со слегка подгоревшими пирогом Луны, благо, редкость посетителей к этому располагала. В Хогвартсе он много времени проводил в библиотеке, где вычитал массу интересных вещей – о старинных обрядах и ритуалах, о неприступных замках и магических животных. Он вообще очень живо интересовался всеми событиями, происходящими в магическом мире. Джинни рассказывала ему о новинках в колдмедицине, а он говорил о последних перестановках на политической арене. Так они могли беседовать часами.
Луна слабо участвовала в разговорах, поскольку была далека от интенсивного потока жизни. Она жила в вымышленном мире героев отцовских сказок и собственных рисунков, куда с удовольствием пускала Драко и Джинни. Забравшись с ногами в кресло, она слушала их разговоры, изредка вставляя обрывки фраз, и рисовала на тонких белых дощечках их дрожащие в эмоциях лица. Однако если речь вдруг заходила об искусстве, она тут же откладывала работу и бойко включалась в беседу, которой с этого момента не было конца. Джинни всегда умилялась, глядя, как брат и сестра отстаивали свои позиции, ведь каждому из них были давно известны все аргументы другого.
Вот и сейчас они склонились над разложенными на диване рисунками, так что их волосы слились в один светло-шелковый цвет, и со всей серьезностью спорили о пропорциях тела кизляка, которого никто никогда не видел. Джинни улыбнулась: это были друзья. Любимые, родные. Когда уходишь от таких друзей, за спиной никогда не бывает пусто. К ним всегда можно повернуться спиной – чтобы опереться, чтобы устоять в трудный момент жизни.

* * *
- Я безумно боюсь золотистого плена ваших медно-змеиных волос*… - она не услышала хлопка аппарации, и глубокий, но еще по-мальчишески неровный голос заставил ее вздрогнуть.
Джинни прикрыла глаза, не оборачиваясь, и почти физически почувствовала, как осыпается с лица вся ее дневная усталость. Спина, которой можно было, не боясь, повернуться к друзьям, ощущала теперь родное желанное тепло. Джордж стоял всего в паре сантиметров от нее и дышал ей в волосы запахом только что выпитого апельсинового сока.
- Чьи это слова? – спросила она, все еще не двигаясь.
- Одного маггловского поэта, - прошептали ей на ухо.
- Что? – Джинни резко развернулась и, инстинктивно отпрянув, удивленно наклонила голову.
Джордж тоже отступил. В самодовольно сощуренных глазах читались одновременно торжество и нежность.
- Что? Что ты на меня так смотришь? Да, представь себе, я умею читать! – он, как ребенок, радовался эффекту своих слов, покусывая губы и лихо взлохмачивая волосы.
- Я знаю, но это же… – она осеклась и встретила его неизменно веселый взгляд. Нет, он нисколько не обиделся, но зато совершенно точно все понял.
- Я ведь могу оказаться полукровкой, - он всегда предпочитал озвучивать причину замешательства, - и тогда тебе придется с позором от меня отказаться! – с показным трагизмом заключил он.
- Ну что ты! – Джинни неуверенно шагнула к нему, пытаясь преодолеть налетевшую неловкость. – В конце концов, я же общаюсь с Лавгудами. Да что там, общаюсь - они мои лучшие друзья! И это несмотря на то, что они потомственные гриффиндорцы.
- А ты не задумывалась о том, каково им? – Джордж все так же улыбался, но его голос звучал жестче, отчего улыбка казалась почти злой. – Знать, что все, кто с ними общается, все, кто заходит к ним купить книгу – все делают это не потому что, а несмотря на.
- Я не хочу делить людей на гриффиндорцев и не гриффиндорцев, - она сокрушенно пожала плечами.
- А также на полукровок и чистокровных. Но ведь ты уже это делаешь, Джинн, - заметил он, на этот раз мягко.
- Чертова система! - она в бессилии сжала кулаки и взмахнула руками, которые он тут же перехватил беспечным, успокоительным движением.
- Знаешь, я бы многое отдал, чтобы оказаться именно на Гриффиндоре. Может, тогда от нас не требовали бы такой сумасшедшей преданности Министерству, - Джинни уже успела привыкнуть к этому быстрому переходу от «я» к «мы»: Джордж не научился мыслить себя отдельно от брата. – Признали бы нас отбросами общества и оставили бы в покое.
Джинни молча уставилась на его ботинки, но потом заставила себя поднять глаза и подошла к нему еще ближе. Теперь ее лицо оказалось на уровне его груди. Смотреть друг другу в глаза было почти невозможно, и это вызвало тихий обоюдный смех, от которого стало так легко, что предстоящее неприятное дело уже не казалось таким тяжелым. Он все еще держал в своих руках ее ладони, а она касалась подбородком его шарфа. Ей не хотелось разрушать эту почти установившуюся близость, которая жгла их обоих, застыв на грани полуприкосновения. Но был еще один человек, которого Джинни не так хорошо помнила, но который был для Джорджа ровно половиной его собственной жизни, поэтому она нашла в себе силы напомнить ему об этом.
- Кстати... о вас, - сказала она, не желая произносить имен.
- О! Да. Одну секунду, - спохватился он и подмигнул ей так хитро, будто они просто собирались в гости.
Джордж шутливо поклонился и трансфигурировал что-то маленькое и невзрачное в прозрачную бутылку с мутно-желтой жидкостью.
- Апельсиновый. Как ты любишь, - торжественно пояснил он, отдавая ей сок, и уж слишком галантно предложил ей свой локоть.
«Апельсиновый. Его вкус», - подумала Джинни, прижимая к себе бутылку так, как хотелось прижаться к Джорджу. Она осторожно просунула руку в кольцо его руки и почти сразу почувствовала, как толчок аппарации сдавил все ее тело.

* * *
Черный вылощенный лифт, на удивление чистый и строгий, привез Джорджа и Джинни на второй этаж. И тот, и другая до этого много раз видели великую волшебную тюрьму снаружи, но никогда бы не предположили, что внутри она может оказаться такой опрятной.
Камера Фреда действительно почти не охранялась. Там был всего один охранник на весь этаж - огромный мужчина с маленькими добродушными глазами. Большая часть его лица была скрыта кудрявыми волосами с мелкими завитками проседи. Но несмотря на то, что охранник в два раза превосходил дементоров по росту и раз в десять – в ширину, он не казался ни опасным, ни мерзким. Напротив, он был очень разговорчив и совсем незлобив. Пока они шли под звяканье фонаря по вычищенным коридорам тюрьмы, он успел рассказать им о своих обязанностях, о своих, как он их шутливо называл, подопечных, о погоде и еще о многом другом, чего Джордж и Джинни просто не запомнили. О Фреде они поначалу намеренно не спрашивали, не желая больше полагаться на чужие слова. Но у самого входа в камеру, когда охранник, буднично побрякивая увесистой связкой, пытался отыскать нужный ключ, Джинни не выдержала.
- Скажите, ведь после поцелуя дементора тело не… - она запнулась, - не живет.
Охранник обернулся и удивленно вскинул брови.
- Так его ж не целовал никакой дементор. Кто их знает, тварей Мерлиновых, чем они занимаются там, наверху, - он неприязненно кивнул на потолок, - к нам-то поступают только беспамятные.
- Как это? - нахмурился Джордж.
- Да так, память стирают подчистую. Мать свою не помнят, бедолаги.
- Он и так не помнит, - почти беззвучно проговорил Джордж.
- Ну что ж, - человек-великан, наконец, разобрался с замком и легко распахнул перед посетителями тяжелую дверь. – Входите, только быстрее. А то мне еще накормить его надо и подгузник сменить, а у меня тут таких еще пруд пруди…

Когда они возвращались, шел дождь. Зимний, почти снежный, плачущий дождь. Он преследовал их от самых ворот Азкабана, будто не хотел отпускать, и одновременно гнал подальше от душных тюремных стен. Шум дождя избавлял от необходимости говорить. Джордж был все так же весел, но чем жизнерадостнее он становился, тем яснее Джинни видела фальшь в его улыбке. Раньше такого не было, потому что раньше был Фред. То есть сейчас Фред, конечно, тоже был – но уже другой, ненастоящий. Джинни не могла прогнать из памяти беспомощное, детское выражение на его лице, почти таком же, как у Джорджа, и оттого еще более удивительном. Охранник сказал, что Фред даже понимает некоторые слова, но сам, конечно, пока не говорит. Еще она помнила, как Джордж говорил с братом – звонко, радостно – и тот отвечал ему улыбкой. Джинни молча слушала шутовской монолог Джорджа до тех пор, пока не поняла, что он теряет над собой контроль.
- Зачем ты притворяешься, Фредди? – раздраженно веселился он.
- Джордж… - позвала Джинни, потянув его за руку. - Он не понимает тебя.
Но Джордж не хотел униматься.
-Ты не так улыбаешься! – кричал он. – Ты никогда, мать твою, так не улыбался!
Фред перестал улыбаться. Его нижняя губа задрожала, и он обиженно расплакался. Он ничего не понял из громких слов этого незнакомого человека, но зато ясно почувствовал его ярость.
- Джордж! – Джинни рванула к себе руку Джорджа.
Она знала, что делает ему больно, но она также знала и то, что если понадобиться сделать еще больнее, то она сделает – лишь бы вытащить его отсюда.
– Джордж! Останься со мной! - из последний сил вырвался ее рискованный крик. - Я лучше, и у меня есть память!
Джордж замолчал и посмотрел на нее так, будто хотел убить, но вместо этого, наконец, поддался. Медленно, нехотя, он двинулся, увлекаемый ею, в сторону лифта. И ей было все равно, простит он ее или нет.

На границе защиты дома Тонксов цвели акции. Джордж и Джинни возникли среди кустов порознь. Два несозвучных хлопка. Две промокших фигуры. Он – неестественно весел, она – подавлена.
На крыльце их поджидал Тедди. Он сидел на сухих деревянных ступенях и умиротворенно смотрел в темноту за их спинами. Они подошли, не соприкасаясь плечами, и сели на лестницу по обе стороны от него.
- Послушай, - Джинни нарушила молчание впервые с тех пор, как увела Джорджа из камеры. – А ты думал о том, что если можно стереть всю память, то, может быть, можно стереть ее и частично?
- Правильно, Джинни, - ответил ей неожиданный голос из зарослей акации.
- Кто здесь? - Джордж осторожно вынул из кармана палочку.
- Папа, - спокойно констатировал Тедди, и его волосы зажглись ярким розовым цветом, будто в предвкушении праздника.

_____________________________________________________
* А.Вертинский, «Пани Ирэна».