Глава 2
«Не думал я, что мое первое плавание в составе пиратской команды закончится тем, что мы окажемся на волоске от поимки. Признаю, был наивен. Однако в моем возрасте и при моем опыте это позволительно.
Мы были в трех днях пути от Нассау, когда впереди на горизонте показалось французское торговое судно. Не стану скрывать — после оглушительного успеха, который сопутствовал нам при захвате ирландского флейта, море всей команде было по колено. Маячившие вдалеке паруса пробуждали к жизни сладкие предчувствия, будоражили наше воображение, вызывая в нем чудесные картины безбедного будущего.
Мистер Гейтс, конечно, смеялся над теми, кто слишком бурно выражал свои восторги по поводу предстоящего мероприятия. К тому же он был не до конца уверен, что оно состоится — но, пообщавшись, не без помощи квартирмейстера, с капитаном, кажется, перестал в этом сомневаться.
Остановлюсь немного на личности квартирмейстера. Зовут его Флинт, но говаривают, что имя это — ненастоящее. Он, вне всякого сомнения, личность таинственная — про таких обычно говорят: «темная лошадка». До поры до времени тих как море в штиль, но ежели ему что-то вдруг потребуется, становится необычайно убедителен и в речах своих, и в поступках. Манера говорить выдает в нем человека образованного, а ряд особых привычек и повадок — военного; судя по всему, служил он в морском флоте, и один Бог знает, как его занесло в Нассау. О своем прошлом он если кому и рассказывал, то лишь одному мистеру Гейтсу — кажется, они успели сблизиться и сдружиться еще до начала плавания на «Каракатице».
Именно мистер Флинт, в отсутствие капитана Тафта, который в это время одиноко скучал на квартердеке, зажигал души моряков горячими обещаниями легкой добычи, которую сулило французское судно. Я стоял неподалеку, отдыхая от ведения записей и вдыхая морской воздух, а потому все слышал. Когда команда распалилась в предвкушении успешного грабежа, мистер Гейтс поднялся к капитану и о чем-то долго с ним говорил, после чего увел его в каюту — туда же последовал и мистер Флинт. А уже после короткой беседы, скрытой от наших глаз и ушей, было объявлено, что мы идем прямиком на то судно. Надо мной весело затрещали снасти: корабль исправлял курс, чтобы быстрее добраться до желанной цели.
Я ушел в каюту, чтобы вернуться к подсчетам, и там столкнулся с капитаном Тафтом. «Что, сэр, предвкушаете жаркий бой?» — спросил он меня, робко улыбаясь. Я сдержанно ответил ему, что в жизни не держал сабли или пистолета, а мое главное оружие — перо и чернила, и потому предвкушать могу лишь приятные цифры в корабельном гроссбухе. Капитан вздохнул, как мне показалось, завистливо и вышел на палубу, оставив меня в одиночестве.
Я погрузился в цифры с той страстью, с какой мои товарищи идут на абордаж. Я справедливо надеялся, что меня не привлекут к захвату, и, по правде говоря, даже в качестве наблюдателя присутствовать на палубе желанием не горел. Однако спустя время мой слух уловил волнение, скорее тревожное, чем радостное, и, движимый любопытством, я отложил свои записи и покинул каюту.
Первым мне попался Билли Бонс — высокий и крепкий молодой джентльмен с простоватым лицом. Он проявлял ко мне теплое отношение с самой первой нашей встречи, поэтому, как это обычно бывает, я чаще обращался к нему, нежели к кому-то еще из команды. Людям свойственно тянуться душой к тем, кто проявляет к ним участие, а им я не избалован, хоть меня и уважают за мое умение обращаться с цифрами.
Итак, я спросил Бонса, в чем причина всеобщей тревоги, а он вместо ответа подвел меня к левому фальшборту и вручил подзорную трубу. Мне пришлось поплотнее усадить на носу окуляры, прежде чем поднести аппарат к глазам — и когда взгляд мой устремился к горизонту через круглые стеклянные линзы, стало ясно, что так взволновало команду. Пока мы приближались к нашей жертве, в нашу сторону неумолимо шел испанский галеон — и хотя он был далеко, совершать у него на виду разбойничий акт было бы сущим безумием. Так я понял, что предприятие наше отменилось, не начавшись.
Однако как бы не так! На палубе разгоралась ссора.
Капитан Тафт вспомнил о своей должности и прилагающемся к ней авторитете: он яростно доказывал, что нам ни в коем случае нельзя нападать на торговое судно перед носом у испанцев. Его устами говорило здравомыслие, свойственное осторожным или, как полагают некоторые, трусливым людям, однако я был с ним целиком и полностью согласен. Мне нетрудно пережить день без красивых цифр в счётной книге, если на одной чаше весов — добыча, а на другой — верная смерть. Однако команда посчитала иначе, и квартирмейстер Флинт, выражая ее интересы, вступил в спор с капитаном.
«Вы трус, капитан! — мистер Флинт словно выплюнул эти слова, в его глазах явственно читалось презрение. — Галеон довольно далеко, и ему не догнать нас, если мы будем достаточно целеустремленны, чтобы сделать все быстро. А команда — я вижу это — готова действовать на пределе возможностей!»
«Это огромный риск, мистер Флинт!» — капитан Тафт тряс своей редкой бородой и махал руками перед лицом квартирмейстера, а мистер Гейтс пытался угомонить его, придерживая за плечо.
«У меня есть план, как сделать этот риск до смешного низким».
«Тогда пройдемте в каюту — с вами и мистером Гейтсом — и там, вдали от любопытных ушей, вы изложите свой план, а я решу, стоит ли принимать его во внимание», — лицо Тафта исказило отчаяние.
«Вы хотите сказать — вдали от команды, которая вправе самостоятельно решать судьбу предприятия? Подобное поведение изобличает в вас тирана, а не первого среди равных, коим и является капитан любого пиратского корабля, — тут мистер Флинт обернулся и с видом заговорщика подмигнул кому-то из матросов. — К тому же команда уже знает о моем плане».
Люди, окружившие спорщиков, весело загудели. Я же подумал о том, что в действительности никто из присутствующих не был посвящен в тайный план квартирмейстера, но отчего-то все делали вид, будто это не так. Да и был ли этот план в самом деле? Складывалось впечатление, будто команда послушно играла под флинтову дудку, ожидая благоприятной для себя развязки.
«Так почему бы вам не сказать и мне об этом плане, раз уж все о нем знают?!» — капитан Тафт не сдавался, но силы его покидали.
«Потому что вы его не поддержите, мистер Тафт. А раз так, дальнейшие препирательства не имеют смысла. Но я согласен, что нам следует пройти в каюту, чтобы утрясти несколько вопросов».
Мистер Флинт, мистер Гейтс и мистер Тафт, чей несчастный взгляд побитой собаки не оставлял сомнений касательно его душевного состояния, скрылись за дверью капитанской каюты. Я не решился последовать за ними — да меня бы и так попросили пойти прочь — и остался на палубе, исполненный смятения и подозрительности. Билли Бонс куда-то пропал, и мне не с кем было даже перекинуться парой словечек, хотя сомневаюсь, что он разделил бы мои сомнения — я видел, с каким восторгом он смотрел на квартирмейстера.
Прошло совсем немного времени, прежде чем упомянутая выше троица покинула каюту. Мне неведомо, какие доводы и аргументы были применены в отношении мистера Тафта, однако очень скоро стало ясно, что за короткие десять минут он перестал быть капитаном «Каракатицы» и был переведен в боцманы. Отныне капитанское кресло принадлежало мистеру Флинту, каковую новость команда встретила с неприличным восторгом.
Удивительно, как много я пропустил, сидя за своими гроссбухами — цифры настолько захватили меня, что я даже не заметил, как на нашем корабле родился новый Юлий Цезарь».
Поставив точку, Дюфрейн прислушался к происходящему за дверью его небольшой съемной комнаты. Таверна внизу гудела пьяными песнями, звоном посуды и вспышками громоподобного мужского смеха, в который изредка звонкими ручьями вливался мелодичный женский. За окном уже стемнело, а свеча не давала близорукому счетоводу столько света, чтобы он мог позволить себе долго писать или читать. Захлопнув тетрадь, Дюфрейн решил, что допишет свою историю завтра — если только не обнаружит себя в это время плывущим в очередную морскую экспедицию.