Револьвер

Хей, маленькая сестрёнка, как твои дела?
Как ты поживаешь? Всё так же просыпаешься посреди ночи, достаёшь из-под подушки плюшевого мишку, обнимаешь его крепко-крепко и шепчешь на мохнатое ухо игрушечные молитвы, ищешь защиты от чудовищ в своей голове? Всё так же читаешь допоздна, рассматривая иллюстрации в свете маленького фонарика?
Или мишку с гибелью родителей тебе заменил отцовский револьвер, а опасности стали ближе, реальнее, и защиты ищешь уже у возведённого курка, нашёптывая всё те же слова в узкое дуло? Постель стала менее мягкой, более сырой, поскрипывает под тобой старыми половицами. Люди злее, глаза горят не тем огнём, верно?
Ты повзрослела, маленькая сестрёнка. Утро начинается теперь с восходом солнца, замки существуют для безопасности, а не для тайн. Ты не хочешь к другим таким детям, а потому старательно выстирываешь платье в ближайшей прачечной, тщательно расчёсываешь нестриженые волосы, заплетаешь их в длинные-длинные косы. Другие дети были глупее, вот и теснятся теперь в полутюремных коммуналках, не владея собой ни на игровой площадке, ни в часы режимного отдыха.
Даже сеточка трещин на тусклом обломке зеркала не скроет того, как ты очаровательна. Красная шапочка, Златоглазка, Греттель в большом городе. Твой волк - закон, девочка; твои медведи - безденежье, безделье и неизвестность; твоя ведьма - служба опеки, и последняя не оставит зарезервированную принцессу в покое ещё несколько долгих лет.
Розовые босоножки аккуратно обходят лужи, перепрыгивают выбоины, несут тебя к круглосуточному гастроному. Продавец привычно осведомляется, не маловата ли ты для полуночных прогулок, но выкладывает на прилавок и консервы, и макароны, и пельмени, и картошку, и большой-большой пакет пряников. Вслед за пряниками отправляется шоколадка - тоже большая и обязательно очень молочная. Продавец называет получившуюся сумму, поворачивается к стойке со жвачками. Зря, конечно. Жвачка выпадает из пухлых пальцев, как только лоб почувствовал прохладу оружейного металла.
Так приятно уплетать шоколад и понимать, что раз даже в промозглую ранневесеннюю ночь он тает под пальцами - ты тёплая, а значит, живая. В этом деле главное - пальто не запачкать, а то ведь снова прачечную придётся искать.
Но этот побитый молодой человек явно не оставит тебя наедине с так легко добытыми сладостями. Какая досада. Вздыхаешь, опускаешь пакет на асфальт - неспешно, иначе продукты выпадут - и подходишь к нему. Бедный, бедный... У него не было такого верного и тёплого друга под рукой, не было и пряников, пришлось годы сидеть в манеже широких голых стен полутюремной коммуналки - он из тех самых "других детей". А теперь нет и выхода из щекотливой ситуации. Остаётся пятиться, наткнувшись на мою маленькую сестрёнку, в спешке выгребать из карманов накопленное мелким грабежом имущество; пятиться подальше от твоего нужного и полезного друга - старого доброго ствола. Вместе с купюрами выпала и фотография молодой - молодой в далёком-далёком прошлом - женщины.
Не будь букой, маленькая сестрёнка, верни дяде его надежду.
Вот так. Правильно. Сунь фотографию в грязную ладонь и уходи поскорее, только револьвер не опускай. Доверяй, но проверяй, помнишь ведь?
Дома хорошо, но за неимением оного сойдёт и долгосрочное пристанище. Ты разжигаешь ежеутреннюю плиту - на этот раз в другом углу, конечно, предварительно обложив камнями. Нужно как-нибудь присмотреть в том магазине огнетушитель. На всякий пожарный. Тебе ли объяснять, что сырость - не самая надёжная зашита от возгорания.
Старый друг снова отправляется под подушку, верно? Нет, ты почему-то медлишь. Подносишь его к огню, рассматриваешь с нежностью влюблённой. Берёшь тряпку из вороха, протираешь и щелчком выдвигаешь барабан.
Револьвер не заряжен.