Стихи из сборника "Менестрель"(ссылки в профиле)Показати текст спойлеру
Мечты не сбываются. Так иногда бывает.
Взрослых героев никто не придет спасать
и не посмеет задиру прогнать из стаи,
в бурю не скажет, как выправить паруса,
не сложит случайности, чтобы спасти невинных,
опытом не поделится за пустяк,
не станет товарищем только наполовину
и не оставит в граффити тайный знак.
Никто не научит сказанному не верить,
никто не заставит время помчаться вспять.
Как реки упрямо из юга глядят на север,
так и кошмары не прячутся под кровать,
так и легенды отходят меж переплетов,
так и тринадцать – обыденное число.
То, с чем герои сводили извечно счеты,
ныне не чтут как святое шальное зло,
и срок обещания не исчисляют сразу,
крылья Икара не отливают днем,
и в небе парить (без сомнения понапрасну)
не у кого и некому журавлем;
реалии ценят, пускай и вольны остаться,
ночью не слышат странные голоса;
и даже всем тем, кто когда-то просил дождаться,
не удалось ни разу дойти назад.
***
Я уйду, моя королевна, по дороге меж спящих сосен,
и долина сквозь снег услышит мой уверенный тихий шаг.
И ветвями застывших елей будет ветер стремиться в просинь.
За меня допевая песни, будет долго гореть очаг.
Засыпай, моя королевна, в этом сне нет ни зла, ни боли,
только слабость и вечный холод, только краткий укол иглы.
Рассеченный на струны лютни весь мой путь - перекати-поле.
Я уйду, и метель засыплет нить следов, что черней золы,
позатянет тропинки зыбью, порассыплет алмазы иней,
не простившись с рукой и лаской, позабудет меня мой конь.
Но проснувшись, моя королевна, вспоминай весной сребро-синей,
как однажды слетелись звезды мотыльками на наш огонь.
И однажды ненастным утром, никому не желая силы,
я вернусь, моя королевна, в заколдованный мир легенд.
Будут сонно качаться сосны у поросшей травой могилы.
Будет холодно. Будет поздно. Будет поздно на сотни лет.
***
Русалка зовет, ее голос звучит так сладко:
«Незвана, — стыдит, — так не вейся, не путай брата,
за ним не ходи, не протягивай белы руки,
всё это наведенная ворожба.
Сестрица, ужель свои не узнала чары?
Послушай меня, ты высохла, одичала,
как сеть вяжут волосы и причиняют муки,
чуть прикоснется к пене морской стопа.
Не бойся, сестрица, зайди по колено в воду.
Пассатом всегда сменяется непогода,
никто океанской деве не смог перечить,
мело по скользкой мели ступай ко мне».
Русалка влечет, ракушковым водит гребнем:
«Хотела увидеть желанного на коленях?
Не наш он, не донный, глубинных не чтит наречий,
вот и почило слово в твоей волне.
Отдай его, милая, соли, ветрам и суше,
ничто твои помыслы более не нарушит,
иди же ко мне, возвращайся в родные рифы,
полно скитаться вдали от парной воды.
Пускай озорной прилив расплетает косы,
стихи до рассвета звездная шепчет россыпь...
Хотя про русалок правду глаголят мифы,
я обещаю: не будет тебе беды».
Русалка поет, едва не касаясь сердца:
«Отвыкнешь пускай огнем человечьим греться,
чем дальше от мира, тем меньше цена несчастий.
Хочешь ли ты кому-нибудь отдарить?»
Русалка смеётся, выслушав: «Много ль надо?
Одна ему грезится спутницей и усладой,
такая любовь — сильнейшее из проклятий,
ибо по воле носят ее внутри.
Добро, всё едино, будет ему удача
(привычки порой для людей слишком много значат),
пусть любит, язвит, превращается в человека,
если сумеет справиться сам с собой».
Русалка плывет, к ледяной прижимает коже:
«Никто твой покой не осмелится потревожить,
пусть бриз и шторма заполняют пустые венки,
просто дыши и в сердце впускай прибой».
***
Светлая память мне, светлая — остальным,
светлая и тебе, доблестный побратим,
светлая — тем, кто знал, полностью иль почти.
Стало быть, нам с тобой дальше не по пути.
Станет кто-то еще бдить за твоей спиной,
будешь тому взамен ты охранять покой,
даже на край земли в стужу и терпкий зной
ради тебя пойдет кто-то совсем другой.
Я разыщу того, кто упростит мой груз,
с кем-то похожим фортуною поделюсь.
Пусть он подарит цвет и в пантеоне муз
станет сиять. Мне нравился наш союз.
Как же судьба-колдовка так пошутить смогла?
Свой распоследний вздох я за тебя б отдал,
а окажись в земле, ты бы нашел и там.
удем, пора на тракт. Доброй дороги нам.
***
Алым шелком с худых запястий ускользает немая сила.
Золотыми тенями пляшет саван милостей и интриг.
Мнилось, будто бы все исправим... Только жизнь зазря износили,
и не выбраться, не остаться — умереть глубоко внутри.
Пламя стынет, как стынет ярость, стук сердец отдается эхом,
промокает в чернилах платье обесчещенного творца.
Семь печатей изнемогают, расползаются под доспехом.
Кто поможет увидеть пропасть на ступенях слепых дворца?
Как рассудку едва внимая, уходили из этих комнат,
так никто спустя дни, недели и года не пришел назад.
Мы — последние в этом мире. Мы надеялись, нас не вспомнят
в низкой хватке чужих восстаний, поражений, разрух, осад...
Извергается безвременье. С самой ночи на волноломах —
мы сумеем. Возможно, будет все иначе на этот раз.
Алым шелком по позолоте утекает взаимный промах.
У кого же спросить совета, если он притаился в нас?
***
Покамест в седле натирала ты ноги,
фронты возглавляла, смыкала пороги,
дарила удачу, стяжала личины,
твой маленький мальчик успел стать мужчиной.
Обласканный сталью, воспитанный боем,
названый твой брат превратился в героя,
и даже до стен королевской твердыни
дошло его тканное храбростью имя.
Сгорая бесследно в пожаре сражений,
ты с каменным сердцем спускалась в траншеи,
в столице заждались с трофеем обратно.
Ты без сожалений сгорела за брата.
Позднее о праве шептали курганы,
о праве родиться, что не выбираем.
Пускай иноходцем иль мягкой уздою,
мой маленький мальчик, я буду с тобою.
***
Медленно в вышине таяла синева.
Он бы пришел ко мне, если б меня не звал?
Сдержанность палача, скрежет ключа в замке.
Тронуть бы невзначай впадинку на щеке.
Выброшен белый флаг — времени до зари.
Радужки сизый мрак держит в плену миры,
тусклый стеклянный звон вторит движеньям губ,
в мороки погружен крепости смрадный куб,
выучен наизусть злобный оскал бойниц
— это химера (пусть) пережитых седмиц.
Дальше — идти одной, смелость растить до пят,
снова бросаться в бой, чтобы убить себя,
выть через ночь во сне, сколько хватает зла.
Он бы пришел ко мне, если б не умирал?
***
Не смей умирать. Я не приду вослед.
Подвохами вышит кафтан с моего плеча.
Нагая агония. Вывернутый хребет.
Вот так: опрометчиво, попусту, невзначай.
Нелепый исход. Ладони — осколки льда.
Едва обещавшись ухо держать востро...
Я не твой витязь, я не твоя чума,
хотя и такие отплачивают добром
на хрипы и проклятия поспешить.
Не внял, не услышал. Врут про мое чутье.
Надежду и сны истина не щадит
и оставляет падаль да воронье.
Соломенный час. Захлебывается медь.
Любой почитает другого чуть-чуть своим.
Но если слова смогут тебя согреть,
то я никогда не приду ни за кем другим.
***
Стрелка часов измеряет речь.
Истина платит слепым зрачком.
Скажем, припомню коня и меч,
ты же, бродяга, мне незнаком.
Я не играю в твою игру,
мне не понятно твое "пока".
Словом туманить - напрасный труд:
мне неизвестна твоя тоска,
руки неведомы мне твои
и незнаком ореол лица.
Что бы давно язык ни таил,
дай упокоиться мертвецам.
Здесь ни к чему под землей гроза,
огненный шторм или тьмы печать.
Что неизведанные глаза
в этот раз могут пообещать?
Мне неприятен твой сиплый смех
и непривычен в словах упрек.
Скольких для жалких своих потех
ты, побродяжка, не уберег?
Сколько же раз ты бывал разбит?
Клятвы, союзники нынче — прах,
но даже эха былых обид
ты не прочтешь на моих губах.
Как непонятно наморщен лоб,
как же неведомо вьется прядь,
как неизвестно хранит тепло
мне незнакомая рукоять...
Прочь, ты, оставленный государь.
Не становись на моем пути,
мару забвения твой угар
может нечаянно погубить.
Не пресекай силуэт плеча
и не касайся моих ресниц.
Дочиста вычерпан тайный час
стройных и радостных небылиц.
Меч забирай, прихвати коня.
Стрелка часов навевает сон,
ветер уносит остатки дня.
Мы незнакомы, бродяга. Вон.
***
Кажется, нам не стоило воевать.
Крохи рассудка не удержать в горсти.
Ставка моя не сдвинулась ни на пядь,
я не хотела так далеко зайти.
Ночь в переулках мечется, будто мышь,
город оглох от оперы канонад,
нашей овацией будет сгоревший пыж.
"...Эта победа останется навсегда, -
письма отправлены с трупами двух сторон. -
Ты не готова выдержать свой триумф".
"Весят немало участи двух корон
не на моих плечах". До того угрюм
тон фронтовых депеш, что в последний раз
я едва слушала, что изменений нет.
"...ты - в каждом выстреле, блике от пуль, кирас..."
Мне не хватило смелости на ответ,
и адьютант смиренно топил камин.
Раненых нет - торопятся в мир иной,
город - курган, сулящий погостный чин.
Я увязаю намертво за тобой,
поздно трубить отход, и приказ идти
вторит свирепо грядущим фантомам плах.
"...вытащить нас. Вывернуть ориентир.
К тихому миру вынести на руках".
Кажется, нам не стоило воевать,
если бы мы действительно знали грань,
если бы мы могли этим управлять.
Орден ложится камнем, пронзает ткань,
мне на мгновение чудится павший стяг.
Тянется вслед победа до дна, дотла
выженным чревом, присягою на костях,
но вопреки всему не несет тепла.
Это же я осталась на той войне.
Клятву из сажи некому воплотить.
"Если однажды поставят спиной к стене,
я буду той, что сможет тебя отбить".
***
Серым утром наложен шов,
убегает стрела компаса,
и распутица между слов
дразнит отблесками алмазов.
Солнце кутает снулый лик
в оперенье беспечной птицы,
будто древний седой старик
все не может с землей проститься.
Истрепавшиеся края
у развернутой косо карты,
ветер треплет свечной маяк,
ветер полон сырым азартом.
Недалекий заздравный вой
кружит голову желторотым.
Сколько нужно на этот бой
противосолонь оборотов?
В неразмытых - покуда день -
разуверенных синих гранях
каждый миг - что одна ступень
на землистой тропинке к раю.
Распускается узелок
в разногласии сухожилий,
и распутица между строк
покрывается снежной пылью.
Мир негаданно свился в крюк
в соименных пустых тавернах.
Эти реки текут на юг,
эти реки текут на север.
***
..прости же мне зло, которое я не сделал,
словно не ты меня обрекал на чудо.
Меня незнакомец своим закрывал же телом,
у незнакомца ни имени, ни приюта,
ни старого друга, ни пальца на правой кисти,
как у тебя, но я равнодушен к басням.
Рассудок справляется - черт с ней, с душой: очистить
я не смогу её сотней подобных казней,
прости мне и это. Оставшееся - не тайна.
Я не просил, не взращивал и не жаждал.
Давился? Да, было. Оно пробивалось рядом
с ямкой у горла, грозя обернуться адом,
и грызло, тянуло. Порой мне казалось черным
желтое солнце, чей свет тебя не тревожит -
а он полыхал по-над правым твоим плечом, -
но тень раньше солнца гнездовье сплела под кожей,
другими словами, я верил. Ревмя. Напрасно.
Лекарь не в счет - к нему обращаться поздно,
от глупости мир не создал еще лекарства.
Мой незнакомец спасал меня из серьезных,
безвыходных смут: мне ль видеть в таком угрозу?
В чем я виновен, защитник с лицом убийцы?
Прости, что, прощаясь, тебе задаю вопрос.
За cим остаюсь. P. S. Veni et vici.
***
Говори о зиме, если помнишь ее мороз,
ее ласковых змей, порождений несчастной вьюги.
Говори о сестре, аромате ее волос
и вечерних ветрах, населяющих земли юга.
Говори о песке, живущем на берегу,
говори о цветах, о реющих ярких шалях.
Говори, и твой голос излечит твою тоску,
не забудь ни одной самой горькой и злой детали.
Вспоминай о лесах: шершавость и вкус коры,
вспоминай об улыбках, запутанных нитях судеб.
Запах стали и пороха в спальне твоей сестры –
говори и о нем, и о тайном своем приюте.
Говори о страданье, коль знаешь, как боль звучит,
говори и о лете, скором и скоротечном.
Ночь шагает неспешно. Сердце твое молчит
и не велит говорить ни о чем сердечном,
только ты говоришь: про снега и лихой мороз,
про любовь, которую заживо похоронишь,
о бесценной сестре, аромате ее волос.
Пробудившись утром, ты больше его не вспомнишь.
***
Не веди за собой. Никого за собой не веди,
cколь бы ни было сложно держать уголек в горсти,
не давать ему ни потухнуть, ни обратиться в прах.
Не взлететь, не сбежать тем, кто пробыл в твоих руках
трое солнц, девять лет или тысячу ветреных зим.
Старик-Время нас всех уравняет и всех казнит,
коли мороку каждому строго отпущен срок.
Кому писано петь да сворачивать судьбы в рог,
кому писано ждать да случайно смотреть в глаза,
а кому суждено никогда не ходить назад.
Век тебе коротать меж устало-зыбучих страниц,
сушить травы и весла да в полдень ловить синиц,
век тебе просыпаться, ни с кем не деля свой след.
...И когда тебя манят под вечер объятья, плед,
"не веди" повторяешь заклятьем не раз, не два.
Пусть никто не узнает подобного колдовства.
***
Я видел сон, бессмысленный - бесценный.
Я удержал едва его в уме.
Он рассказал о чем-то драгоценном,
что ждет меня в неясной полутьме.
Я бросил все, умчался за химерой,
луга и рощи, реки и моря
на странном языке, в чудной манере
«Вперед, вперед!» — шептали мне, маня.
В бегах, бывало, видел столько судеб,
несбывшихся, исполнившихся в срок.
Порой казалось, сон меня погубит
в безумной кутерьме седых дорог,
ведь сколько б я ни следовал за тенью
и сколько б я путей ни исходил,
не приближался я к предназначенью.
Но вот однажды выбился из сил
и, глядя в темноту, сказал химере,
из памяти чтоб убиралась вон.
Она ушла в невидимые двери,
и звон часов прервал прощальный сон.
***
Глупости это — пыль и бардак в квартире,
пролитый кофе, в спешке забытый зонт.
Мы просыпаемся в чертовом взрослом мире,
где катастрофа - утренний горизонт.
То-то смеются дети волшебной чуши
(детям чудным за тридцать и сорок лет).
Дети считают, магию стоит слушать,
если она годы сопит вослед.
В этом дыханье время играет в прятки,
даже оно - вот напасть! - не хватает звезд.
Взрослые в курсе, поэтому тянут лямку,
что ребятня подтяжками назовет.
Так что, мечтатель, глупости твои книги,
если напишешь - может и повезти, может и нет.
В твоем параллельном мире
кто-то, надеюсь, сможет всех нас спасти.
***
По осколкам, сметенным вместе,
в вымерзающей тишине
растечется покой, да есть ли
он в расставленной западне?
И в прыжке изогнувшись ланью,
ночь дохнет на твои следы,
упадет мимо бледной длани
пара капель живой воды.
И под темным уставшим небом
промелькнет в пустоте звезда.
Так ли просто назваться смелым,
чтобы снова сомкнуть уста?
Так ли больно нести потери,
если нечего потерять?
Так ли страшно любить без меры
и чужим отраженьем стать?
И рука вновь замрет у двери —
постучаться не хватит слов.
Кому гибель свою доверить,
если жизнь призывает зло?
Напоследок - щека в алмазах,
скрип порога и дрожь ресниц.
В книге детских истлевших сказок
не достанет для всех страниц.
Прошлый день обернется прахом,
и от ноши падет очаг.
Побледнеет зола от страха,
но останется горяча.
Правда, прок от тепла без света,
если сердце не знает тьмы?
Когда монстры уйдут с рассветом,
то останешься только ты.
***
Порой так полезно спускать с поводка
все то, что случилось не с нами,
тому, что никак не найдется замка,
позволить кричать временами.
Итак, истощившись разгадывать стан
кроссвордов людей и желаний,
я напоминаю гремучий вулкан
из соли, стихов и страданий.
Хоть утром безжалостно гонит вина
отскабливать тень подозрений,
я так не хочу просыпаться одна,
что больше не верю в прозренье.
Но кажется, кто-то в объятиях сжал
и замер, промолвив устало:
«Ты так не желаешь увидеть финал,
что снова его предсказала».
2016 - ...
