Собственные стихи, выкладываем и обсуждаем...

Название	Просмотров
2005		841
2006		817
2007		764

Открыть все произведение

Сегодня праздник у девчат,
Сегодня битва с дураками.
И щёки девушек горят,
Как реют флаги над полками.
Пришли девчонки, стоят в сторонке и смотрят, как черви поедают труп Андрея Макаревича.

Годы, люди и народы,
Убегают навсегда,
Как текучая вода,
В гибком зеркале природы,
Звезды - невод, рыбы - мы,
Боги призраки у тьмы.

Если можно, тоже немного поделюсь своими сумасшествиями)

Показати текст спойлеру

Солнце торчит ранним утром в окне,
В воздухе старой квартиры тону,
Я ищу радости в каждом дне,
Но зачем я гуляю по каждому дну?
***
Небо в безумной ночи рождено,
Ночью я ваш хладнокровный палач,
С м[е]чом к вам приду, все давно решено,
Но едва ль вас расстроит мяч.
***
Из озер твоих глаз не успела на сушу,
В бредовых идей своих глушь,
Сама не заметив, открыла душу,
Но мне не ответил душ…
***
Налью себе умных мыслей грамм двести,
Мы с головой не друзья,
Шизофрению поборем вместе,
Хором подумали я.

Показати текст спойлеру

Я всю жизнь обнимала чужие души,
Разрывала на части свою, стеная,
Даже слушатель верный меня не слушал,
А читатель уснул, мою жизнь читая.
***
Я не в те отдавалась обычно руки
И от боли рыдала потом нередко,
И чтоб больше не биться в смертельной муке,
Заключила я сердце в стальную клетку.
***
Создала свой мирок без надежд и страха
И воздвигла забор без ворот высокий,
А остатки любви отвела на плаху,
Я оставила в прошлом ваш мир жестокий.
***
Перестало быть сердце игрушкой чьей-то,
В моем тихом мирке воцарилось лето,
Не влекла меня в пропасть чужая флейта,
Иногда лишь звуча в отдаленьи где-то...
***
Но ворвался однажды в мой мир уютный
Белый принц, что верхом на коне прекрасном,
Или наоборот, разобраться трудно,
И спасать меня стал, от чего, не ясно.
***
Он принес в мой мирок теплоты и ласки,
И намерений тонну принес добрейших,
Но мой мир застонал от внезапной встряски
Под ударами конских копыт мощнейших.
***
И махал принц добром, как рапирой острой,
Одиночества блажь моего карая,
Привнося в мой мирок праздник жизни пестрый,
Возведенные мной города ломая.
***
Меж мирами двумя уж мечусь давно я:
Мир его, или тот, что сама ваяла,
В его мире все лучше, но все чужое,
Мой родней, но покоя мне в нем не стало.

Печеньки, печеньки, печеньки
Летают вокруг меня.
Маленько, маленько, маленько
Маленько упорота я.
Печеньки, кирпичик, подушка,
Горячее кофе во мне.
Бурлит и всё рвётся наружу.
На сене тортик лежит.
По стенкам ботинок плывёт
И оды печенькам поёт.
Он чёрный, как снег,
Он белый, как смоль,
Такой вот ботиночек мой!
На мусорке голубь сидит,
Какую-то хрень говорит.
И вижу, как Солнце летает,
А Месяц готовит зефир.
Как кот из КВ матерится,
Уколовшись об кактус крылом,
Как Мэри Сью из квартиры соседней не спится,
Как фоткает бургер шмеля,
Как моет мой пол молоко.
Весь бред в голове моей умещает
Картинных ножек звено.
Сама удивляюсь своим странным видениям.
Вот только...
Печеньки! Печеньки не врут.
Они мне вдруг рассказали,
Что делают, где как живут.
И я почему-то поверила...
Друзья меня не поймут.
Придётся терпеть поражение,
Ведь всё моё сбережение
Свалило куда-то в закат.
А тем временем,
Там за окном,
Всё так же голубь сидит,
Какую-то хрень говорит,
Печеньки в округе летают,
И кофе в сердце бурлит.
И жизнь красок совсем не теряет...
Пойду-ка опять нажрусь конопли.

Вот мой любимый, грустный написанный мной, стих:
Нас окружают миллиарды людей,
Но кто из них окажется рядом с нами?
Кто - то бросает слова на ветер миллионам друзей...
А кто - то общается только с одним, глазами...
Но как разобраться в этом всём?
В этом хаосе слов и фраз...
Как разобраться в этом всём?
Ответ уходит от моих глаз...
Существуют люди - невидимки,
Они всегда грустны и одиноки...
Их будто нет на общей картинке,
Они в своей стране далёкой...
Но это не значит, что им не быть счастливыми,
Может, найдётся тот, кто их заметит,
Может, найдётся им друг милый,
И будут они одни, но вместе, в целом свете...
Но нет, наш мир жесток
И только создаёт беду...
Может, кто - то помочь бы смог,
Но я его не найду...

Вдоволь петлялось в тумане, покуда не сгинул путь.
Не помогайте, пустое.

пожалуйста
кто-нибудь

© Хона. Пепел и пустоши

(самое короткое и самое удачное из моих стихотворений) :D

Представляю вашему вниманию мой стих-загадку.

— Нас трое братьев, мы разлучены,
И год рожденья своего не помним,
Но вашим мы вниманьем польщены,
И первых мастеров своих припомним.

— Я старший брат. В бою я был силён,
Мой мастер очень сильно жаждал силы,
Но этим он нашёл путь до могилы,
И так кровавый путь был отворён.

— Я брат второй. Мог мёртвых воскрешать.
Мой мастер потерял свою невесту.
Я смог её вернуть, но ей не место,
Как оказалось было под луной.

Мой мастер тот удар не перенёс,
И жизнь свою он в жертву преподнёс.
Теперь они навеки будут вместе.
Мой мастер будет счастлив при невесте.

— Я третий брат. В невидимости спец.
Мой мастер был, как понял я, мудрец.
Всю жизнь свою он счастливо прожил.
А после сыну своему меня вручил.

— Нас всех троих дорога развела,
И только дважды в жизни нас свела,
Впервые свёл директор нашу силу,
Затем герой магического мира.

Скажите кто же мы. Ответ нам дайте.
За сим отвесим мы поклон. Прощайте.

Стихи из сборника "Подпольное монстроведение"
(ссылки в профиле)

Показати текст спойлеру

Умирают сны, забывает дом,
лунный серп зима покрывает льдом,
у свечи выгорает дотла фитиль,
и дорога в пустошь на сотни миль

убегает быстрее мирской молвы,
исчезая в зарослях боль-травы.
Кто желает вечность отдать костру,
тот рассыплет запахи на ветру,

тот расстелет тропы ковром в леса.
Между кронами алая полоса,
за стволом поваленным - чей-то след.
Там не слышат звона людских монет,

там скрываются фейри в пучинах чащ.
Догнивает под елями чей-то плащ,
там живет мороз, застывает руда.
Зарывается в снег чей-то крик "Куда?"

Там не вспомнить имя средь всех имен,
там врастают в кости кипрей и лен.
Где тепла не дает ни один очаг,
где боится каждый семи волчат,

что по слову спину до ребер рвут,
где от прошлого черный в руках лоскут,
не живет где смех под покровом мглы,
Где-то там давно потерялись мы.

***

Печь беззлобно скалит стальные зубы,
копошатся в сенях остатки лета.
Видишь, месяц скоро пойдет на убыль,
скоро будет звучать по предместьям "Где ты?"

Скоро будешь ночью вжиматься в простынь,
в кулаке сжимая священный крестик.
Твой родной порог скоро станет острым,
а совиный крик - долгожданной вестью.

Все играешь в прятки, а месяц тает,
отраженье тонет на дне колодца.
Ты все молишь бога небесной стаи
защищать тебя до восхода солнца,

только чуешь в пальцах наследство предков.
Зеркала глядят взглядом льдисто-синим,
эти стены давят, сжимают клетку.
Отпусти кулончик, он здесь бессилен.

Уходи из дома по следу волка,
становись отравою с сердцем лисьим.
А нательный крестик - побойся Бога...
Разорви цепочку и в омут выбрось.

***

Сквозь меня прорастают травы,
протекает реки излучина.
Стала грудь моя ледоставом,
и нутро мое вновь измучено,

исцарапано колким знаньем
об оставленном за порогом.
Не помогут все пожеланья
мне утечь за истекшим годом,

и все чаянья в ночь растают.
Место счастья - в рядах увечий.
Я сама себя обрекаю
на сны жалкие, человечьи,

продолжая плескаться сердцем
меж ладоней речных притоков,
под корнями лесов-младенцев,
под луной за туманом. Столько

было в этом межречье клято,
что в любом отраженьи - бегство,
что в любой из теней - расплата.
Мне б казаться изломом детства,

мне бы льдом весной расколоться.
В полудреме бродя меж елей,
я пытаюсь услышать солнце.
А шепчу имена метелей.

***

От добра не ищут в ответ добра,
леденеет в кармане, уснув, бора,
следом стелется изможденно дым.
Моя песня нравится молодым.

В моей песне скалится леший рот,
и царевич слепо на смерть идет,
его ржавый меч растворяет ночь,
и никто не сможет ему помочь.

Он оставил в тереме сердца свет -
для любимой иного лекарства нет,
кроме зелья смородины и семи
черноречных трав, но лес глух и тих.

Молодые слушают и молчат,
словно пара счастливых смешных волчат,
в моей песне правды нет ни гроша -
пусть порадуют сказочкой малыша,

где царевич хитростью победит
переликов чащи, но пощадит.
Лес обиженно соснами мне шумит.
Забирай обоих, они - твои.

А царевне жарко, она в бреду,
и ее не станет уже к утру.
Не найти пропавшему свой палаш -
ночью сгинет в чаще царевич наш.

Но зачем супругам об этом знать?
Не сплести тропинку, не разорвать
ни тугой шнуровки, ни бездны пут.
Мою песню в чаще обратно ждут.

***

Ты от меня не откупишься добрым словом,
ты не прогонишь запах измены с кожи.
Нас разделяет толща мирских убожеств,
и с каждым днем она не мельчает. Снова

ты огрызаешься, будто бы осуждают.
Ночью поверх одеяла пускаю когти:
тише, малышка, кошмары - не наши гости,
тише, малышка. Утром забудешь. Баю-

бай. Перед зеркалом язвы исходят гноем,
копятся ссоры, сладкие, что черешни.
Нет у тебя ни власти, ни злости прежней,
в кожу впивается пряжка дурного тона, -

ты никогда другого бы не узнала,
если бы я не покаялась под подушкой.
Ветер напоен приливом палящих пушек,
ты по часам упрямо идешь на скалы,

чтобы растаять русалочьей белой пеной,
вновь не осмелясь меня поразить кинжалом.
Быть бы тебе убийцей, девятым валом,
только всех сил не хватит на песнь сирены.

Слышишь, малышка, ты потеряла компас,
мозг разлагается без моего скелета.
Что ты наделала? Что на тебе надето?
Кто тебе враг и что у тебя с лицом? Раз

хочешь - не буду, мой голос - себе дороже.
Что мне от имени, коим тебя назвали? Знаешь,
малышка, в "кошмарах" сокрыты "шквалы",
а в "не избавишься" - "больше тебя не брошу".

***

Если ты знаешь - лучше молчи. Молчи,
не то закружится снова: звонки, врачи,
"это не больно", ампулы и мечи...
Ты понимаешь, это иная сказка.

Если не помнишь - оставь, не вспоминай.
Пусть за усталым апрелем приходит май,
приводит рассветы в пять тридцать и хмарь.
Пусть твое дело он не предаст огласке.

Если не снится, то хохочи да пей.
В этом городе ругань липкая, как репей,
как ирис, как засаленный туз червей,
а под ногою лед бесконечно тонок.

Если уходишь - счастливый купи билет,
от алой помады утром стирая след,
отвечай ежедневное "нет и нет".
Даже ягнята прячутся в шкуре волка.

Если боишься - бойся, не подходи.
Этот лев, я помню, дрался всегда один,
он же - Боже мой! - стольких из нас судил,
а теперь мы на нем можем ставить прочерк.

Если ты пишешь - лучше молчи. Родной
мир вымывается с кальцием и смолой.
Если однажды ты не придешь домой,
значит не время ставить на чуде точку.

***

Зернышко, яблочко, перышко. Свят-свят-свят.
Чертова девица время направит вспять,
цаплю прибьет к светлейшим воротам, князь.
Ну и разгневан будешь ты, воротясь.

Ноченька, черточка, ямочка. Ай-яй-яй.
Княже, зачем пришел ты предгорный край?
Кто же поведал, где на земле болот
бело-лиловый вьюн охраняет вход?

Навьюшка, ложечка, душенька. Чик-чирик.
Вор, ухмыляясь, женку свою остриг.
Звонкие гусли привносят на пир разлад.
В старое русло речка течет назад.

Ласточка, солнышко, сказочка. Раз-два-три.
Белые лебеди. Кто у тебя внутри?
Клятвы забыты, и чресла твои горят.
Волосы медные и васильковый яд.

Косточка, деревце, камушек. Тук-тук-тук.
В волчьей засаде чей-то умолкнет лук.
Чахлый валежник напоят сполна рудой.
Отблески золота - сам ты теперь не свой.

Горюшко, ленточка, реченька. Бом-бом-бом.
Месяц хромает, и Полночь на обе хром.
Огненный путь не вывел б тебя во тьму,
коли бы выбрал противника по уму.

Совушка, горочка, палочка. Динь-дилинь.
Будешь ты, княже, отныне бродить один.
Рано ли, поздно ли, свидимся под горой:
ты, твоя смерть и кубок мой колдовской.


***

Ночь восковая водой затекает в уши,
листья пугаются тени моей руки.
Ты говорил об озере благодушно,
но никогда о том, что оно хранит,

ты не обмолвился словом, неясным знаком,
кутал меня в объятья еловых кос.
Мох под ногами в полдень сочился мраком,
дикие розы сроднились с копной волос.

Позже они пытались срастаться в рожки
и приглашали золото ячменя.
Лишь угадала, кто из нас понарошку,
как мирозданье само догнало меня

и, беспощадно вычесав можжевельник,
в хрупкие волосы туго вплело атлас.
Имя случайно вспомнилось в понедельник
и с каждым днем все больше теснило "нас".

До темноты следили за мной вороны,
на подоконнике - шрамы от их когтей.
Я почему-то знала: меня не тронут,
только псы верные тоже не ждут плетей.

Солнце плыло, и ночь приходила с юга,
слышался хохот в тумане озерных вод.
Я не внимала вою бессильной вьюги,
горсти таблеток на ужин ссыпая в рот.

Вскоре болезнь растворилась в затертых шрамах,
в ветре доселе слышатся скулежи.
Ночью мне снится озеро между нами
и на Купалу цветущие камыши.


***

Ледники разошлись у полюса,
на стекле зазеркальном – трещины.
Кто весною умом не тронулся,
тому не были вновь обещаны

перезрело-златые желуди,
перелетные гуси-лебеди,
лучи солнца в ячменном солоде
и миндаль в горьковатом трепете.

Снова вилами время писано,
прилив стелется по-над крышами.
Сквозь капель на аллеях тисовых
через тысячи лет услышь меня.

Океанская кромка – острая,
кружева на салфетках пенятся,
проступают оттенки пестрые,
и в грядущее так не верится,

что молитвы звучат вполголоса.
Жажда жизни все ниже клонится.
Кто заплел бесконечность в волосы,
никуда от меня не скроется.

Позабытые миром правила
раздирались ветрами зимними.
Спустя сотню эпох бесславия
на соленом песке узри меня.

***

Сгинет тот, кто тебя обидел.
Ночь сливается с пустотой.
Звезды входят в мою обитель,
я скрываюсь за слепотой,

но их свет проникает жалом,
жаждой мести речных сестер,
что течет по моим каналам.
Я сжимаю свой шестопер,

и металл прожигает кожу.
Сгинет тот, кто тебя увел.
Кто сказал, что слепой не может,
на надгробье своем расцвел.

Беспокойство в груди остыло,
разогретый настой кипит.
Посолонь посыпаю пеплом
порастающий мхом гранит

и сжигаю над свечкой перья.
Разгорается звёздный жар.
Пред тобою закрывшим двери
я устрою такой пожар,

чей огонь будет ненасытен,
собирая марьяж могил.
Сгинет тот, кто тебя обидел.
Сгинет тот, кто тебя убил.

***

Ты вернешься ко мне в купальский канун,
и следы твои станут проклятием Бога.
Кто тебя не встречал под серпом тонкорунным
и не ведал твой вкус, тот - счастливчик.

Дорога завивается кольцами в буйные кудри,
в них блуждать велико искушение. Разве
я жестока? Пока не расколется утро,
я сжигать буду ветер, поющий для нас. Нет,

не боюсь. Ты грядешь в беспогодице хмурой,
ты придешь через крест, через степи и взморья,
ты вернешься за мной из настенной гравюры,
и сквозь пальцы рассудок просыпется солью.

***

Все острей становится побережье,
разрезая надвое грани сна.
Все поет о пустоши, полной прежде
отголосками истины и добра,

озаряет окна осенней мастью,
облетает краской подкожных жил.
Утром призрак собственного ненастья
обернется сбивчивым и чужим,

и поди на что-то достанет веры -
старый путь не спит у слепых ворот.
Что-то шепчут сбывшиеся химеры,
между глаз приладив коловорот.

И хотя не знаешь, куда податься,
перекрестки скалятся добела.
Каждый сон считается святотатцем,
если больше магии в нем, чем льда.

Но сжимая в пальцах осколки чуда,
не услышать кролика, стука в дверь.
Чужеземный сон из руин уюта
вымерзает с осенью на костре.

***

С меньшей угрозой братания неизбежны,
если себя заставить идти вперед.
Я кричал «Волки!», но мир оставался прежним:
травля до дна, естественный плавный взлет,

сдавленный дом, отражение в кружке чая,
бледное солнце, вывернутый карниз.
Я обратился, но, мама, не замечая,
что ухожу по скользким ступенькам вниз.

Словно мозаика девять десятков суток,
вместо спасенья - девственно чистый лист.
День новолуния, вымотанный рассудок,
пыль на столе, напрасный нелепый риск.

Мир не менялся, и бед было слишком мало:
от самого себя не уберегли.
Я так устал надрываться за что-то, мама.
Я кричал «Волки!» И волки за мной пришли.

***

Эта игрушка займет тебя ненадолго,
но я надеюсь выиграть пару дней.
Я пробираюсь к городу по болотам,
просветы в кронах реже, слабей, темней.

Тропка опять играет, петляет трижды,
все норовит навыворот завести.
Скоро пять лет, как я загостилась слишком,
вот и приказа не было проводить.

Целых пять лет... Да, я бы могла приструнить,
но пробираюсь в сумраке словно вор.
Перед твоим господством бессильны руны,
мессы, проклятья, жертвенный наговор...

Морок, беззлобный морок, шалишь, не стоит,
я и сама умею творить волшбу.
Хоть говорил, что большего недостойна,
миру сумею вновь навязать борьбу.

Тайна проста — в безмолвии путь неблизок,
но не страшусь нисколько пустых ворон.
Ты не заметишь, как воздух звенит от риска,
ты не узнаешь, кто был твоим врагом,

сколько внутри цветков распустилось злобы,
как глубоко простер свои крылья гнев,
что отравилась ненавистью утроба
с алчущим лицемерием наравне.

Может быть, ты хотел просто мной гордиться,
чудом свою питомицу не сломав.
Я ухожу достойною ученицей,
вызубрив сборник пыток и облик зла.

Город уже маячит за поворотом.
Ты бы побегом не стал меня упрекать.
Я ухожу от прошлого по болотам,
чтобы тропы обратно не отыскать.
2015-2020

Стихи из сборника "Менестрель"
(ссылки в профиле)

Показати текст спойлеру

Мечты не сбываются. Так иногда бывает.
Взрослых героев никто не придет спасать
и не посмеет задиру прогнать из стаи,
в бурю не скажет, как выправить паруса,

не сложит случайности, чтобы спасти невинных,
опытом не поделится за пустяк,
не станет товарищем только наполовину
и не оставит в граффити тайный знак.

Никто не научит сказанному не верить,
никто не заставит время помчаться вспять.
Как реки упрямо из юга глядят на север,
так и кошмары не прячутся под кровать,

так и легенды отходят меж переплетов,
так и тринадцать – обыденное число.
То, с чем герои сводили извечно счеты,
ныне не чтут как святое шальное зло,

и срок обещания не исчисляют сразу,
крылья Икара не отливают днем,
и в небе парить (без сомнения понапрасну)
не у кого и некому журавлем;

реалии ценят, пускай и вольны остаться,
ночью не слышат странные голоса;
и даже всем тем, кто когда-то просил дождаться,
не удалось ни разу дойти назад.

***

Я уйду, моя королевна, по дороге меж спящих сосен,
и долина сквозь снег услышит мой уверенный тихий шаг.
И ветвями застывших елей будет ветер стремиться в просинь.
За меня допевая песни, будет долго гореть очаг.

Засыпай, моя королевна, в этом сне нет ни зла, ни боли,
только слабость и вечный холод, только краткий укол иглы.
Рассеченный на струны лютни весь мой путь - перекати-поле.
Я уйду, и метель засыплет нить следов, что черней золы,

позатянет тропинки зыбью, порассыплет алмазы иней,
не простившись с рукой и лаской, позабудет меня мой конь.
Но проснувшись, моя королевна, вспоминай весной сребро-синей,
как однажды слетелись звезды мотыльками на наш огонь.

И однажды ненастным утром, никому не желая силы,
я вернусь, моя королевна, в заколдованный мир легенд.
Будут сонно качаться сосны у поросшей травой могилы.
Будет холодно. Будет поздно. Будет поздно на сотни лет.

***

Русалка зовет, ее голос звучит так сладко:
«Незвана, — стыдит, — так не вейся, не путай брата,
за ним не ходи, не протягивай белы руки,
всё это наведенная ворожба.

Сестрица, ужель свои не узнала чары?
Послушай меня, ты высохла, одичала,
как сеть вяжут волосы и причиняют муки,
чуть прикоснется к пене морской стопа.

Не бойся, сестрица, зайди по колено в воду.
Пассатом всегда сменяется непогода,
никто океанской деве не смог перечить,
мело по скользкой мели ступай ко мне».

Русалка влечет, ракушковым водит гребнем:
«Хотела увидеть желанного на коленях?
Не наш он, не донный, глубинных не чтит наречий,
вот и почило слово в твоей волне.

Отдай его, милая, соли, ветрам и суше,
ничто твои помыслы более не нарушит,
иди же ко мне, возвращайся в родные рифы,
полно скитаться вдали от парной воды.

Пускай озорной прилив расплетает косы,
стихи до рассвета звездная шепчет россыпь...
Хотя про русалок правду глаголят мифы,
я обещаю: не будет тебе беды».

Русалка поет, едва не касаясь сердца:
«Отвыкнешь пускай огнем человечьим греться,
чем дальше от мира, тем меньше цена несчастий.
Хочешь ли ты кому-нибудь отдарить?»

Русалка смеётся, выслушав: «Много ль надо?
Одна ему грезится спутницей и усладой,
такая любовь — сильнейшее из проклятий,
ибо по воле носят ее внутри.

Добро, всё едино, будет ему удача
(привычки порой для людей слишком много значат),
пусть любит, язвит, превращается в человека,
если сумеет справиться сам с собой».

Русалка плывет, к ледяной прижимает коже:
«Никто твой покой не осмелится потревожить,
пусть бриз и шторма заполняют пустые венки,
просто дыши и в сердце впускай прибой».

***

Светлая память мне, светлая — остальным,
светлая и тебе, доблестный побратим,
светлая — тем, кто знал, полностью иль почти.
Стало быть, нам с тобой дальше не по пути.

Станет кто-то еще бдить за твоей спиной,
будешь тому взамен ты охранять покой,
даже на край земли в стужу и терпкий зной
ради тебя пойдет кто-то совсем другой.

Я разыщу того, кто упростит мой груз,
с кем-то похожим фортуною поделюсь.
Пусть он подарит цвет и в пантеоне муз
станет сиять. Мне нравился наш союз.

Как же судьба-колдовка так пошутить смогла?
Свой распоследний вздох я за тебя б отдал,
а окажись в земле, ты бы нашел и там.
удем, пора на тракт. Доброй дороги нам.

***

Алым шелком с худых запястий ускользает немая сила.
Золотыми тенями пляшет саван милостей и интриг.
Мнилось, будто бы все исправим... Только жизнь зазря износили,
и не выбраться, не остаться — умереть глубоко внутри.

Пламя стынет, как стынет ярость, стук сердец отдается эхом,
промокает в чернилах платье обесчещенного творца.
Семь печатей изнемогают, расползаются под доспехом.
Кто поможет увидеть пропасть на ступенях слепых дворца?

Как рассудку едва внимая, уходили из этих комнат,
так никто спустя дни, недели и года не пришел назад.
Мы — последние в этом мире. Мы надеялись, нас не вспомнят
в низкой хватке чужих восстаний, поражений, разрух, осад...

Извергается безвременье. С самой ночи на волноломах —
мы сумеем. Возможно, будет все иначе на этот раз.
Алым шелком по позолоте утекает взаимный промах.
У кого же спросить совета, если он притаился в нас?

***

Покамест в седле натирала ты ноги,
фронты возглавляла, смыкала пороги,
дарила удачу, стяжала личины,
твой маленький мальчик успел стать мужчиной.

Обласканный сталью, воспитанный боем,
названый твой брат превратился в героя,
и даже до стен королевской твердыни
дошло его тканное храбростью имя.

Сгорая бесследно в пожаре сражений,
ты с каменным сердцем спускалась в траншеи,
в столице заждались с трофеем обратно.
Ты без сожалений сгорела за брата.

Позднее о праве шептали курганы,
о праве родиться, что не выбираем.
Пускай иноходцем иль мягкой уздою,
мой маленький мальчик, я буду с тобою.

***

Медленно в вышине таяла синева.
Он бы пришел ко мне, если б меня не звал?
Сдержанность палача, скрежет ключа в замке.
Тронуть бы невзначай впадинку на щеке.

Выброшен белый флаг — времени до зари.
Радужки сизый мрак держит в плену миры,
тусклый стеклянный звон вторит движеньям губ,
в мороки погружен крепости смрадный куб,

выучен наизусть злобный оскал бойниц
— это химера (пусть) пережитых седмиц.
Дальше — идти одной, смелость растить до пят,
снова бросаться в бой, чтобы убить себя,

выть через ночь во сне, сколько хватает зла.
Он бы пришел ко мне, если б не умирал?

***

Не смей умирать. Я не приду вослед.
Подвохами вышит кафтан с моего плеча.
Нагая агония. Вывернутый хребет.
Вот так: опрометчиво, попусту, невзначай.

Нелепый исход. Ладони — осколки льда.
Едва обещавшись ухо держать востро...
Я не твой витязь, я не твоя чума,
хотя и такие отплачивают добром

на хрипы и проклятия поспешить.
Не внял, не услышал. Врут про мое чутье.
Надежду и сны истина не щадит
и оставляет падаль да воронье.

Соломенный час. Захлебывается медь.
Любой почитает другого чуть-чуть своим.
Но если слова смогут тебя согреть,
то я никогда не приду ни за кем другим.

***

Стрелка часов измеряет речь.
Истина платит слепым зрачком.
Скажем, припомню коня и меч,
ты же, бродяга, мне незнаком.

Я не играю в твою игру,
мне не понятно твое "пока".
Словом туманить - напрасный труд:
мне неизвестна твоя тоска,

руки неведомы мне твои
и незнаком ореол лица.
Что бы давно язык ни таил,
дай упокоиться мертвецам.

Здесь ни к чему под землей гроза,
огненный шторм или тьмы печать.
Что неизведанные глаза
в этот раз могут пообещать?

Мне неприятен твой сиплый смех
и непривычен в словах упрек.
Скольких для жалких своих потех
ты, побродяжка, не уберег?

Сколько же раз ты бывал разбит?
Клятвы, союзники нынче — прах,
но даже эха былых обид
ты не прочтешь на моих губах.

Как непонятно наморщен лоб,
как же неведомо вьется прядь,
как неизвестно хранит тепло
мне незнакомая рукоять...

Прочь, ты, оставленный государь.
Не становись на моем пути,
мару забвения твой угар
может нечаянно погубить.

Не пресекай силуэт плеча
и не касайся моих ресниц.
Дочиста вычерпан тайный час
стройных и радостных небылиц.

Меч забирай, прихвати коня.
Стрелка часов навевает сон,
ветер уносит остатки дня.
Мы незнакомы, бродяга. Вон.

***

Кажется, нам не стоило воевать.
Крохи рассудка не удержать в горсти.
Ставка моя не сдвинулась ни на пядь,
я не хотела так далеко зайти.

Ночь в переулках мечется, будто мышь,
город оглох от оперы канонад,
нашей овацией будет сгоревший пыж.
"...Эта победа останется навсегда, -

письма отправлены с трупами двух сторон. -
Ты не готова выдержать свой триумф".
"Весят немало участи двух корон
не на моих плечах". До того угрюм

тон фронтовых депеш, что в последний раз
я едва слушала, что изменений нет.
"...ты - в каждом выстреле, блике от пуль, кирас..."
Мне не хватило смелости на ответ,

и адьютант смиренно топил камин.
Раненых нет - торопятся в мир иной,
город - курган, сулящий погостный чин.
Я увязаю намертво за тобой,

поздно трубить отход, и приказ идти
вторит свирепо грядущим фантомам плах.
"...вытащить нас. Вывернуть ориентир.
К тихому миру вынести на руках".

Кажется, нам не стоило воевать,
если бы мы действительно знали грань,
если бы мы могли этим управлять.
Орден ложится камнем, пронзает ткань,

мне на мгновение чудится павший стяг.
Тянется вслед победа до дна, дотла
выженным чревом, присягою на костях,
но вопреки всему не несет тепла.

Это же я осталась на той войне.
Клятву из сажи некому воплотить.
"Если однажды поставят спиной к стене,
я буду той, что сможет тебя отбить".

***

Серым утром наложен шов,
убегает стрела компаса,
и распутица между слов
дразнит отблесками алмазов.

Солнце кутает снулый лик
в оперенье беспечной птицы,
будто древний седой старик
все не может с землей проститься.


Истрепавшиеся края
у развернутой косо карты,
ветер треплет свечной маяк,
ветер полон сырым азартом.

Недалекий заздравный вой
кружит голову желторотым.
Сколько нужно на этот бой
противосолонь оборотов?

В неразмытых - покуда день -
разуверенных синих гранях
каждый миг - что одна ступень
на землистой тропинке к раю.

Распускается узелок
в разногласии сухожилий,
и распутица между строк
покрывается снежной пылью.

Мир негаданно свился в крюк
в соименных пустых тавернах.
Эти реки текут на юг,
эти реки текут на север.

***

..прости же мне зло, которое я не сделал,
словно не ты меня обрекал на чудо.
Меня незнакомец своим закрывал же телом,
у незнакомца ни имени, ни приюта,

ни старого друга, ни пальца на правой кисти,
как у тебя, но я равнодушен к басням.
Рассудок справляется - черт с ней, с душой: очистить
я не смогу её сотней подобных казней,

прости мне и это. Оставшееся - не тайна.
Я не просил, не взращивал и не жаждал.
Давился? Да, было. Оно пробивалось рядом
с ямкой у горла, грозя обернуться адом,

и грызло, тянуло. Порой мне казалось черным
желтое солнце, чей свет тебя не тревожит -
а он полыхал по-над правым твоим плечом, -
но тень раньше солнца гнездовье сплела под кожей,

другими словами, я верил. Ревмя. Напрасно.
Лекарь не в счет - к нему обращаться поздно,
от глупости мир не создал еще лекарства.
Мой незнакомец спасал меня из серьезных,

безвыходных смут: мне ль видеть в таком угрозу?
В чем я виновен, защитник с лицом убийцы?
Прости, что, прощаясь, тебе задаю вопрос.
За cим остаюсь. P. S. Veni et vici.

***

Говори о зиме, если помнишь ее мороз,
ее ласковых змей, порождений несчастной вьюги.
Говори о сестре, аромате ее волос
и вечерних ветрах, населяющих земли юга.

Говори о песке, живущем на берегу,
говори о цветах, о реющих ярких шалях.
Говори, и твой голос излечит твою тоску,
не забудь ни одной самой горькой и злой детали.

Вспоминай о лесах: шершавость и вкус коры,
вспоминай об улыбках, запутанных нитях судеб.
Запах стали и пороха в спальне твоей сестры –
говори и о нем, и о тайном своем приюте.

Говори о страданье, коль знаешь, как боль звучит,
говори и о лете, скором и скоротечном.
Ночь шагает неспешно. Сердце твое молчит
и не велит говорить ни о чем сердечном,

только ты говоришь: про снега и лихой мороз,
про любовь, которую заживо похоронишь,
о бесценной сестре, аромате ее волос.
Пробудившись утром, ты больше его не вспомнишь.

***

Не веди за собой. Никого за собой не веди,
cколь бы ни было сложно держать уголек в горсти,
не давать ему ни потухнуть, ни обратиться в прах.
Не взлететь, не сбежать тем, кто пробыл в твоих руках

трое солнц, девять лет или тысячу ветреных зим.
Старик-Время нас всех уравняет и всех казнит,
коли мороку каждому строго отпущен срок.
Кому писано петь да сворачивать судьбы в рог,

кому писано ждать да случайно смотреть в глаза,
а кому суждено никогда не ходить назад.
Век тебе коротать меж устало-зыбучих страниц,
сушить травы и весла да в полдень ловить синиц,

век тебе просыпаться, ни с кем не деля свой след.
...И когда тебя манят под вечер объятья, плед,
"не веди" повторяешь заклятьем не раз, не два.
Пусть никто не узнает подобного колдовства.

***

Я видел сон, бессмысленный - бесценный.
Я удержал едва его в уме.
Он рассказал о чем-то драгоценном,
что ждет меня в неясной полутьме.

Я бросил все, умчался за химерой,
луга и рощи, реки и моря
на странном языке, в чудной манере
«Вперед, вперед!» — шептали мне, маня.

В бегах, бывало, видел столько судеб,
несбывшихся, исполнившихся в срок.
Порой казалось, сон меня погубит
в безумной кутерьме седых дорог,

ведь сколько б я ни следовал за тенью
и сколько б я путей ни исходил,
не приближался я к предназначенью.
Но вот однажды выбился из сил

и, глядя в темноту, сказал химере,
из памяти чтоб убиралась вон.
Она ушла в невидимые двери,
и звон часов прервал прощальный сон.

***

Глупости это — пыль и бардак в квартире,
пролитый кофе, в спешке забытый зонт.
Мы просыпаемся в чертовом взрослом мире,
где катастрофа - утренний горизонт.

То-то смеются дети волшебной чуши
(детям чудным за тридцать и сорок лет).
Дети считают, магию стоит слушать,
если она годы сопит вослед.

В этом дыханье время играет в прятки,
даже оно - вот напасть! - не хватает звезд.
Взрослые в курсе, поэтому тянут лямку,
что ребятня подтяжками назовет.

Так что, мечтатель, глупости твои книги,
если напишешь - может и повезти, может и нет.
В твоем параллельном мире
кто-то, надеюсь, сможет всех нас спасти.

***

По осколкам, сметенным вместе,
в вымерзающей тишине
растечется покой, да есть ли
он в расставленной западне?

И в прыжке изогнувшись ланью,
ночь дохнет на твои следы,
упадет мимо бледной длани
пара капель живой воды.

И под темным уставшим небом
промелькнет в пустоте звезда.
Так ли просто назваться смелым,
чтобы снова сомкнуть уста?

Так ли больно нести потери,
если нечего потерять?
Так ли страшно любить без меры
и чужим отраженьем стать?

И рука вновь замрет у двери —
постучаться не хватит слов.
Кому гибель свою доверить,
если жизнь призывает зло?

Напоследок - щека в алмазах,
скрип порога и дрожь ресниц.
В книге детских истлевших сказок
не достанет для всех страниц.

Прошлый день обернется прахом,
и от ноши падет очаг.
Побледнеет зола от страха,
но останется горяча.

Правда, прок от тепла без света,
если сердце не знает тьмы?
Когда монстры уйдут с рассветом,
то останешься только ты.

***

Порой так полезно спускать с поводка
все то, что случилось не с нами,
тому, что никак не найдется замка,
позволить кричать временами.

Итак, истощившись разгадывать стан
кроссвордов людей и желаний,
я напоминаю гремучий вулкан
из соли, стихов и страданий.

Хоть утром безжалостно гонит вина
отскабливать тень подозрений,
я так не хочу просыпаться одна,
что больше не верю в прозренье.

Но кажется, кто-то в объятиях сжал
и замер, промолвив устало:
«Ты так не желаешь увидеть финал,
что снова его предсказала».

2016 - ...