Глава I

Августовская жара не похожа на июльскую. Днем еще отчаянно греет солнце, но ближе к вечеру прохладный ветер уже теребит лежащие под деревьями желтоватые листья. Предвечерняя свежесть на фоне глубокого синего неба напоминает май. Только в отличие от майских вечеров воздух не прозрачен, а покрыт легкой дымкой, и небо кажется матовым, а не глубоким. С веселой реки доносится гул прогулочных яхт, сопровождаемых протяжными гудками пароходов. Оттуда же с речной глади тянет приятный бриз, словно исходящий от белых парусов и мутноватой воды позднего лета. В сквере возле городского гарнизона, отделенном красной кирпичной стеной, слышится четкий стук солдатских сапог — послеобеденное общее построение. 

— Значит, везете Иоганна  в Берлин, герр полковник? — кашлянул невысокий остроносый человек. 

— Я не хочу, чтобы он учился в Тильзите или Кенигсберге, — ответил высокий чуть полноватый человек с белым аскетическим лицом.  — Меня там знает каждая собака, Партвиц. — Яркие солнечные лучи освещали позолоченные шпиль на его шлеме и эфес шпаги, которым еще майор Освальд фон Энкерн был награжден за храбрость при Седане. 

— Боитесь, что избалуется? — невысокий Мориц фон Партвиц в новом мундире майора шел по гранитной аллее за командиром. Малиновые аксебальбанты мелькали, как огни, в тиши предвечерней зелени.

— Ребенку не нужно быть на особом счету, — вздохнул полковник. — Это вредно. Сейчас жду заключения доктора Феллера, — поджал он губы. — Затем везу в кадетский корпус.

— Разумеется, кавалерийский? — уточнил Партвиц. Гам из-за гарнизонной стены становился все отчетливее: видимо, солдаты как раз начинали выстраивается на плацу.

— Хотелось бы, да увы… — нахмурился полковник. — У мальчишки слабовато тело, особенно ноги, для хорошей верховой езды. В женину породу пошел! — досадливо прикусил он тонкую губу. — Да и лошадей мой не любит… Никак не могу приучить к ним… Зато пушки знает наизусть: где, какой калибр, когда создали!

— Так в чем дело? — удивился майор. — Отправить его в кадетский корпус к Оскару фон Врангелю — и нет проблем! У Врангеля как раз больше упора на пушки и технику. Там все по-новому: и математика, и химия, и инженерное дело, и основы военной геодезии… Наш «гениальные поэт»* надышаться на Врангеля не может!

— Думаю, думаю об этом, Мориц, — нахмурился барон и сердито покачал головой. — Иоганн будет счастлив от такого решения. Но фон Энкерн — не кавалерист, а артиллерист и инженер? Как-то не так… — поморщился он. — Да и ученики у Врангеля не все нашего уровня — полно полупростолюдинов, мечтающих выбиться в саперы или инженеры. Но и в кавалеристы не годен — слабые ноги, — презрительно фыркнул Оскар. — И еще очки…

— Очки? — изумился Партвиц. — Да, — с сочувствием вздохнул он, — тогда мальчику лучше забыть про кавалерию. Но вот для ядер и химии, расчета артдивизионов очки — не помеха, а как раз наоборот! — засмеялся он своей шутке.

— Барон Иоганн фон Энкерн химичит со снарядами и рассчитывает подвоз ядер? — хмыкнул барон. — Или ставит опыты с пироксилином? Да, для сына Адлерберга или Бюккерна это было бы отличной карьерой… Но для фон Энкерна… Не знаю, ей Богу, не знаю, Мориц… Женина порода! — горькая гримаса скривила его губы, а черные бакенбарды как-то сами собой приобрели грустный вид.

Освальд фон Энкерн сказал правду. Его жена Адель была невысокой и неестественно тонкой белокурой женщиной. Урожденная Адель фон Грантцов, она страдала от заболевания крови, которое, видимо, и придавало ей неестественную худобу. Ее мать, высокая и плотная Магда фон Грантцов, заплакала, увидев такую хилую дочь, но пожилой Людвиг фон Грантцов только радостно потер руками. «Эту точно сплавлю фон Энкернам, — поцеловал он растерянную жену. — У них такой хилый товар из баб в большой цене! Просто удивительно: как они со своими хлипкими женами-игрушками остаются такими бравыми вояками?!»

 «Хороша… Хороша…» — бормотал он, увидев маленькую и неественно тонкую белокурую Адель шести лет под Рождественской елкой. Девочка изящно шла в золотистом платье с рюшечками, кремовых туфельках и белых чулках. Всем своим видом она показала, что привыкла к исполнению любого ее каприза. Остановившись у ели, Адель, отпихнув старшую сестру, сразу стала искать подарок, словно он несомненно был припасен для нее.

— Рождественский ангел, — умилился отец.  — Настоящий ангелок…

— Адель совсем обнаглела, — сухо отрезала жена. — Пора ей познакомиться с розгой, как сестрам!

— Цыц, дура! — строго посмотрел нее Людвиг. — Адель должна расти настоящей принцессой! Чем капризнее — тем лучше. Освальда фон Энкерна отец как раз отвез в кадетский корпус, — многозначительно понизил он голос. — Романтическому юному офицеру будет нужна настоящая принцесса. Настоящая, а не твои старшие дурехи, которые только и умеют, что чулки штопать! — усмехнулся он.

— Астория и Вильгельмина обижены, что Адель можно все, —   насупилась жена.

— Вот и чудно! Баронесса фон Энкерн должна смотреть на окружающих сверху вниз. Поди вотри еще кому твой гнилой товар, — вздохнул фон Грантцов. — Да рисовать ее учи скорее! Пейзажи романтические: море там или Венский лес…

 И старая лиса не ошиблась. Через десять лет на Рождественской елки у фон Грантцовых юный лейтенант Освальд фон Энкерн без памяти влюбился в нежную и капризную Адель. Свадьбу сыграли в последний день апреля, и молодые счастливо дышали ароматом только распускавшейся белой сирени. С тех пор Адель фон Энкерн произвела на свет одного сына Иоганна. Отец сразу готовил его к военной службе, да и мальчик не мыслили свою жизнь иначе, чем в мундире. Правда, к досаде отца, в артиллерии.

Сквер закончился, и барон в сопровождении майора вышел к городскому фонтану. По длинным каменным аллеям шли редкие веселые пары: мужчины в аккуратных черных костюмах с бабочками и дамы в длинных белых платьях, чинно несущие  зонтики от солнца. По обочине аллеи были аккуратно высажены  туя и декоративные ели: они, похоже, также радовались, что пережили июльскую жару. Мимо по мощеной улице весело промчалась двуколка, в которой сидели двое респектабельных мужчин в цилиндрах: один темноглазый с усами и другой белобрысый с бакенбардами. Увидев полковника и майора, они как по команде приподняли цилиндры. Фон Энкерн и его спутник деловито отдали ответную честь двумя пальцами, что означало: «Армия благодарит нацию!».

— Вы так и не поймали того зайца? — с легкой иронией спросил Освальд фон Энкерн спутника. Майор был заправким охотником и очень переживал, что в последний раз не смог подстрелить намеченного на жаркое крупного зайца-русака. 

— Следующий раз я сделаю из него гамбургер с ушами, — поморщился Партвиц. Барон едва сдержал смешок, хотя губы предательски дернулись. 

— Так, мой, похоже, уже здесь… — кивнул барон. 

Возле фонтана в виде семи мраморных голубей чинно стоял мальчик лет одиннадцати в темно-синем костюме, чем-то напоминавшим легкий мундир. Брызги воды отбросывали разноцветные отблески на его очки, которые забавно смотрелись на его чуть вздёрнутым носе. Сухое анемичное лицо, казалось, сосредоточилось в стеклах. Он словно был погружён в игру разноцветных фонтанных брызг, думая о чем-то таком, что трудно понять со стороны. 

— Иоганн! — строго окликнул его отец. 

— Да, отец? — мальчик быстро отошел от фонтана и, козырнув, вытянулся по струнке. — Добрый день, герр майор! — отрапортовал он.

— Иоганн, вы принесли заключение доктора Феллера? — сухо спросил барон.

— Да, отец, — протянул он бумагу. Освальд фон Энкерн критически посмотрел на нее…

Иоганн фон Энкерн не отличался крепким здоровьем, и отец за глаза частенько жаловался, что жена «испортила породу». «У мальчика врожденный дефект: слабая способность к росту мышечной массы», — заключил доктор Феллер, когда осматривал ребенка в раннем детстве. С тех пор самой большой угрозой для Иоганна был смех отца, что он не способен быть военным. Мать также напоминала об этом сыну, ехидно бросая время от времени, что слабость рук и сердца может стать препятствием для военной школы: останутся, мол, только чистописание для службе в статс-канцелярии. Маленький Иоганн, сжимая кулаки, ввел себе за правило обливаться каждое утро с ног до головы ледяной водой. Сначала обливал только ноги; затем — ноги и руки; затем — все тело. Затем после растираний он в восемь лет добавил себе ежедневную зарядку с маленькими гирями, которой руководил служившей у отца рыжеусый фельдфебель Генрих Рильх.

-… Хроническая слабость икр без последствий… Недостаточно развита мускулатура внутреннего бедра… — брезгливо поморщился полковник, читая вслух бумагу. Затем, хмыкнув, внимательно посмотрел на сына. 

— Иоганн, — сухо сказал барон. — Майор  Мориц фон Партвиц — инспектор 4-й дивизии и знаток артиллерии в том числе. Если хотите, он охотно вас проэкзаменует.

— Есть, герр полковник, — козырнул мальчик. Мужчины переглянулись и, кажется, оба едва подавили смех. Фонтан забил сильнее, обсыпая обоих искрами, в которых играли разноцветные солнечные лучи.  

— Хорошо. Кадет фон Энкерн, в чем заключается разница между артподготовкой и артиллерийским сопровождением?

— Артиллерийская подготовка призвана нанести максимальный ущерб противнику до начала наступления. Артиллерийское сопровождение призвано подавить важнейшие цели противника после начала наступления, — звонко отчеканил мальчик.

— Точно, — кивнул майор. Отец задумчиво смотрел на струи фонтана. — Кадет фон Энкерн, способна ли сухопутная артиллерия противостоять морской?

— Никак нет, Ваше Превосходительство! — бодро отрапортовал ребенок. — Морская артиллерия сильнее сухопутной благодаря мощности калибров орудий. — Очки мальчика блеснули на солнце. 

— Похвально… — кивнул майор. — Но тогда что же получается, кадет фон Энкерн? — поползли вверх его серые брови. — Наша армия бессильна перед неприятельским флотом?

— Никак нет, Ваше Превосходительство, — снова отчеканил мальчик. — Противостоять морской может крепостная артиллерия. Прикрытие побережья должно осуществляться по формуле дальность стрельбы крепостной артиллерии минус расстояния между глубоководными бухтами. 

— Верно, верно, — чуть улыбнулся майор. — Кадет фон Энкерн, была ли в истории битва, которую противник выиграл, уступая другому в артиллерии? — спросил майор с напускной строгостью. Освальд фон Энкерн продолжал смотреть на брызги фонтана. 

— Да, герр майор! — звонко ответил мальчишка. — Его Величество Король Саксонии Август Сильный неудачно расположил артиллерию тяжелого калибра в битве при Фрауштадте 2 февраля 1706 года. Его Величество надеялся остановить атаку шведов ударами тяжелой артиллерии. Однако Его Величество Король Швеции Карл XII повел войска в стремительную атаку. К сожалению, пушки Короля Августа били в пустоту между атакующими силами шведов и резервами! 

— Браво! — майор посмотрел на мальчика.  — Браво, кадет фон Энкерн! Вы знаете про битву при Фрауштадте… Я думал, вы хрестоматию про Бонапарта при Риволи расскажете.

— Он у нас любитель военной истории… — улыбнулся Освальд, не отрывая чуть насмешливого взгляда от фонтана. 

— Кадет фон Энкерн, а как бы поступили вы, стань вы советником Его Величества Короля Саксонии? — продолжал экзамен майор с напускаемой серьезностью.

Иоганн облегченно вздохнул: это был слишком простой вопрос. Ветер шелохнул желтые листочки липы, лежавшие возле ели.

— К сожалению, герр майор, генерал Флемминг не решил простое уравнение: дальность расположения шведской ставки минус дальность стрельбы тяжелой артиллерии, — Отчеканил он, изо всех сил стараясь походить на взрослых. — Тогда тяжелая саксонская артиллерия была бы расположена на редутах и обстреливала шведскую ставку. Шведы потеряли бы управление войсками, что обессмыслило бы их атаку.

— Верно… Верно, кадет фон Энкерн… — уже ласково улыбнулся фон Партвиц. — Какая кавалерия, герр полковник? — обратился майор к Освальду — Какие кони? Артиллерист! Артиллерист от Бога! — потрепал он мальчика по голове. — Врангель будет гордится своим учеником!  

— Иоганн, — обернулся отец, строго посмотрев на ребенка: тот как раз засмущался от похвалы.  — На всю жизнь запомните: исход битвы решает прежде всего стойкость и выучка солдат! Ваш план хорош, кадет фон Энкерн, — подавил он улыбку. — Но только при условии, что солдаты Его Величества Короля Саксонии с честью выполнят свой долг и остановят шведские каре. Иначе противник быстро захватит ваши хорошие пушки и сорвет атаку. Шведский король Карл XII, который, поверьте, кое-что стоил, — поднял он палец, аккуратно упакованный в белую перчатку, — после той битвы сказал королю Августу: «Пушки у тебя хорошие, кузен. Людей у тебя нет, чтобы умирать за победу!»

— Лягушатники сейчас пишут, что скоро создадут аппараты тяжелее воздуха, и мы сможем вести ими разведку, — неожиданно переменил тему майор, также посмотрев на веселые брызги фонтана. По соседней улице мимо садов заспешили двуколки с людьми в угольных костюмах и цилиндрах: они, похоже, начали подтягиваться к городскому театру, где вечером давали Глюка.

— Лягушатники могут писать все что угодно, — махнул рукой половник. — Знаете, что ответил наш «гениальный поэт»? — указал он пальцем вверх. — Просто оставил рескрипт: «Неужели фантасты не могут написать роман на менее избитые сюжеты, чем полеты на Луну и аппараты тяжелее воздуха?» 

— Гениально, как при Садовой и при Седане! — рассмеялся фон Партвиц. Он смотрел на Иоганна с чувством горечи и тепла. Его собственный сын Альберт погиб на войне в битве под Гравелотом совсем молодым эстандарт-юнкером, не выйдя даже в корнеты. И сейчас, глядя на маленького Иоганна, он, казалось, видел в нем свою надежду.

Иоганн с грустью посмотрел на видневшийся в брызгах фонтана силуэт мокрой туи. Вот как всегда взрослые уходят в свои темы и не хотят поговорить о чем-то интересном! Иоганн посмотрел на плитку, которую уже кое-где осыпали первые желтые листья. Как было бы здорово, если бы герр майор рассказал бы ему о будущих предметах в школе! С детства у Иоганна была любимая игра «карандашики». Он взял стоящий на полке атлас мира и с удовольствием разрисовывал его картами вымышленных походов и сражений. Все они происходили в далеком будущем — во второй половине будущего двадцатого века. Только в мечтах Иоганна армия и мир тогда снова опустятся до начала восемнадцатого века. Все опять будут ходить в париках и камзолах, армии с буклями и косами выстраиваться для сражений в линию, ибо линейная тактика снова будет несокрушимой. Правда, это было давно, и сейчас Иоганну было немного стыдно перед собой за ту детскую игру, но всё же…

— А мы правда никогда не сделаем таких аппаратов? — вдруг набрался наглости Иоганн. — Вот недавно англичанин один пролетел над Африкой на воздушном шаре… И ведь никто не верил…

— Увы, мой мальчик, — грустно вздохнул Партвиц, — никто больше не сравнится с гигантами, открывшими паровой двигатель, термодинамику и законы электричества. Нам остается лишь завидовать им!

— Так мы никогла не полетим на Луну? — вздохнул Иоганн так, что оба взрослых переглянулись, едва подавив улыбки,

— Вы уже достаточно взрослый, мой сын, чтобы не задавать таких глупых вопросов, — поморщился отец.

— Нет, отчего же? — улыбнулся Партвиц. — Подумайте сами, Иоганн: почти сто лет назад великие братья Монгольфье построили воздушный шар. За сто лет мы поднялись в воздух на шесть километров! Представим, что в мире появится новый гений, и через сто лет мы поднимемся еще на шесть километров, — поднял он брови. — Посчитайте сами, как скоро мы долетим до Луны.

— Через тысячи лет… — посмотрел на мостовую Иоганн. Как все-таки любят взрослые отнимать сказки! Мимо прошла, смеясь, молодая пара, и юный франт также приподнял цилиндр, приветствуя военных.

— И это при том, Иоганн, — кивнул отец, — что каждые сто лет в мире будет рождаться гений, равный братьям Монгольфе. А ведь это, согласитесь, совсем не обязательно!

— Значит, решено: к фон Врангелю? — спросил Партвиц барона.

— Да, в артиллерию… — вздохнул барон. — В артиллерию… — повторил он нараспев…

«И в химию!» — улыбнулся про себя счастливый Иоганн. В мечтах он видел таинственные пробирки, в которых покоятся различные смеси и эмульсии, из которых ученые создают взрывчатку и аэрозоли для покрытия воздушных шаров… От одних этих названий веяло чем-то таинственным и прекрасным… Иоганн грустно посмотрел на золотые шпоры отца, сиявшие в вечернем солнце. У него никогда не будет таких. Но зато у нено будут синие шпалы артиллериста — каких нет у его отца! А, может быть, и диплом военного химика…

Неожиданно с другой стороны сквера послышались крики. В воздухе замелькали знамена и орлы. Группа студентов, в сопровождении престарелого парикмахера Шнеера, пухлого булочника Кройна и отставного ефрейтора Бруста, потерявшего ногу в недавней войне с Австрией, весело шла к фонтану, размахивая флагами. Инициатором этого шествия был, как обычно, Карл Бруст, устроившийся работать в лавку скобяных изделий. Бруст остался бедняком и жил в маленькой каморке под магазином; но зато он сдружился со Шнеером, который подкидывал ему немного денег. Потихоньку Бруст стал захаживать в военно-патриотический клуб «Орел», который возглавлял отставной лейтенант Вайценхоф. Тот из-за желания побольше побыть с семьей охотно доверял Брусту и Шнееру организацию патриотических шествий молодежи.

— Вперед! — крикнули два студента. — Вперед, на Париж!

— Лягушатнков раздавим, как зловредную гниду! — охотно отозвался добродушный толстяк Шнеер.

Увидев стоявших у фонтана офицеров, вся группа, как по команде, отдала им честь. Полковник и майор также послали ответное приветствие. Маленький Иоганн не знал, как поступить, но понимая, что он без пяти минут кадет, также вытянулся и послал шествию военное приветствие.

— Хох! — Закричал довольный Шнеер. — Хох! Наша армия непобедима никем в мире!

— А одноногий Бруст веселый парень! — то ли с иронией, то ли с восхищением пробормотал Партвиц. — Потеряв ногу, воспитывает молодежь! Может, немного перегибает, но ведь в целом неплохо!

— Это, конечно, чересчур, но иногда я их понимаю, — вздохнул Освальд фон Энкерн. — Думаю, нашему императору пора надеть еще и австрийский орден Святого Штефана и русский Святого Георгия. Втроем мы легко раздавим, как орех, так называемые либеральные нации! — презрительно хмыкнул он.

 — Глядите-ка: Бруст машет остатком знамени 31-го полка франшуяров, — Партивиц сам с интересом смотрел на это представление. — Лягкшатники гордились тем, что он дважды отличился во время годовых боев под Севастополем!

— А мы взяли их Париж за три месяца, — презрительно усмехнулся фон Энкерн, рассматривая, как фонарщик проверяет окружившие фонтан газовые фонари.

— Не пора ли повторить? — спросил с улыбкой Партвиц.

— Готовимся! Готовимся, как вы знаете! — охотно подтвердил фон Энкерн. — «Отто фон» прямо сказал, какой мир теперь навяжет наш «Радецкий» их «Марсельезе». К нам переходит Бельфор и вся Западная Лотарингия… Лягушатники, — небрежно продолжал он, — платят контрибуцию уже в десять миллиардов золотом без права досрочного погашения. Ну и ограничение численности их армии на вечные времена!

— Осталось уговорить русских, — пожал плечами Партвиц. — Как тут некстати вся эта кутерьма с Константинополем и проливами… Трудно понять, о чем спорят наши дипломаты. А ведь как просто: Константинополь — русским, Париж — нам!

— Усмирять их в случае баррикад будем шпицрутенами? — усмехнулся барон. — Хотя, шучу: они струсят и после отменной бомбардировки.

— Бей франшуяров! — потряс Бруст куском трофейного трехцветного знамени.

— Закидаем Париж ядрами! — закричал подошедший темноволосый франт с тросточкой, завершившейся стеклянным набалдашником с искусственной желтой розой. Его предложение было встречено бурными аплодисментами остальных. Иоганну вдруг показалось, что даже хвойные ветки закачались в такт их криков.

— Можно ли вообще считать большинство лягушатников людьми в нашем понимании? — с интересом спросила спутника молоденькая дама с водянистыми глазами. Ее ослепительно белое платье мелькало вдоль аллеи с маленькими фонарями, словно выраставшими из плитки.

К группе студентов уже успели присоединиться несколько франтов и сопровождавших спутниц в кружевных платьях. Невысокий господин лет тридцати пяти взял знамя у худенького рыжего студента и начал лихо размахивать им. Маленький оркестр у фонтана, игравший причудливый вальс Штрауса «Цветы жизни», вдруг оборвал мелодию. Седой длинноносый дирижер в коричневом замшевом пиджаке махнул палочкой сначала толпе, а затем музыкантам, которые тотчас заиграли «Марш Радецкого». Бруст приветствовал такую перемену репертуара взмахом костыля. Толпа зааплодировала. Затем шествие направилось к кирпичному зданию военного госпиталя и как по команде запело:



— Австрийский марш? Стоит ли нам играть его? — с удивлением прищурился фон Партвиц.

— Это больше, чем австрийский марш, дорогой Мориц, — улыбнулся Освальд фон Энкерн. — Наш «Отто фон»** назвал его «германской анти-Марсельезой». Именно потому его и исполнили в Версале при провозглашении нашей империи!

— Великолепно… — вздохнул Партивиц с искренним восхищением.

— И как раз при звуках этого марша все, как по команде, бросили на пол Зеркального зала бокалы шампанского, — продолжал с напускной отстранённостью фон Энкерн. — Все крикнули: «Да здравствует король!» Но «Отто фон» прервал их словами: «Нет короля! Есть король-император!» И снова наш «Радецкий» вместо их «Марсельезы»! — усмехнулся он, словно приглашая приятеля оценить значимость той минуты.

— Франшуяров раздавить! — подбадривал, тем временем, группу довольный Бруст, стуча по мостовой деревянным протезом под звуки марша. Толпа развернула французский флаг, и один из франтов сразу поджег его. Наградой ему были аплодисменты.




 Иоганн, как завороженный, ловил звуки марша. В его мелодии в самом деле было что-то веселое, торжественное и… «Наверное, красивое», — подумал мальчик. Как же все-таки звучало это слово? «Прогулочный»? Нет, не так. Prachtvoll… Роскошный… Великолепный… Или выходной? Наверное… Но точно, не дефиле-марш… Перед глазами поплыл бульвар с колоннами, подготовленный для прохода войск. Иоганн смотрел то на фонтан, и вдруг понял, что больше всего хочет подпевать со всеми:



До него слабо доносился голос отца, рассказывавшего что-то о политике императора Александра и проливах. Иоганн с детства знал, что император Александр в северном Петербурге, где много львов и садов, настоящий друг Его Величества, который всегда придет на помощь. И всё же они возьмут Париж сами, без помощи извне… Ну, а если вмешаются «раки»***, то артиллерия должна расплющить их красные мундиры в месиво.

Иоганн представил себе то ли лес, то ли парк, окутанный пороховым дымом… Кажется, так выглядит Булонский лес под Парижем… Третий день идет тяжелый бой. И незнакомый высокий офицер с бакенбардами приказывает ему, лейтенанту фон Энкерну, развернуть артиллерийские расчеты. «Наша конница здесь не пройдет… — говорит он, держась рукой за простреленное плечо. — Вся надежда на ваши пушки, лейтенант фон Энкерн!» Он послушно отдает честь и вынимает походный планшет с расчетами… Только эти математические знаки позволят разорвать батареи врага в клочья! Они сейчас станут ядрами, которые отомстят за погибших… И он, лейтенант фон Энкерн, не может ошибиться ни в одной цифре.

«А всё же интересно… Как математические примеры становятся взрывами?» — вдруг подумал Иоганн, слыша отдалявшегося «Радецкого».



— Подъем, Ваша Светлость!

Иоганн протер глаза и быстро приподнял голову от подушки. Затем первым машинальным жестом поскорее взял с маленького столика очки и надел их. Сегодня было двадцать девятое августа: день, когда отец должен был отвезти его в кадетский корпус генерала фон Врангеля. Иоганн промучился без сна до двух ночи и поспал всего четыре с половиной часа. Однако позыва к сну он не чувствовал. Быстро поставив на пол босые ноги, он оглянулся и встал. Пора на привычное обливание.

— Ваша Светлость, скорее в ванну. Вода со льдом уже там, — отчеканил Генрих. Он всегда будил мальчика в шесть тридцать по будням и в семь часов в воскресенье: независимо от того, хотел этого Иоганн или нет. Если мальчик сопротивлялся, фельдфебель никогда с ним не спорил, а просто снимал с него одеяло и открывал нараспашку форточку, запуская в спальню холодный воздух. Если хочешь — продолжай лежать…

— Благодарю, Генрих! — бодро ответил Иоганн, ставя ноги в черные сапоги.

Через несколько минут он побежал по коридору на первый этаж. Портрет Валленштейна по привычке смотрел на него из темного угла со свечами, но разве это важно? Хотя Иоганну казалось, что сегодня Валленштейн, точно старый друг, улыбался ему. «Удачи!» — казалось, подмигивал он мальчику. Интересно, будет ли Валленштейн скучать по нему?

Ледяная вода жгла тело, точно укусы ос, но Иоганн, закрыв глаза стерпел ее. Вода со льдом жгучая, но только так его его батарея сможет сокрушить «лягушатников» и, если понадобится, «раков», о которых говорили отец и добрый майор. В глубине души Иоганну ужасно хотелось, чтобы майор фон Партвиц, с которым он познакомился пару недель назад, вел у них какой-то предмет. Зато как приятно растирать худое тело после ледяной воды! Иоганн посмотрел на свои впалые бока. Отец и доктор Феллер говорят, что у него не развиты продольные мышц. Значит, надо их как-то развить.

В столовой все было, как обычно. Она, собственно, была переделанным обеденным залом их старого замка. В центре рядом с камином стоял большой деревянный стол. Сверху над ним, подобно балконам с резными перилами, виднелись стропила, где в стародавние времена размещались музыканты. Впрочем, там уже давным давно не было никого. Свечное освещение сохранялось: пожилой слуга Герман четко менял их во время завтрака, обеда и ужина. На центральной стене висели два щита: Тевтонского ордена и с фамильным гербом фон Энкернов. Зато по малым стенам висели две картины. Справа — огромный портрет Фридриха Великого в треуголке и с тростью. Слева — картина «Шарнхорт и Клаузевиц возглавляют атаку под Мемелем».

— Доброе утро, отец. Доброе утро, матушка, — почтительно наклонил голову Иоганн, подойдя к столу.

Родители приветствовали его кивками. Отец был в полном мундире при орденах. Мать чинно сидела в домашнем темно-желтом платье, которое так шло к ее золотым волосам. Они, как обычно, вели между собой важный разговор. Иоганн немного растерянно посмотрел сначала на отца, затем на белую накрахмаленную салфетку, в левом углу которой был вышит их фамильный герб. Ничто словно не предвещало его отъезда из дома. Даже Шарнхорст и Клаузевиц привычно возглавляли атаку, несмотря на отвесную мокрую метель. Только Валленштейн, кажется, заметил его отъезд…

— Вы можете вообразить: наша Фрида встретила Викторию в Кобленце, -продолжала разговор мать, пока Иоганн начал расправляться с бутербродом, наполненным маслом и колбасой. — Она устроилась работать с подругой в какой-то летний ресторан.

— Почему бы и нет? Для Кобленца это типично, дорогая, — барон как раз заканчивал резать сардельки. — Там ведь Рейн — набережная, где много летних террас!

Иоганн отлично знал, о ком идет речь. В семье баронов фон Лееров недавно произошла интересная история. Эрнст и Луиза фон Леер взяли на воспитание маленькую дочь своей горничной Викторию. (Злые языки утверждали, что она была незаконной дочерью Эрнста фон Леера, но доказать эти слухи никто не мог). Но девочка, достигнув шестнадцати лет, сбежала из дома и устроилась на работу. Недавно Фрида — веселая веснушчатая горничная фон Энкернов — ездила к матери в Кобленц, где, видимо, и повстречала ту самую Викторию.

— Подождите, это еще не самое показательное, — продолжала Адель. — Виктория сказала нашей Фриде: «Нам очень весело! К нам приходят мальчики-повара!» Боже мой, мальчики-повара! — тонкие губы Адель скривила презрительная гримаса. — Предел ее мечтаний…

— Правильно, потому что они сами в душе — девушки-официантки. Что вы хотите, — холодно пожал плечами барон.

— Были они подлым сословием, им в душе и останутся, — кивнула баронесса фон Энкерн. — Иоганн! — вдруг требовательно посмотрели ее карие глаза. — Надеюсь, в школе с вашей дисциплиной и учебой и не будет проблем? — Она отодвинула почти пустую чашку кофе, давая понять, что завтрак окончен.

— Конечно нет, матушка, — почтительно наклонил голову мальчик.

Только сейчас он впервые ощутил щемящую боль от того, что последний завтрак дома окончен. Иоганн давно заметил, что в жизни есть минуты, которые должны тянуться очень долго, а заканчиваются почти мгновенно. Вот, например, последний завтрак дома. Садясь за стол, Иоганн думал о том, что он будет длиться ужасно долго. Сначала все возьмут бутерброды, затем пожилой Вилли принесет сардельки с подливой, потом разольет кофе… Сколько минут еще быть дома! А они пронеслись как одна минута… Ветер за окном стал настолько сильным, что, казалось, затрепал кружевные белые занавески на окнах замка.

— Иоганн, вы готовы? — сухо спорил отец, покончив с искрящимся черным кофе.

— Да отец! — мальчик был очень рад тому, что успел покончить со своим кофе в унисон с отцом, хотя начал пить позже родителей. Разве что на дне чашки осталось совсем немного…

— Прекрасно. Тогда попрощайтесь с матушкой и следуйте за мной, — бесстрастно произнес барон.

Иоганн с легким волнением подошел к матери. Он знал ее не слишком хорошо: она видела его в лучшем случае два раза в день — за завтраком и ужином, после чего осведомлялась у слуги, как обстоят дела у сына. Адель фон Энкерн спокойно посмотрела на сына, а затем осторожно погладила его по голове. Мальчик не выдержал и в порыве чувств вдруг обнял мать. Женщина также, немного смутившись, чуть приобняла мальчика за плечи. Вот, пожалуй, и все. Иоганн посмотрел вправо и сразу поймал строгий взгляд Фридриха Великого, который напоминал ему, что сегодня он станет солдатом короля. А солдаты, как известно, не плачут. Нигде и никогда.

«А ну-ка парни! — обратился бодро король Фридрих к своим солдатам, едва вступил на престол. — А почему бы нам не захватить Силезию и графство Глац? Кто это нам тут помешает?» — вспомнилось Иоганну, пока расторопный Генрих подавал саблю отцу.

«А что было дальше?» — строго спросил себя Иоганн и тут же сам себе ответил:

«А дальше король Фридрих, сидя на коне, сказал: ‚У нашей артиллерии превосходный калибр! Заряжайте пушки и задайте жару этим скотам! ‘ —. Отец, тем временем, показал ему на выход. Что же, пора… Значит, до свидания, Ваше Величество, король Фридрих…»

Иоганн ожидал, что отец поведет его выходу, но ошибся. Они пошли вниз к подземельям замка: узкой базальтовой лестнице, убегавшей вниз крутыми кругами. Похоже, отец перед отъездом хотел сказать ему что-то важное. Через некоторое время, отец остановился возле ниши, где висел старинный черно-белый штандарт. Подойдя к нему, барон спокойно достал из-под знамени шапку с серебряным эфесом и протянул ее сыну.

— Иоганн, посмотрите на шпагу, — сказал он. — Это наша фамильная шпага или, если угодно, ангел-хранитель нашего дома. Она ровесница Пруссии — ее вручил в тысяча шестьсот пятьдесят пятом году герцог Пруссии вашему предку Бернгарду-Георгу фон Энкерну, когда тот остановил неприятельскую атаку в сражении при Бадвинге.

При этих словах барон протянул шпагу мальчику эфесом вперед. Тот, как завороженный, смотрел на отца.

— Ваш предок был ранен в правую руку, и, взяв шпагу в левую, личную повел полк в контратаку на поляков. Его Величество король Швеции Карл X, увидев контратаку вашего предка, сказал: «У Пруссии будет могучая армия!» Но это еще не все, — поднял он палец, указав на черно-белое тевтонское знамя в нише. Взгляните.

Оскар фон Энкерн простым движением перчатки открутил эфес шпагу. Мальчик с восхищением смотрел, как откуда он извлек белую металлическую пластину. Приглядевшись, Иоганн обратил внимание, что она вся покрыта черными готическими письменами.

— Это девиз нашего рода, — в голосе отца послышались торжественные ноты, — «Смерть за победу — высшая награда!» Теперь, — показал он вниз, — станьте на колено Иоганн. Я хочу, чтобы вы поцеловали эфес шпаги и произнесли эти слова.

«Началось! Началось! — подумал мальчик, чувствуя, как в груди нарастает радостное чувство нетерпения. Да, теперь, видимо, все самые тайные мечты становятся реальностью. Много раз он предстоял день своего отъезда в кадетский корпус, но оказалось, что он превзошел самые смелые ожидания. Опустившись на коленно, Иоганн взял шпагу и звонким голосом произнес то, что просил отец. Перед глазами плыл черный крест на бежевом штандарте. Это была почти игра, но какая-то особая — игра, которая в любую минуту могла стать реальностью. Осознание этого придавала сладость легкому головокружению.

‚Вот сейчас… Сейчас закончится‘ — почему-то подумал Иоганн. Жизненные мгновения сразу становятся прошлым, самые важные почему-то пролетают быстрее всего. Иногда Иоганн был этому очень рад, а иногда — напротив, слегка грустил. И это важное утро уже, не успев начаться, становится прошлым…

— Надеюсь, этой клятве вы будете верны до конца… — кивнул отец. — Что же, идёмте, — показал он на лестницу, ведущую вверх.

Мальчик пошел за отцом, пытаясь думать о предстоящем отъезде. Только думать о нем никак не получалось. В голове сами собой звучали слова ‚марша Радецкого‘. Эта музыка словно зарождалась вы в старом парке с чугунной оградой, плыла мимо зеленых садов, мчалась через плац и, наконец, шла сюда в подземелье, звуча в трубы, ‚Граф Радецкий, воин бравый…‘ Боже, он же уезжает из дома навсегда! Теперь любое его пребывание здесь конечно… Но нет, не выходит… ‚Из Ломбардии лукавой клялся вымести врагов…‘

Глупо… А попробуй отвяжись!

— Отец… — сказал вдруг Иоганн, поднимаясь по самой крутой части ступенек: там, где они сгущались веером при подъеме. — Вы не расскажете мне про ‚Марш Радецкого‘?

Барон обернулся. Его бледное лицо сейчас как нельзя лучше выделялось на фоне сводчатой галереи подземелий.

— А, вы его запомнили? — губы барона тронула чуть заметная улыбка. — Должен сказать вам, Иоганн, что он написан во время не слишком великой войны сорок восьмого года. Тогда Пьемонт, организовав революции макаронников, захватил Пьемонт и Ломбардию…

— ‚Граф Радецкий, воин бравый, из Ломбардии лукавой клялся вымести врагов…‘ — сам собой напел мальчик, глядя на холодную базальтовую кладку. По преданию подземелья замка фон Энкернов были построены чуть ли не в четырнадцатом веке.

— Совершенно верно, — ответил отец. Его лицо оставалось, как обычно, бесстрастным. — Пьемонт также посягнул на Моденское и Пармское герцогства, где правили родственники Его Величества Императора Франца Иосифа…

Иоганн послушно наклонил голову: как и всегда, когда речь шла о коронованных особах. Какие бы войны не шли в мире, но при упоминании о Государе, пусть и другой страны, всегда следовало наклонять голову.

— Тогда австрийскую армию возглавил фельдмаршал граф Йозеф Радецкий. Это был великий воин, Иоганн, отличившийся почти во всех кампаниях с конца прошлого века! Их Величества Императоры Австрии и России даровали ему титул фельдмаршала своих армий. И вот, собрав подкрепления у Вероны, армия графа Радецкого разбила пьемонтцев при Кустоцце.

— Двадцать пятого июлю тысяча восемьсот сорок восьмого года! — закончил радостный Иоганн, вспомнив, что читал об этом сражении.

— Именно так, — отец непроизвольно взялся за позолоченней эфес сабли. — и вот тогда композитор Иоганн Штраус сразу же написал ‚Марш Радецкого‘. Тридцать первого августа того же сорок восьмого года он был исполнен на улицах Вены перед проходящими войскам Йозефа Радецкого.

— А… мы? — Иоганн задумчиво посмотрел вокруг. Сейчас ему вспоминались брызги фонтана, где он впервые услышал этот марш.

— Мы…? — холодно переспросил, не понимая, отец.

— Да… Почему мы так любим этот австрийский марш, отец?

— Ах, вот оно что.,. Идёмте наверх, Иоганн. Я расскажу Вам об этом в повозке. Постараюсь, точнее.

‚А ведь Радецкий тоже ехал когда-то в кадетский корпус! ‘ — подумал Иоганн. И кто знает…

Он посмотрел на каменные полукруглый своды. Теперь дома он будет только на Рождество. Но конечно, они обязательно утром приезда спустится в подвал, чтобы снова посмотреть на фамильный штандарт. Грустно немного, но надо ехать. «Ехать, чтобы марш Радецкого зазвучал сильнее!» — подумал Иоганн и тотчас обрадовался, что нашел такую интересную мысль. Сейчас ему хотелось улыбаться каждому из знакомых серых камней.



Последний августовский день встретил Оскара фон Врангеля густым молоком тумана. Открыв окно, он сразу посмотрел на утреннюю зарю. Осень, видимо, будет холодной и ранней: вот так уже клубиться белый дымок от недалекой реки, а утренний туман стелился вдоль долины. Сейчас полковник фон Врангель охотно перечитывал письмо барона Освальда фон Энкерна, который просил зачислить в корпус его сына Иоганна. Что же, такое письмо было настоящим подарком Оскару к первому сентября! Фон Энкерны — один из древнейших военных родов Пруссии, и если они потянулись в его корпус, то это высокое признание. Кстати, фон Энкерны, судя по часам, будут здесь с минуты на минуту!

Оскар фон Врангель быстро вскочил и посмотрел в зеркало. Ему сорок семь, в самом расцвете сил. Высокий, белобрысый с серыми глазами, в которых словно затаилась лукавство… Эта легкая хитрость придавала ему оттенок мальчишеской веселости, так отличающийся от его безупречно парадной формы. О его корпусе говорят, что он воспитывает техников из простолюдинов. Дело, мол, хорошее, нужное, но всё же… Теперь замолчит любой: у фон Врангеля учится юный Иоганн фон Энкерн! А если за ними последуют и фон Грантцовы… Да, Освальд фон Энкерн дальновиден — время клинков проходит. Будущее за пушками. Его пушками.

Оскар фон Врангель был вполне доволен судьбой. Дядя опозорился неудачным командованием войсками Германского союза в злосчастной войне с Данией сорок девятого года. Он, Оскар фон Врангель, вернул доброе имя роду, создав кадетский корпус с артиллерийским уклоном. Сливки аристократии в него пока не шли, зато охотно спешили дети незнатных офицеров и инженеров. Не все становились артиллеристами: многие пополняли штабы, расчетные роты, военно-технический персонал. Выпускники его корпуса во всю занимались археологией на Востоке, попутно ведя военную разведку, ибо знали основы военной геодезии и фортификации. А он сам? Женат, двое детей… Один пошел в военные топографы, второй — в географию (что в общем-то одно и тоже). Есть и любовница: высокая белокурая Эльза Глайфен, работающая стенографистской в местном банке. Мужчину его возраста вполне естественно тянет к утехам с двадцатилетней. Таков закон природы, идти против которого просто глупо.

«Гретхен не твоя невеста, — уверял его отец в семнадцать лет. — Она принадлежит тем, кому тридцать пять. Твоя задача — карьера!»

«А я?»

«Твоя невеста только родилась», — спокойно ответил отец. Тогда в семнадцать он проклинал несправедливую судьбу. Теперь понимал правоту отца…

Он женился в тридцать четыре, как все. Марии тогда было двадцать пять — немного засиделась, и родители стали волноваться. Но Эльза… Боже мой, Эльза в ее сером платье, идущая, как королева с томной грустью в синих глазах… Как изящно она ставит левую ножку на носок туфельки… Она не может не принадлежать ему! Он готов и впредь оплачивать ей любые расходы на шляпки, сумочки, платья и туфли… И Эльза щедро вознаграждает его.

Ага… У въезда в дворе уже стоит простая двуколка… Фон Энкерны — спартанцы. Барон приехал на самой простенькой двуколке. Кто там его встречает? Отлично, худощавый обер-лейтенант фон Штриммель, его первый выпускник… Мальчишка невысокий, щуплый, в очках… Что же, ему вполне быть артиллеристом! Но надо поспеть на встречу с ними. Так, мальчишка вытянулся во фрунт, молодец!

— Доброе утро, герр полковник! — поприветствовал он Оскара фон Энкерна, коснувшись эфеса сабли.

— Доброе утро, герр полковник! — барон ответил ему тем же приветствием. Они были в одном звании и всегда уважали друг друга. — Я получил ваш положительный ответ.

— Всегда рад его вам предоставить, герр полковник!

Иоганн взглянул на директора корпуса. Вроде бы неплохой, подтянутый и строгий… Настоящий солдат Его Величества! Интересно, почему у него такие веселые глаза? Отдав честь, Иоганн задумался. Вот как выглядит его корпус… Красные учебные здания, администрация и желтая казарма для кадетов. Страшновато немного… Но теперь это его родной двор и плац на пять лет!

Иоганн почему-то вспомнил теплое летнее утро, когда он увидел, как пьют осы. Тогда ему было, кажется, года четыре… Или уже пять… Тогда было очень солнечно, и он присел возле небольшой лужицы во дворе. Полосатые слетелись на водопой, словно предчувствуя, что день обещает быть жарким. Осы садились к воде, не обращая на него внимания. Они подползали, пили воду и улетали. Но ни одна из них не стала драться с другой, отдавая ей дорогу по какому-то неведомому распорядку. Глядя на синее небо, Иоганн тогда изумился их содружеству и силе…

— Что же, позвольте я чуть проверю будущего кадета… — Сказал фон Врангель. — Иоганн, каким знаком в химии обозначаются водород и кислород?

«Слава богу… Пока все просто» — сердце в груди мальчика застучало от волнения.

— Буквами «Н» и «О» соответственно, Ваше Превосходительство! — бодро отчеканил Иоганн. Отец сделал шаг к воротам, наблюдая за сном.

— Хорошо, — кивнул подтянутый начальник. — Существует ли стрельба с закрытых позиций?

— Опыты в этом направлении ведем мы, русские и французы. Но пока не решена система дальнобойности. Так что нет, Ваше Превосходительство! — вытянулся мальчик.

— Прекрасно! — на лице фон Врангеля скользнула улыбка. — И последнее… Будущему артиллеристу нужны не только знания, Иоганн, но также сила и характер. Прошу! — указал он на синее бревно.

Это было уже труднее. Бревно не турник — слишком всякое и опасное. Удержится ли он на такой тонкой перекладине? В руках появилась дрожь… Но выбирать не приходилось. Разбежавшись, мальчик изо всех сил побежал по перекладине и тотчас почувствовал, что теряет равновесие. Нет! Он не удержится на нем!

«Нет… Нет.» — отчаянно думал Иоганн, пытаясь удержаться на проклятой перекладине. Но ужас споткнуться становится с каждой минутой все сильнее. Он никогда не сможет пройти проклятое бревно… Никогда… Земля была все ближе и мальчик, не выдержав, отпустил руки и сразу сорвался вниз.

Все произошло в одно мгновение. Он лежал на земле, чувствуя сильную боль в колене. Ушиб… Синяк… Надо его потереть… Больно! Очень больно! И главное… Он сорвался. Он не достоин того, что стать артиллеристом. Какой позор! Сейчас его, при отце, с позором вышвырнут из корпуса, как негодного. Он вернется в замок с приговором «негоден». Нет! На глазах сами собой навернулись слезы, противные солоноватые слезы, саднящие века…

— Перед лягушатниками на фронте тоже заплачешь? — вдруг раздался холодный и полный презрения голос отца.

Иоганн вздрогнул. Отец стоял над ним и откровенно смеялся. Он был для него даже не трусом — он не был ему в эту минуту сыном. Он плачет на бревне, не говоря уже фронте… Иоганн всхлипнул и вдруг вспомнил портрет Радецкого! Фельдмаршал в парадной серой шинели смотрели на него строго и насмешливо.

«Ждал в Вероне подкреплений!»

Он вскочил. Врангель и обер-лейтенант бесстрастно стояли у калитки. Разве Радецкий не ждал подкреплений? Разве он сразу взял Ломбардию? Нет и нет! Он ждал войска в Вероне и лишь потом была Кустоцца.



Звучало в голове. Да, надо просто разбежаться и, залезая на проклятое бревно, не смотреть вниз. Да, конечно. Надо просто взять разбег. Воздух на бегу обдавал его лицо, словно ветерок. Доска мелькала под ногами. И Иоганну показалось, будто он видит кавалерию, мчащуюся парадом по венской Ринг-штрассе.

Примечания:

*«Гениальный поэт» — начальник германского генштаба Гельмут фон Мольтке-старший, который в молодости считался подающим надежды поэтом.

**«Отто фон» — неофициальное наименование Отто фон Бисмарка.

***«Раки» — презрительная кличка британских войск в Германии из-за их красных мундиров.