Глава 1

Глава 1

«Аластору Грюму,
Великобритания
25 августа
Мой друг, я знаю, что не должна тебе писать, но мне больше некому написать о том отчаяние, которое сковало все моё существо. Люциус, как ты знаешь в тюрьме. Жизнь Драко окутана опасностью и неизвестностью, а Белла (вездесущий шпион Волан де Морта) ходит за мной по пятам. А ещё в моем доме появилась девушка, называющая себя Селеной Слизерин. И не спрашивай меня, откуда она взялась, я все равно этого не знаю.
Mon chere ami, мне очень нужно увидеть Люциуса! И я знаю, что только ты мне можешь в этом помочь. Я должна попасть в Азкабан и поговорить с мужем. От этого зависит судьба моего единственного сына, и поверь мне, я даже не погнушаюсь помогать твоему глупому ордену, лишь бы получить конкретные гарантии безопасности Драко. Я знаю, что на это ты напишешь что-то вроде: «Я и пальцем не пошевелю ради шайки неудачливых пожирателей!», но это и в моих интересах тоже. Я не попросту сотрясаю воздух, в моем теперешнем положении я готова пожертвовать жизнью, лишь бы мой сын остался невредим.
Аластор, как же невыносимо находится в этом огромном и почти пустом доме…
Вот закончу с гостьей и пойду, прогуляюсь по тихим улицам Лондона. Атмосфера Малфой-Менор давит на меня невыносимой тоской.
Буду ждать ответа, от него сейчас зависит не одна жизнь, ни больше, ни меньше.
Нарцисса.»

***

Развалившись на своей старой кровати, Аластор смачно похрапывал, после очередного архиважного задания Ордена. Ему снился очень хороший сон: солнце высоко в небе, цветущий луг, она с венком из полевых цветов на голове и он кружащий её в своих объятьях. Одним словом романтика… Да… эту самую романтику он мог себе позволить только во сне. В реальной жизни он должен быть несокрушимой твердыней, или как почти все зовут его за глаза – Грозным Глазом Грюмом. Картинка изменилась: она убегает, её звонкий смех наполняет все вокруг, он догоняет, крепко сжимает в объятьях и шепчет ей на ухо всякие глупости, она молчит, лишь смотрит своими огромными глазами и улыбается, так как может только она. Аластор счастлив, но вдруг все исчезает. Яркое солнце сменяет кроваво-красный закат, цветущий луг – черное пепелище, а милую смеющуюся Нарциссу – её хладный труп. Она все так же прекрасно лишь чрезмерная бледность и тонкая струйка крови, запёкшаяся у уголка губ…
Грюм резко пробуждается и ещё с минуту сидит, неподвижно приходя в себя. Холодный пот большими каплями скатывается по лицу.
«Боже, Нарцисса, что же со мной происходит, черт подери…»
Стоя под душем Аластор, прокручивал эпизоды своего сна. И с каждым разом тревога в нем росла, расползаясь внутри мерзким студнем. А за свою долгую жизнь Грюм правых доверять своим ощущениям, ведь это не раз спасало ему жизнь.
Закутавшись в полотенце, он вышел из ванной и прямо так в полотенце направился на кухню. Сварив себе кофе, он удобно уселся на высокий стул у кухонной стойки и сделал глоток. Обжигающе горячая жидкость подействовала отрезвляюще, но кофе он так и недопил. Его отвлек стук. Подняв голову, он увидел полярную сову, её сову…
Впустив птицу, он судорожно сорвал с её лапы письмо, на что та недовольно ухнула. Перечитав письмо три раза, он пошел в свою комнату искать чистый пергамент, что было проблематично в таком-то беспорядке.
- Жди!
«Да, прибрать как-нибудь следовало бы…»
Судорожно кромсая пергамент пером, Грюм гнал от себя её бледное мертвое лицо, которое так и стояло перед глазами:
Нарциссе Малфой
Малфой – Менор, Великобритания (или где-то ещё).
«25 августа, 19** года.
Пишу тебе вдогонку, надеюсь, сова тебя найдет. Подозреваю, ты сейчас мотаешься по пустынным улицам, лишь бы не находиться в одном доме со своей ненаглядной сестрицей (и вообще ты прекрасно знакома с моим мнением насчет всего твоего окружения).
Не сердишься на меня? Твои письма лежат у меня под матрасом, и я их перечитываю каждый вечер, но вот только теперь сел за ответ. Твое последнее письмо меня взволновало, надеюсь, строки о смерти были написаны сгоряча и не в серъез.
Нет, я не стану врать, что был ужасно занят (хотя и был, правда, но немного свободного времени для тебя у меня всегда найдется). На самом деле, я просто не умею писать письма. И почерк у меня жуткий.
Нарцисса, твоё желание увидеть Люциуса понятно, но не считаю его разумным. Пойми, Азкабан – не место для свиданий, и Тебе там нечего делать!
А теперь успокойся и дыши глубже, это было только моё мнение… Я помогу, ты же знаешь, что я не смогу тебе ни в чем отказать, но для этого я должен тебя увидеть.
Немного сумбурно, ты уж прости, но по-другому я не умею.
Всегда твой, Аластор»
Запечатав письмо, он поспешил на кухню. Птица сидела, не двигаясь, и глядела на него, с чисто малфоевским прищуром. Прикрепив письмо, он сказал птице:
- Лети.
Сова вылетела в окно, на прощание, щелкнув клювом.
Кофе остыл и Грюм вылил его остатки в раковину, оставив на столе пустую чашку. Вернувшись в комнату, он открыл окно и закурил. Летний ветерок трепал ещё непросохшие волосы, а перед глазами поочередно сменяли друг друга цветущий луг и черное пепелище.
Аластор как только мог гнал от себя эти противные видения и мысли, но все глубже и глубже увязал в них с головой. Он не мог смирится с этим. Не мог смириться с тем, что скоро все кончится почти и не начавшись.
«Ну почему все так? Почему все так должно быть? Что за чертовы рамки, в которых следует себя держать?»
Сигарета медленно тлела в руках маркоборца, также как потихоньку утрачивается надежда на что-то лучшее и светлое. На что-то действительное радостное в жизни. На что-то незабываемое, что так приятно согревает сердце стоит лишь только об этом подумать. Но увы, у этого седеющего человека такого почти не было. Почти.
Все таки Нарцисса была единственным светом в этой бессмысленной и пустой жизни. Как можно представить все эти года, дни и секунды, без осознания того, что она у него была. Что все таки был этот лучик солнца в руках. И согревающий взгляд в безумно красивых серебряных глазах.
Сейчас ничего не ощутимо, но когда то это все таки было. Стоит только улыбнуться прошлому, а не оплакивать настоящее.
А главное что еще ждала какая-то частичка радости перепавшая на его долю. Что-то доброе и хорошее еще должно произойти… Обязательно.
Аластор почти забыл о зажженной сигарете, пока та не обожгла ему пальцы. Четырхнувшись и выбросив ее в окно, Грюм посмотрел на приближающийся закат. На скорый конец дня, с которым кончаются почти все его мечты.
Грозный Глаз слез с подоконника и захватив бутылку пива из холодильника на кухне, уселся в старый продавленный диван. Откупорив бутылку мракоборец погрузился в мысли, медленно потягивая хмельной напиток.
Он думал о Нарциссе. Что греха таить, да, собственно говоря, ему и не перед кем было этого делать - Грюм горько усмехнулся - она всегда его притягивала. Взгляды, мысли, поступки… Да, она была прекрасна, как раскрывшийся бутон лилии, но не это было главным. Аластор сам не понимал, почему все, что делала или говорила Нарцисса, заставляло его замирать на месте, нервно прислушиваться, ходить по пятам безмолвной тенью. Люциус Малфой даже как-то обвинил его в шпионаже - а он и, правда, шпионил. За той, которую ненавидел (а её и не за что было любить), которую презирал (а что можно еще испытывать по отношению к потомственной слизеринке?), но от которой глаз не мог оторвать.
Он злился на себя, ненавидел, но поделать ничего не мог. Все, что ему доставалось - это дружба – нежная и трепетная, как сама Нарцисса. Иногда, правда, ему казалось, что Нарцисса испытывает своего рода угрызения совести: слишком часто, когда он пересекался с Малфоями она одергивал своего ненаглядного супруга, если того совсем уж заносило, старалась переключить его внимание. Но все это оставалось на уровне догадок, на уровне отчаянной болезненной благодарности даже за такую малость - больше у Аластора не было никого, кому бы он мог сказать "спасибо". Он мог лишь прошептать это слово в подушку, холодной одинокой ночью, утирая злые слезы.
Как случилось так, что он полюбил эту женщину? Ему самому было неизвестно, просто тогда, 20 лет назад, когда он впервые её увидел, что-то произошло во всем его существе, и Грюм ничего не смог с этим поделать. Он пытался её ненавидеть, настраивая себя на то, что они оба разного поля ягоды. Но как говорится – сердцу не прикажешь.
Он искал с ней встреч, старался произвести впечатление ( ведь тогда он был обычным парнем, а не мракоборцем экстра класса с вставным глазом и кучей шрамов).
Поступив на службу в аврорате, он рассчитывал на то, что работа отвлечет его, но о какой работе могла идти речь, когда в окошко стучалась клювом её сова. Когда приходилось всякий раз возвращаться мыслями к ней. И это было просто невыносимо.
Это год был самым счастливым временем его жизни. Тогда у него было любимая девушка, любимая работа, уютная маленькая квартирка в Хогсмиде, где они часто встречались. А потом все пропало: Блэки объявили о помолвке их младшей дочери с наследником рода Малфой… А Нарцисса, так и не смогла найти в себе смелости пойти наперекор родителям и общественности. Сначала сожгли трехэтажный дом на окраине Хогсмида, в котором располагалась его квартира, потом проблемы на работе, завершением всему был надсадный плачь Нарциссы, сопровождаемый просьбами о том, что им не стоит больше виедется. Вот так и рухнул его маленький мирок. Именно так разрушились его стены и упал на голову потолок, давя воспоминаниями о Нарциссе.
А чего он хотел? С годами Аластор отчасти понял мотивы странного поведения Нарциссы: ей тоже было трудно. Имея за плечами древний аристократический род, переполненный под завязку Темными магами и ведьмами – встречаться хоть и с бывшим, но гриффидорцем было сложно. Грюм все понимал.
Он её потерял. Навсегда.
«Мерлин мой! А может быть я сам во всем виноват?! Ведь, возможно, нужно было совсем немного - просто подойти, заглянуть в глаза, прикоснуться к теплым пальцам? И тогда весь этот кошмар закончился? О чем я думаю? Она никогда бы не подпустила меня к себе так… близко. Она слишком боялась мне навредить, она боялась навредить себе. А теперь она боится за своего сына… Боится за Люциуса… пытается дать отпор этой сумашедшей Белле..»
Он потерял её навсегда, в тот день, когда на её изящном пальчике засиял фамильный перстень Малфоев. Когда отец Люциуса представлял ее всем как будущую жену своего сына. В тот день когда она натяжно смеялась над шутками окружающих, а в глазах стояли слезы.
«Я не знаю, смогла ли ты полюбить его? Наверное, смогла, если решилась родить ему сына…»
Аластор уже много лет подряд задавал себе этот вопрос, лишь потому, что так и не смог за 20 лет набраться смелости и спросить у неё…
Пиво в бутылке внезапно закончилось. Глупые мысли, нахлынувшие на Грюма в эту минуту, лишь раздражали. Поднявшись с дивана, он осмотрелся по сторонам, а потом со злости запустил пустой бутылкой в стену.
Да тяжело мириться с обстоятельствами, когда ничего не можешь сделать… Когда ты знаешь исход, и все твои попытки напрасны. От этого хочется реветь в голос, но ты себе не позволяешь. Потому что ты не имеешь право.
Она женщина, но она в этом отношении сильнее тебя. Она выдержала неприятную помолвку с Люциусом. Она выдержала рядом свою сестрицу. Она выдержала когда Темный Лорд приблизил их семью к себе. Она сильная.. он знал.
Аластор взялся руками за голову, а из его груди вырвался протяжный стон досады.
Именно в этот момент мракоборец окончательно понял, что все кончилось. Рассчитывать на что-то большее с её стороны было бы опрометчиво. Она – замужняя женщина! Разговоры для проформы, вежливые кивки и сдержанные улыбки, вот и все, на что он мог рассчитывать в те редкие моменты, когда их встречи были возможны. Встречи… Встречи?... Слишком сильно сказано. От накативших мыслей стало горько. А богатое воображение, только, добавляло всей этой воображаемой картине всё больше и больше неприятных подробностей.

***

….Оказавшись на пустынной улочке, Нарцисса побрела к небольшому двухэтажному дому. Второй раз за всю свою жизнь она шагала по Флит-стрит, только в тот первый раз она была здесь как прекрасная миссис Малфой, а сегодня она было просто Нарциссой. Простой запутавшейся женщиной которой нужна поддержка и понимание. В ее шаге сквозила уверенность, что зайдя в нужный дом, она обретет ощущение защищенности и спокойствия. Что теплые руки успокоят ее и спрячут от навалившихся бед.
Зайдя во двор через приоткрытую калитку, она направилась к двери. Дождь, казалось, становился все сильнее с каждой минутой. Она уже занесла кулачок, чтобы постучать, но в последнее мгновение одернула руку и замерла на пороге. Капли дождя стекали по волосам, её тонкую фигуру сотрясала дрожь, а из легких вырвался надсадный кашель.
«Господи, что делаю? Я не должна…»
Ветер завывал все сильнее, что было совсем не свойственно концу августа.
«Вдруг его нет дома, и он снова куда-то отправился по делам своего чертового ордена. Или же он дома, но не один», - от этой мысли, он поморщилась, но мимолетная гримаса боли тот час сменилась отчуждением, - «он свободный человек и волен в своих желаниях…»
Вдруг сильный порыв ветра толкнул её в спину, аккуратный кулачек коснулся дубовой двери. В глазах пробежала тень сомнения и злости, но Нарциссе ничего не оставалось делать, как безмолвно ждать. Ждать, когда он откроет свою дверь, впуская в дом, ветер, дождь и ее.. ту которую он так отчаянно любил.
«Ну, вот и все, я это сделала.»
Проведя ладонью по волосам, она постучала ещё раз, только более настойчиво… Изнутри дома донесся стук деревянного протеза, а через пару мгновений дверь открылась, и на пороге её встретил Аластор Грюм с зажатой палочкой в руке. Его изумленный взгляд прожег её насквозь.
- Не ждал? - тихо спросила она, глядя в его нормальный глаз.
Аластор быстро спрятал палочку в карман затертых джинс и, переступив через порог, крепко прижал её к себе. Ему жизненно важно было поддержать Циссу, чтобы эта хрупкая хрустальная роза не надломилась, и не осыпалась сверкающей пыльцой.
- Не говори ерунды, ты же прекрасно знаешь, что я жду тебя всегда, - она уткнулась лбом в его плечо, дрожа как осиновый листок. – А теперь пошли в дом, ты все дрожишь, тебе нужно согреться.
Не выпуская её из объятий, он перенес её в комнату и посадил на диван, после бережно укрыл теплым пледом и поспешил на кухню, по дороге захлопывая входную дверь заклинанием. Открыв кухонный шкафчик, он вытащил из него бутылку огневиски и два стакана. Вернувшись в гостиную, Грюм взглянул на Нарциссу, она была похожа на маленького котенка, выброшенного на улицу в непогоду жестокими хозяевами: затравленный взгляд, поникшие плечи, она лежала на диване дрожащим комочком. Глядя на нее, сейчас, ему захотелось крепко прижать её к себе, не списывая это на порыв, и никому не отдавать.
Он поставил стаканы на журнальный столик, повернувшись к ней спиной, открыл бутылку. Разливая виски по стаканам, он внимательно наблюдал за ней с помощью волшебного глаза: она не шелохнулась, она лишь смотрела в одну точку, а по её щекам медленно струились слезы… От этого сердце Грюма отзывалась тупой болью за то что он допустил ее слезы. Ему казалось, что в них виноват он..
Садясь на диван, он протянул ей стакан и твердо сказал:
- Выпей.
Она залпом его осушила, Грюм же лишь пригубил немного из своего и отставил его в сторону. Усевшись поудобнее он притянул Нарциссу к себе и, положив ее голову на колени стал нежно гладить по голове.
«Бог мой, что же довело тебя до такого состояния?»
Дрожь потихоньку уходила, на щеках стал пробиваться, чуть заметный, румянец. Она не отводила от него затравленного взгляда серых глаз.
- Тебе лучше?- легкий кивок в ответ. – Подожди, я сейчас принесу тебе что-нибудь сухое.
Аккуратно встав, он пошел в свою комнату. Достав пару полотенец из шкафа, а также захватив чистую рубашку, он вернулся в гостиную. Отложив в сторону плед, она встала с дивана и приняла полотенца из протянутых рук. Тонкие пальцы вцепились в толстую ткань полотенца, как будто в спасательный круг. Женщина судорожно вздохнула и разомкнула губы.
- Где у тебя ванная?- тихо спросила Цисса.
- Пойдем, провожу.
Аластор бережно взял Нарциссу за талию и провел ее по коридору направо. Оставив её в ванной, он бросился в гостиную и заблокировал свой камин.
«Только незваных гостей нам ещё не хватало.»
Вернувшись в свою комнату, он принялся ждать. Её письмо, так и лежало на столе, он забыл его убрать. Взяв в руки пергамент, Аластор прочел его ещё раз, но прояснить сложившуюся ситуацию это не помогло. В голове роились догадки и предположения, но выудить единственно правильный поток из этого общего водоворота было невозможно.
«Что могло произойти?»
Только Нарцисса могла ответить на этот вопрос здесь и сейчас.
Тем временем стоя под струями теплой воды, Цисса смывала с себя все разочарования сегодняшнего дня. Головная боль понемногу затихала. Приходило ощущение свободы. Тепло разливалось по всему телу придавая силы и возвращая разум. Выключив краны и вытершись досуха, она взяла в руки его рубашку.
«Аластор, а ты не меняешься…. Рубашка…. Интересно в 36 я буду выглядеть в ней также трогательно, как в шестнадцать?»
Застегнув пуговицы, она вышла из ванной. Грюм сидел у себя в комнате и сосредоточенно о чем-то размышлял, сжимая в руках свиток пергамента. Постучав о косяк, она привлекла его внимание к своей скромной персоне. Он ничего не ответил, только смотрел, как когда-то давно. Она не знала что сказать и просто улыбнулась, только глаза так и остались грустными.
- Садись, - он кивнул на кровать, на что Нарцисса отрицательно покачала головой, «я все-таки тебя не плохо знаю Грюм…» - пронеслось у нее в голове. От этой мысли стало как-то теплее. А может от осознания того, что она даже по истечении стольких лет волнует этого сложного человека?.. Нарцисса не знала ответа на этот вопрос.
- Тогда пошли в гостиную, там ты мне все и расскажешь. - встав со стула, он подошел к ней и, взяв за руку, увлек за собой в комнату.
Удобно расположившись на диване и закутавшись в плед, она следила за тем, как он наполняет её стакан. Отставив бутылку, он взял стакан и протянул его ей, а после, прихватив свой, повернулся и уставился на неё обоими глазами. Она продалась вперед и коснувшись его стакана произнесла:
- Давай выпьем за мою дочь, - Грюм был непросто изумлен, он был шокирован её выбором. Она лишнего слова о дочери не проронила с тех пор, как девочка погибла, 6 лет назад, - Ал, она жива, моя девочка жива.
Зрачок в обычном глазу Грюма расширился, а волшебный глаз так быстро стал вращаться в глазнице, что Нарцисса резко осеклась и, трогательно улыбнувшись, погладила Грюма по руке.
В словах Нарциссы сквозила уверенность основанная на реальных фактах. Да, он ей поверил. Грюму ничего не оставалось, как ждать продолжения рассказа.
- Аластор, не волнуйся, я не сошла с ума. Диана на самом деле жива, и завтра я планирую её увидеть, - торжественно улыбнувшись, она сделала большой глоток и поморщилась, - ну, не смотри ты на меня так, - она сама не заметила, как оказалась так близко, но уже устроила свою голову у него на плече, и вдохнула такой родной запах от рубашки не менее родного и дорогого ей человека. - ты только представь, этот, чертов ублюдок Люциус, отправил её во Францию, а мне сказал, что она умерла. Теперь ты понимаешь, что мне просто жизненно необходимо наведаться в Азкабан, что бы все выяснить от начала до конца. Ал, ну почему меня выдали замуж за человека, который готов пожертвовать жизнями моих детей, ради спасения собственной шкуры? А ещё это девчонка, Селена. Мне нужно её куда-то спрятать, - она подняла вверх указательный палец, - на время, а иначе её дальний родственничек по папиной линии положит ее на заклание, как ритуального барашка, - развязность в поведении и тягучий тон выдавали первую степень опьянения. – Аластор, может, подержишь её у себя, пару дней, пока мы не найдем способа вернуть её в 9 век? - Грюм утвердительно кивнул, на что Нарцисса его крепко обняли и легонько чмокнула в губы, - Ал, ты самый замечательный!
- Правда? – Грозный Глаз наигранно удивился и притянув Циссу к себе, поцеловал. Этот момент был незабываемым. Грюм не знал, что значит летать, но сейчас чувство было таким, будто за спиной выросло два крыла, и лишь взмахнув ими, он воспарит над миром, сжимая в объятиях любимую женщину. А когда их губы соприкоснулись, мужчина погрузился в сладкие воспоминания о минувших счастливых днях. И казалось все еще не верил что сейчас она рядом. Пути назад не было, уже давно не было.
Отстранившись, Нарцисса посмотрела на него своими большими серыми глазами и выдохнула:
- Несомненно! – в голове гудел рой разношерстных мыслей, но, именно сейчас, на все это хотелось плюнуть с высокой колокольни.
- Тогда оставайся, оставайся здесь, со мной, - говорил Грюм крепко прижимая её к себе, - и никто, никогда не посмеет тебя у меня забрать. Все, баста, будет с них и того, что я позволил тебе уйти к Малфою.
Нарцисса протянула свою руку к его лицу, аккуратно заправив за ухо его длинную прядь, он кивнула в сторону настенных часов.
Он все понял:
- Когда ты должна уйти?
- Завтра утром, - слова Нарциссы звучали как приговор.
- Ты ведь не вернешься? - страдание, звучавшее в словах Грюма, было таким огромным. Простой набор букв, проник в самую душу Циссы, оставляя кровоточащую рану, которую - она точно знала - никто не сможет залечить. Ответа у неё не было.
Она молчала, а после встала и начала шагать по комнате. Грюм тоже поднялся и стоял каменной статуей, дожидаясь её слов как приговора, но она все молчала. Вдруг половица скрипнула совсем рядом: её руки обняли его, а от легкого поцелуя в затылок по коже побежали мурашки. Она что-то говорила, но он ничего не слышал, он и так прекрасно знал ответ.
- Мои визиты опасны для нас обоих, - наконец, сказал она. - Ты и сам это понимаешь. Я не могу рисковать тобой, Аластор. У каждого пожирателя есть четкий приказ - убить тебя, или любого другого сторонника Дамблдлора, при первой же возможности. А если ты попадешься в руки Люциусу…. Мы оба знаем, что тогда произойдет. Я не могу, Аластор… Просто не могу.
Медленно развернувшись, он посмотрел ей в лицо. Блестящие от слез серые глаза, заглядывали, казалось, прямо в душу Грюму.
- Значит… Думаю, нам нужно сделать так, чтобы эта ночь запомнилась, - он опустил ресницы и прижался губами к губам Нарциссы, заглушая боль предстоящей разлуки поцелуем.
На секунду оторвавшись, Грюм продолжил:
- Нарцисса, пожалуйста, подари мне одну-единственную ночь, чтобы я мог помнить ее. Я хочу быть с тобой. Пожалуйста. – Она кивнула и взяла его за руку, а он повел её к себе в комнату.
В ответ она медленно подвел его к кровати и начала аккуратно расстегивать пуговицы рубашки. А он знал, что, скорее всего, это последний раз, когда он может исполнить свою самую заветную мечту - любить её…
- Я люблю тебя, - сказав это, он обхватил её лицо руками и поцеловал. И больше они не произнесли, ни слова.
Признание Грюма наполнило слезами серые глаза, но все безысходные мысли исчезли, когда он почувствовал прикосновение сладко горьких губ. Да, она действительно любила его. И сейчас она была безмерно счастлива, разделить это время именно с ним. Это было очень важно для них обоих.
«Я так и не смогла тебя забыть, Аластор Грюм.»
Тихие стоны заполнили комнату. Здесь не было места словам любви - они горели в их сердцах. И слияние тел доказывало ее.

***

Нарцисса проснулась с рассветом, что вполне естественно: в этом доме не было домовых эльфов, которые бы задвинули ночные шторы. Хотя и штор как таковых здесь не было, лишь тонкая тюлевая занавеска измятая и выцветшая.
Аккуратно встав с постели, она тихонько пошла в ванную. Приняв душ и надев свой высохший сарафан, она вернулась в комнату. Аластор все ещё спал, будить его не хотелось, и она не придумала ничего лучше, чем просмотреть кучи исписанных пергаментов у него на столе. Но просмотр подробных планов действий ордена и адреса явочных квартир ей очень быстро наскучили. Она сложила бумаги в ровные стопочки и вдруг наткнулась на свое письмо, то самое, что посылала ему вчера. Перевернув дорогой тесненный пергамент, она стала выводить ровные рифмованные строки на обороте, все чаще и чаще смачивая перо в чернильнице.
Закончив, она подхватила пергамен и усевшись на подоконнике стала вчитываться в собственные строки. Только что написанные строфы жгли её сердце калёным железом. Женщина читала свои стихи через слезы появившиеся в глазах и решала, что же сделать. Оставить пергамент тут или уничтожить так и не сказав Аластору самого главного.
Зачем, зачем я это сделала? Я же поклялась не писать стихов?
- Да неужели, - ехидно поинтересовался внутренний голос, - если помнишь, мужу не изменять ты тоже клялась когда-то.
«Заткнись, только тебя не хватало, чего ж ты молчал вчера, когда я сюда шла?!»
Поклялась? Ну, это было слишком категорично, Нарцисса просто не могла рифмовать, за прошедшие двадцать лет с её пера так и не слетело ни одно достойное стихотворение. И она даже догадывалась по какой причине. Эта причина мирно посапывала в этой комнате.
Она так сильно погрузилась в свои мысли, что не сразу почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит.
Она резко подняла голову и встретила взгляд Аластора, такой родной, такой любящий.
- И давно ты не спишь? – с шутливой деловитостью поинтересовался он.
- Не очень, - сказала она и соскочила с подоконника. – Я не хотела тебя будить, но и уйти, не попрощавшись, тоже не могла.
- Что это у тебя? – поймав её за руку, спросил он. Нарцисса сначала хотела отдернуть руку назад и спрятать этот листок с текстом. Но под проницательным взглядом нормального глаза Грюма она этого сделать не могла. Сейчас этот глаз шоколадного оттенка проникал в сердце больше, чем это смог бы сделать магический. Потому что она запомнила ЕГО именно таким. Она запомнила ЕГО взгляд.
- Держи, это твое, я писала его для тебя, - он благодарно кивнул и взял пергамент, больше ничего не было нужно, оба это понимали - я пойду, а ты можешь ещё поспать, ведь еще раннее утро. Я напишу, когда и где передам тебе Селену. А теперь ложись, я захлопну дверь, - на прощание она провела рукой по щеке и легонько коснулась губами безобразного шрама, протянувшегося через все лицо, быстро покинула комнату.
Не хотелось говорить это страшное слово «прощай,» которое тупой болью вставало перед глазами. Не хотелось осознанно понимать что всего одним лишь словом, она или он поставят точку в их неудавшейся любовной истории. Да, они не могли покончить со всем этим словами. Оставалось только тишина, молчание и взгляд. Взгляд, который мог рассказать обо всех чувствах сполна.
Захлопнув дверь она неторопливо прошла пару кварталов, а потом сняв с пальца громоздкое кольцо-портключ и аппарировала в Малфой - Мэнор. Последний раз Нарцисса обернулась на его дом, поддернутый завесой утреннего тумана и из груди вырвался сдавленный стон. Стон отчаянья и досады. Как вчерашний стон Грюма в пустой комнате. Они были похожи.
Она ушла, тихонько захлопнув дверь. А Грюм стоял посреди комнаты, сжимая в руках свиток пергамента. Разум не хотел воспринимать действительность.. и оставалось лишь прятаться за стенками сознания укрываясь как можно дольше от последствий последних нескольких минут. Развернув листок, он начал вчитываться в рифмованные строки, выведенные её рукой:
«Быть может этот дождь уже не дождь,
И мы уходим по болотной тропке,
Сминая крылья, выдавая ложь
За нашу жизнь. Каминная решетка –
Решеткой на заплаканном окне.
Стук капель заглушает птичьи трели.
Пусть это все смешно, слепо, старо,
Но лучше, чем без трех копеек даром
Любовь свою античным серебром
Нести седым парижским антикварам.
Поверь, любимый, в первый день любви
Гадать на рунах и кофейной гуще
Про наши неразгаданные сны…
Уж лучше подарить их неимущим!
Соперникам, завистникам, друзьям…
Да мало ли, что скажут эти карты.
Любовь сложить пасьянсами нельзя.
Но знаешь, как поют в начале марта
Коты на самых верхних этажах?
…А мы с тобой не переносим фальши.
И хочется внезапно побежать,
Столкнуться лбами, посмотреть, что дальше.
И этот лист с простым набором слов
Скомкать до опьяняющего хруста.
Ведь я хотела не писать стихов
О мыслях, об эмоциях, о чувствах…
Ведь я хотела просто не писать.
Мои стихи сродни ударам в спину.
Забытая двуспальная кровать,
И будто бы живем на половину,
Наполнив незаметной ворожбой
Традиционный растворимый кофе.
Все это именуется Судьбой
С заглавных букв на выходе и входе.
И я пишу, дышу, живу не в такт
С трагичностью текущего момента.
На девять жизней вписанный контракт
До занавеса и аплодисментов.
Возможность через все материки
Проехать не вдвоем, а в одиночку.
Но ангелам бывает не с руки
На месте запятой поставить точку,
Поэтому до завтра. На холсте
Горит звезда, передо мной дилемма…
Штрихи лиловой тушью, светотень
И рыцарь преклоняющий колено…
По телу нервно пробегает дрожь,
И мы поймем на полпути к покою,
Что этот дождь уже совсем не дождь,
А просто тихо плачущие звезды…
Она, меня любит! Господи, безумие какое-то…»
Устав стоять соляным столбом, он лег и положил пергамент на соседнюю подушку.
Аластор рассматривал тень на потолке над кроватью. Вздохнув, он перевернулся на живот и зарылся лицом в темно-синюю подушку, все еще хранившую её запах. Пергамент, исписанный ровными рядами стройных букв, сполз с подушки на одеяло.
Она ушла рано утром, на прощание, проведя рукой по щеке и легонько коснувшись губами безобразного шрама, протянувшегося через все лицо. Она всего тихонько захлопнула дверь, но в сердце это отозвалось глухим сильным ударом. А потом эти стихи…
Она почти ничего не говорила, но Грюм знал, чувствовал, что она все ещё любит. От этой мысли кружилась голова, а мечтательная улыбка никак не желали сходить с безобразного лица.
«Боже, Нарцисса, как я тебя люблю!»
Выражение лица Грюма было неописуемо, когда он подумал о единственном человеке, который оставался рядом с ним, на протяжении долгих 20 лет, ничуть не осознавая этого. Цисса так много сделал для него.… Но что еще более важно, она верила ему, когда все остальные от него отвернулись. Аластор точно знал, что никогда не сможет ни забыть, ни разлюбить эту женщину, эта любовь – огромная, всепоглощающая не отпускала его не на минуту. Она согревала и оставалась смыслом жизни. Это прекрасное чувство было лучом света в конце мрачного серого коридора предрассудков.
И при всем при этом, в мыслях Грюма присутствовала некоторая растерянность. После их вчерашнего разговора на душе остался неприятный осадок. Нарцисса была расстроена и подавлена.
«Но не могла, же она так притворятся? Это же просто немыслимо!»
Каждый раз, окунаясь в депрессивные мысли, Ал старался отвлечься и думал об их поцелуях. Боже, кто бы мог подумать, что у Нарциссы Малфой губы на вкус напоминают марципан.
Понимая, что этой ночью ему вряд ли удастся уснуть, Грозный Глаз позволил себе окунуться в воспоминания о времени, проведенным здесь с Циссой. Он видел её затравленный взгляд приправленный растерянностью и отчаянием, когда она говорила. Он слышал её тихий голос, упиваясь его звучанием. Он прикасался к её коже цвета слоновой кости, такой нежной и бархатистой. Но сейчас, даже оставшись в одиночестве, Грюм оказался в смятении, блуждающим по дому безликом приведением.
«Как же мне тебя не хватало»
На протяжении долгих лет лишенный её общества вообще, Аластор точно знал, что больше никогда в жизни он не хочет снова остаться в одиночестве. Что ему нужно слышать чей-то голос, ЕЕ голос, что ему нужно слышать тихие звуки от движения другого тела, ЕЕ тела, что ему нужно чувствовать прикосновение, отдающее заботой и уверенностью что все хорошо, ЕЕ прикосновение.
Засунув руку под матрас, он вытянул стопку писем. Отыскав в ней конверт без подписи, он быстро отложил все остальные в сторону. Достав из конверта два листа, вырванных из обычной магловской тетради он стал вчитываться в ровные строки её каллиграфического подчерка:
«моему Аластору
Не пиши мне этих писем,
не рисуй гуашь печали.
Из ладоней рвется вечер.
Я мурлычу сонной рысью.
Бах играет на гитаре,
по Голгофе бродит Будда.
Остается - на верблюда,
и под ливнем по Сахаре.
Не читай чужие пьесы,
не найдешь меня меж строчек.
Я всего лишь одиночка,
не лягушка, не принцесса.
Я всего лишь лучик солнца.
Чья-то дверь… Твоя?..Чужая?..
Знаю только, что растаю,
если осень не вернется.
Не зови, пока не вспомнишь.
Я не друг и не невеста,
Знаю только, что исчезну,
если выпустишь с ладоней.
Превращусь в клочок тумана,
улечу к горам Тибета,
Буду слушать, как с рассветом
кто-то шепчет: «Харри Рама…»
…Не пугайся. Это просто
сонный стих в моей тетради.
Я лежу в твоих объятьях.
Слышишь, как смеются звезды?
Слышишь, как смеются боги?
Дождь смывает с окон утро,
И, согласно вере в чудо,
небо стелется под ноги…»