2.

А утром девятого января в Хогвартс прилетела большая серая сова с конвертом, обвязанным зеленой лентой. На нем по-детски аккуратным почерком было выведено: «Северусу Снейпу в день рождения». Снейп тяжело вздохнул, повертел посылку в руках и отложил в сторону — конверт был легким, под плотной шероховатой бумагой угадывался небольшой плоский предмет, заключенный в рамку. Возможно, деревянную. Совсем неинтересно — очевидно, в этот раз Пандора решила отделаться фотографией в качестве подарка. Нет, возможно, она и подошла к делу творчески — пририсовала ему шляпу с бубенчиками, например. Но Северусу сейчас не хотелось любоваться плодами ее фантазии. Да и подарки он на самом-то деле не любил. В школьные годы вместо них ему частенько подсовывали отнюдь не безобидные безделицы из лавки «Зонко».

К слову, презент от Пандоры был не единственным — о дне рождения Снейпа вспомнил еще Дамблдор, который прислал ему короткую записку с обещанием заглянуть вечером с подарком и пакетом лимонных долек. Снейп никак не мог взять в толк, с чего директор решил, будто ему нравится это лакомство, но не отказываться же, в самом деле.

Весь день Северус провел в своем кабинете, корпя над разработками нового зелья, только дважды отлучившись для завтрака и обеда в Большой зал — там его скромно поздравила Минерва МакГонагалл и лукаво подмигнул Дамблдор, намекая на скорую встречу. Все остальные предпочли не вспоминать про личный праздник угрюмого профессора зельеварения. Имей такую возможность, Северус бы и сам с удовольствием забыл, какой сегодня день — в конце концов, какая радость в том, что он появился на свет? Очевидно же, что событие совершенно рядовое, а значит, особых торжеств не заслуживающее.

В дверь кабинета постучали, когда стрелка на часах приблизилась к семи часам вечера.

— Войдите, — отозвался Снейп, спешно наколдовывая кофейник и чашки.

Дверь открылась и вошел Дамблдор — непривычно мрачный и даже несколько потерянный. Северус нахмурился.

— Господин директор? Что-то случилось? — он впился взглядом в потухшие голубые глаза, чувствуя, как где-то в животе неприятно тянет холодом.

Дамблдор сделал несколько нетвердых шагов и тяжело облокотился на одну из ученических парт, положив рядом с собой загадочный сверток — очевидно, подарок. Помолчав немного, он вздохнул и с грустью взглянул на Снейпа.

— Я должен был бы поднять тебе настроение, Северус, а вместо этого принес дурные вести…

Снейп напрягся, сцепив побелевшие пальцы.

— Ты ведь достаточно близко общался с Пандорой Джой… Лавгуд? — взгляд Дамблдора был пытливо-внимательным.

— Не то, чтобы близко, но мы в какой-то мере… друзья… если можно так выразиться, — настороженно ответил Северус, стараясь говорить в настоящем времени и надеясь, что делает это не зря. — Что случилось, господин директор? Не томите.

— Она погибла сегодня днем, — устало констатировал Дамблдор. — Несчастный случай во время магического эксперимента. Никто не знает, какого именно результата она пыталась достичь, но… взрыв, вспышка света, мощный выброс магической энергии — и все. Она умерла мгновенно. И на глазах у своей девятилетней дочери, которую только чудом не задело.

Снейп молчал, разглядывая свои пальцы. Все слова, которыми можно было бы описать разверзшуюся в душе дыру, застыли невысказанностью на языке. И мысли не возникало, что наступит в его жизни момент, проясняющий, насколько важна для него Пандора. Оказалось, стоило всего лишь узнать, что ее не стало. Снейп судорожно втянул в себя застоявшийся воздух подземелий и прикрыл глаза — только бы не смотреть на директора, только бы не обнажать душу.

— Твой подарок, Северус, — тихо сказал Дамблдор, поведя рукой в сторону увесистого свертка, затем оторвался от края стола и несколькими шагами преодолел расстояние до двери. Застыв на пороге, он печально покачал головой: — И… думаю, тебе хотелось бы побыть одному. Не буду тебя тревожить.

Не дождавшись ответа, директор растаял в полумраке коридора.


* * *
— Вы позволите мне взглянуть на ее последние записи, мистер Лавгуд? — хмуро спросил Снейп, стараясь не смотреть в глаза отощавшему от горя, бледному и дерганому Ксенофилиусу.

— А за-за-зачем вам? — заикаясь, уточнил тот, крепко обхватив пальцами чашку с остывшим чаем.

— Я хочу узнать правду, — как можно мягче произнес Северус. — Пандора была моим… другом. Мне важно знать, что именно привело ее к такому финалу и, подозреваю, заметки, которые она делала, могут пролить свет на ситуацию.

— Разве это что-то изменит? — прошептал Ксенофилиус.

Как это глупо. Северус просил, нет — уговаривал человека, бывшего самым близким для погибшей, поинтересоваться причиной ее смерти. Но мистер Лавгуд был непробиваем; горе с такой силой рухнуло на него, что он до сих пор отказывался верить в произошедшее, а тем более — разбираться в подоплеке. Вероятно, неведение поддерживало его, делая трагедию менее реальной и осязаемой. Но Снейпу такой подход был чужд. Хорошо знакомый с невыносимой болью потерь, он никогда не отворачивался от истины, которая единственная награждала его дальнейшее существование смыслом.

— Если вы не хотите ознакомиться с рукописью Пандоры, просто дайте ее мне ненадолго, — продолжил настаивать Снейп, начиная раздражаться.

Не успел Ксенофилиус раскрыть рот, чтобы задать очередной бессмысленный вопрос, как рядом со Снейпом словно из-под земли выросла маленькая девочка. Она была тонкой, даже щуплой, с острыми чертами лица, льняными волосами и круглыми, чуть навыкате, светло-серыми глазами. Северуса едва не передернуло от сходства ребенка с покойной. Это была Луна. Луна, которую он видел впервые в жизни, потому что Пандора даже не показывала ее фотографий, довольствуясь рассказами.

— Возьмите, — спокойно произнесла девочка, протягивая Снейпу потрепанную тетрадь в кожаном переплете.

— Луна, — с укором пробормотал Ксенофилиус, склонив голову на бок и не отрывая от дочери воспаленных глаз.

— Мистер Снейп хочет почитать мамины записи, — объяснила Луна и печально улыбнулась. — Думаю, мама не против, ведь мистер Снейп — ее друг.

Девочка посмотрела на Северуса. Он, в свою очередь, едва смог скрыть глубокое потрясение от того, с какой легкостью Луна говорила о матери в настоящем времени.

— Вы ведь вернете? — в ее голосе сквозила отрешенность.

— Конечно, верну, — принимая из ее рук тетрадь, Снейп задержал взгляд на бледном личике. — Мама рассказывала обо мне? Говорила, что я… друг?

— Да. Папа может подтвердить, — Луна повернулась к отцу.

Но Ксенофилиус ничего подтвердить не мог. Он лишь качался взад-вперед, обхватив себя руками, шептал что-то с остервенением и ничего вокруг себя не замечал. Казалось, ему были безразличны и Снейп, и тетрадь, и собственная дочь.

— Спасибо, Луна, — Северус попытался улыбнуться, но у него не получилось.

Девочка повела плечами. А он, сжимая дрожащими пальцами тетрадь, ощутил, как его сухие глаза защипало — самую малость — но и этого хватило, чтобы осознать насущную необходимость срочно покинуть дом Лавгудов, эту обитель скорби и безумия.


* * *
«Длительные мучения и эксперименты не прошли даром. Кажется, я нашла средство остановить мгновение и тем самым раствориться в вечности со всеми, кто мне дорог. Сначала я думала о путешествиях в параллельные реальности, но пришлось отмести эту мысль — во-первых, даже не представляю, каким уровнем магии надо обладать для этого, а во-вторых, где гарантии, что в каком-нибудь десятом-двадцатом по счету альтернативном мире я вообще найду кого-то знакомого? Нет, этот способ плох изначально…»

«Осталось придумать, как это все провернуть. И проверить, есть ли пути для отступления…»

«Что ж, назад я вернуться не смогу. Я просто умру и… вместо того, чтобы познать все прелести загробной жизни, окажусь в заранее созданном мною пространстве — будем называть его «энным измерением». И там будут все — и Ксено, и Луна, и родители, и даже Северус. Надо придумать, кого бы еще туда закинуть…»

«Moveo animam meam — вот это заклинание. Казалось бы, все просто. Но надо подготовить колдографию (в конце концов, надо сообщить мертвым изображениям свойства живых людей, иначе я просто-напросто окажусь запертой в обществе инферналов), выпить зелье, отключающее защитные силы организма, и только тогда, собравшись с силами, совершить ритуал так называемого «Перехода»…»

«Простят ли меня Ксено и Луна, если узнают, чего ради все это? Надеюсь, что, по крайней мере, поймут. Ксено. Луна. Если вы заинтересуетесь моими записями, то непременно прочтете это. Я хочу, чтобы вы знали — я делаю это из любви к вам. И из страха увидеть, как вы меняетесь. Я боюсь хода времени, у меня не хватает смелости дожидаться будущего. Вдруг оно будет ужасным? Вдруг я вас потеряю? Вы-то с потерей справитесь, вы сильные. А я не переживу. Поэтому я заточу себя среди вас же — но вечных, неизменных…»

Северус прервал чтение и отбросил тетрадь в сторону. Уронив голову на руки, он некоторое время собирался с мыслями, пытаясь пропустить через свое рациональное сознание, как сквозь сито, мотивы Пандоры, отсеять крупицы разумного, понять — зачем. Но у него ничего не получалось. По всему выходило, что его покойная подруга -всего-навсего законченная эгоистка. Или просто сумасшедшая.

Единственное, что Снейп понимал абсолютно точно — это то, что затея Пандоры изначально была обречена на грандиозный провал. Заманчивая иллюзия, рисующая радужные перспективы вечной жизни с дорогими людьми, сыграла с ней злую шутку, заперев душу на веки вечные в миниатюрном подобии тюрьмы. Воскресить Пандору Северус не мог, но оставался еще один способ помочь — а заодно вновь вспомнить, что у его собственной жизни есть хоть какой-то смысл.

Снейп протянул руку к так и не распечатанному конверту, украшенному зеленой лентой. Тишину, царившую в кабинете, нарушил треск рвущейся бумаги — Снейп не церемонился, высвобождая небольшую черно-белую колдографию, заключенную в аккуратную деревянную раму.

Чары не из простых — создать такой ладно скроенный коллаж было не каждому под силу. И дело даже не в склейке разных колдографий, а в том, что каждый изображенный выглядел ровно так, как требовала идея, лежащая в основе снимка. Коллективный портрет, в котором даже самый зоркий глаз не углядел бы ничего странного: Ксенофилиус, Луна, мужчина и женщина средних лет, сам Северус и еще одна незнакомая ему девушка — все стояли рядом, улыбаясь объективу, махали руками, смеялись.

А в центре — Пандора. И на ее лице не было улыбки, только отчаяние и замогильный страх. Она не могла ничего рассказать о своих ощущениях, но Северус понял — ей там очень плохо. Словно…

— Словно ты оказалась «запертой в обществе инферналов», — прошептал он, вглядываясь в колдографию. Затем резко повернул ее и на обратной стороне увидел написанное аккуратным почерком: «для бережного хранения в глубинах твоих необъятных ящиков».

Северус знал, что делать. Нервно облизнув сухие губы, он достал волшебную палочку. Колдография — не крестраж, запечатанный темной магией, а лишь временное хранилище, должно хватить обычного заклинания. Освободив небольшой участок на столе и смахнув обрывки конверта, Снейп положил колдографию перед собой. Немного подумав, он перевернул ее изнанкой вверх. Ведь что такое настоящая дружба? Это прежде всего способность закрывать глаза на страдания друга в тот момент, когда оказываешь ему необходимую помощь.

— Инсендио, — из кончика палочки вырвались языки пламени, которые мгновенно перебросились на колдографию.

Бумага несколько отвратительно долгих секунд корчилась в огне, а Северус, затаив дыхание, наблюдал за процессом. На мгновение ему показалось, что вместе с дымом вверх скользнула тоненькая серебристая струйка — но стоило моргнуть, как наваждение рассеялось. А от злополучной колдографии осталась лишь горстка пепла, лежащая на столе в окружении книг, свитков пергамента и многочисленных бумажных стопок, да чуть тронутая пламенем деревянная рамка.

Снейп устало выдохнул и, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза. Если бы его сейчас попросили описать свои чувства, он… не смог бы. Да и некому было просить. Единственный человек, который совершенно безвозмездно интересовался его внутренним миром, ушел в вечность. И хорошо бы, если правильной дорогой.