' ' '

Соседки по комнате постоянно говорили об очень странных вещах. Она никогда не могла их понять.

— ...И тогда, — разливалась Эмма, — он подходит к Перкинсу и, представьте себе, говорит: «Ещё раз тронешь её — будешь иметь дело со мной, понял?»

— Так и сказал? — восторженно ахнули слушательницы.

Эмма с гордостью кивнула.

— Ну, он у тебя настоящий герой!

— Просто рыцарь на белом коне! — загалдели соседки. Луна забралась на кровать с ногами и плотно задернула полог. Шум не давал ей сосредоточиться, а она пыталась провести параллель между тем самым сказочным рыцарем и героем рассказа Эммы — Джерри, завсегдатаем клуба коллекционеров карточек от шоколадных лягушек и капитаном школьной команды по игре в плюй-камни. Луна, например, не видела ни одной причины, чтобы краснеть при его появлении, смущаться, лепетать что-то невнятное в ответ на любой его вопрос, будто это разъярённый Снейп, а не прыщеватый шестикурсник, да ещё и смотреть на него такими большими глазами, как это делала Эмма. А уж сегодняшний случай и вовсе не заслуживал всего этого шума — ну дергал Перкинс её за косу, он же не сделал ничего плохого, и угрожать ему просто смешно. Он ведь такой маленький, худенький, да и с магией у него неважно. Где тут героизм-то?

Так и не найдя ничего общего с пресловутым рыцарем, она достала из-под подушки «Придиру», выудила из него своё эссе по Гербологии, в которое занесла самые интересные факты о магических свойствах слив-цеппелинов из последней папиной статьи (профессору Спраут они наверняка понравятся) и отправилась на урок. Было ещё рановато, но Луна уже давно заметила, что если выйти вовремя, всегда опаздываешь. Почему-то.

Выйдя из замка, она пошла медленнее, чтобы не спугнуть весну — та ведь вполне могла обидеться, что её не замечают, и уйти, а жить в вечном снегопаде... бр-р-р, жуть какая. Ученики всё ещё предпочитали греться у камина в своих гостиных и мало бывали за стенами Хогвартса, хотя солнце уже так ласково пригревало, ветер влажно касался лица, а не обдирал его наждаком, как всего — подумать только — неделю назад, а в воздухе пахло тем неуловимым и тревожно-радостным, что всегда было самым верным знаком окончания зимы. Луна размотала теплый шарф и торжественно, ощущая всю значимость момента, стянула его с шеи. Пора.

В сумку он не влезал ну никак, там уже лежало множество других нужных вещей. Луна нерешительно остановилась около чахлого куста. К его голым прутьям синие полоски прекрасно бы подошли, и он выглядел бы не так печально, а забрать можно будет позже. Но, к несчастью для куста, мимо как раз проходила компания слизеринцев, возвращающихся с Ухода за магическими существами, и один из них с хохотом вырвал шарф у неё из рук.

— Эй, Полоумная, у тебя что, все мёрзлые козлы совсем замёрзли, пошла их укутывать? — его товарищи загоготали. — Иго-го, как же холодно, отдай нам свой шарф, о повелительница! — кривлялся он.

— Морщерогие кизляки не водятся в окрестностях Хогвартса, — невозмутимо ответила Луна.

Он ей не нравился, потому что был злым, да ещё, словно этого мало, не знал, как кричат козлы. Рон Уизли, к примеру, тоже бывал недобрым, но хотя бы шутил смешнее. А этот — кстати, как его там? Енотт? Обормотт? — и того не мог.

Её ответ почему-то развеселил слизеринцев ещё больше. Енотт обошёл Луну, накинул злополучный шарф ей на шею, затянул узел и встряхнул за концы, изображая вожжи.

— Иго-го, лошадка! Впервые в Хогвартсе — козлиный мерзляк, спешите видеть! — он дернул сильнее, и Луна почувствовала, что начинает задыхаться.

— Отпусти... те... меня, — прохрипела она.

— Но-о-о! Пшла!

— Пожалуйста...

— Вы что делаете, идиоты? — раздался сзади возмущённый голос. Давление на горло ослабло, и у Луны получилось вывернуться из шарфа. Не удержавшись, она рухнула на снег.

— Вы только посмотри-и-ите, кто у нас здесь, — наигранно удивился Енотт. — Мелкая Уизли примчалась на помощь своей чокнутой подружке, не поглядела даже, что подмётки вот-вот оторвутся.

— Отставьте её, — с вызовом сказала Джинни, быстро, почти незаметно одернув мантию, чтобы прикрыть стоптанные ботинки. Почти.

— А то что? Может, братцу пожалуешься? Уходим, парни, грядёт атака слизняков, — он изобразил рвотный позыв.

Луна, так и не поднявшаяся на ноги, зачарованно смотрела снизу вверх, как лицо Джинни заливает краска, она стала вся как пожар — и волосы цвета пламени, каким оно бывает по краям, выбились из-под красной шапки, и гриффиндорский шарф, и рука в ало-золотой полосатой перчатке потянулась к карману, и...

— Веспертилиус! — выкрикнула Джинни. Одно мгновение ничего не происходило, и на лице Енотта начала было появляться презрительная ухмылка, но не успела. А может быть и успела, но за кожистыми крыльями здоровенных летучих тварей, облепивших ему всю голову, уже не было видно. Луна не стала выяснять.

Джинни протянула руку и помогла ей подняться.

— Ты как, в порядке? — с беспокойством спросила она.

Луна отряхивала мантию от снега, стараясь попадать в такт удаляющимся воплям Енотта.

Шварк-шварк, шварк-шварк — «Помогите-е-е!»

Шварк — «Кто»

Шварк-шварк — «...нибудь!»

Шва-а-арк — «А-а-а!»

Мантия стала чистой, и крики стихли.

— У тебя такие горячие руки, ты тоже чувствуешь весну? — спросила Луна. Во взгляде Джинни, кажется, мелькнуло недоумение.

— Ну да... есть немного.

Вот это небо, такое синее, необъятное — это немного? Луне стало даже как-то обидно за весну, но это не так уж важно. Главное — она тоже чувствует. Хоть немного.

Нужно было сказать что-то ещё. То, что все говорят в таких случаях, и только она постоянно забывает, то, что Эмма сказала Джерри, что-то вроде...

— Спасибо тебе большое. Если бы не ты, он никогда бы не отстал, — так, кажется? Джинни улыбнулась, и Луна выдохнула с облегчением.

— Да не за что. Если хочешь, я научу тебя этому сглазу, очень полезная вещь.

— А снимать научишь? — спросила Луна, бросив взгляд в ту сторону, куда убежал Енотт.

— Да не волнуйся ты за него, — фыркнула Джинни, — он сам проходит через минуту, ну или у кого на сколько магической мощи хватит.

— И всё равно, жестокая штука, — Луна с содроганием вспомнила злобные морды летучих мышей.

— Они сами виноваты! В следующий раз будут знать, — Джинни гордо вскинула голову, подхватила Луну под руку и потащила к теплицам. Точно, сегодня же сдвоенный урок с Гриффиндором.

Кажется, Луна нашла того, кто может сместить Джерри с поста рыцаря. Но Эмме она об этом говорить не будет.

А то опять ботинки пропадут.



Отчаянно хотелось провалиться в черноту под подушкой и ничего не знать до самого утра, но, как всегда в их спальне, раньше полуночи это не представлялось возможным. Лиза нервно гремела чашками, пытаясь заставить их танцевать вальс. Волнуется перед завтрашней практикой по Чарам, бедняжка, и, в общем, правильно делает — больше всего чашки походили на двух драчунов, и вон та, с трещиной была явно сильнее. Мрачный курган из осколков на столе (всё, что осталось от трех предыдущих охотников помериться силами) не мог не насторожить отчаянную кружку с земляничками, но она продолжала упрямо налетать на чашку-победительницу и в конце концов, хоть Луна мысленно и болела за неё изо всех сил, случилось то, что должно было случиться. Жалобный звон, и вот две красно-пятнистые половинки заняли своё место в ужасной выставке трофеев неубиваемой треснутой чашки.

— Ну во-о-от, — расстроенно тянет Лиза, — а ведь почти получилось.

Почему же почти, бои вышли вполне себе жуткими... ах, она ведь о вальсе говорит. Ну, если это убережет очередную ни в чем не повинную посудину от гибели в расцвете лет, то Луна лично готова подтвердить, что лучшего танца она не видела ни на одном бале.

И это правда, она ведь никогда там не бывала.

Остальных, похоже, совсем не волновало, как прямо у них на глазах ломаются фарфоровые судьбы. Кэрри и Грейс валялись на кровати и лениво листали свежий номер «Колдуний», разглядывая колдографии звезд. Страдания Лизы заботили их мало, она всегда находила себе, из-за чего попереживать.

— Ой, а смотри, какую бородку себе Уокман отрастил, ему так идёт, — млела Кэрри. Грейс скептически прищурилась.

— Отрастил? Да она у него уже месяца полтора или два, наверное!

— Разве? — с сомнением спрашивает Кэрри, очевидно, не понимая, как могла пропустить такое важное событие.

— Да точно тебе говорю. Кстати, в январском номере ведь были постеры со всеми игроками «Паддлмир Юнайтед», возьми да посмотри.

Кэрри послушно лезет в тумбочку за журналом.

— Их тут почему-то только шесть, и Уокмана как раз нет...

— Отряд не заметил потери ловца, ага, — Грейс отобрала у неё журнал и встряхнула. — Надо же, и правда нет.

— Погоди, вспомнила, я же его ещё тогда Эмме в шахматы проиграла!

— Нашла, на что играть, ничего святого, — проворчала Грейс, — заказала бы Криви колдографию Джерри да предложила взамен, — обе расхохотались.

— Эй, Эмма! — Луна проводила летящую подушку взглядом. — Дело на миллион! Ты что там, уснула?

Недовольное мычание из-за на треть задвинутого полога подтвердило это предположение.

Луна вздохнула. Всё-таки Эмма — непостижимый человек. Заснуть под их трескучую болтовню — это ещё суметь надо. Надо будет попросить её дать пару уроков.

— Да ладно тебе, подумаешь — разбудили, а нечего так рано ложиться, — Кэрри попыталась умиротворить Эмму, которая спросонья выглядела очень уж злобно.

— Или тебе снилось, как вы с Джерри, взявшись за руки, мчитесь навстречу закату, а мы помешали? — предположила Грейс, заговорщически понизив голос.

Эмма пробурчала что-то вроде «не ваше дело» и отвернулась к стенке, тем самым подтвердив, что примерно так всё и обстояло.

Луна всё же решила последовать её примеру и улеглась. Мир в очередной раз стал капельку непонятнее: неужели Эмме настолько хочется любоваться Джерри, который весьма и весьма далёк от эстетического (да и от любого другого) идеала, что она делает это ещё и ночью?



Из входа в тёмную пещеру тянет сыростью и холодом, но длины цепи не хватает, чтобы отойти от него. Ветер яростно треплет подол её длинного белого платья, солнце слепит глаза и на минуту кажется, что она свободна. Но ледяная полоска металла, обвивающая лодыжку, не даёт насладиться этим восхитительным ощущением до конца. Вдруг поднимается сильный вихрь, деревья со стонами гнутся и теряют листву, стая ворон снимается с места и, покружившись у неё над головой с тревожным карканьем, улетает. Это дракон возвращается в пещеру, его крылья закрыли солнце и, наверное, полнеба. Спустившись на землю, он склоняет к Луне уродливую морду, покрытую удивительно красивой, изумрудной и сверкающей чешуей.

— Опять ты выползла наружу? — шипит он, а тонкий и длинный хвост между тем обвивается вокруг её шеи и начинает сдавливать. — Я ведь предупреждал, чтобы ты этого больше не делала, так что пеняй на себя.

В глазах темнеет от боли и недостатка воздуха, и едва Луна успевает подумать, что всё, это конец, хватка неожиданно ослабевает. Пока она утирала выступившие слёзы, дракон, замерев, настороженно прислушивался — к далёкому, но уже вполне различимому стуку копыт.

— Как же мне надоели эти герои, все тощие какие-то, на один зуб, — но за высокомерными словами скрывается страх, Луна видит, как он змеится в узких зрачках дракона.

Они смотрят на приближающегося всадника, молчат и ждут.

Когда он, наконец, натягивает поводья и останавливает разгорячённого вороного коня, сразу становится ясно, что его кости не украсят пещеру дракона, а череп не выкинут на улицу пугать горе-героев. Ведь это вовсе и не он, а она, прекрасная и яростная воительница в золочёных доспехах без шлема, и то, что издали казалось султаном — на самом деле водопад волос, набравшихся цвета из рубинов на рукояти её меча. Такого ещё не бывало, а значит, исход грядущего поединка тоже будет необычным.

И дракон даже не успевает традиционно осыпать героиню насмешками вместо приветствия, она бросается на него как в холодную воду, Луна зажмуривается и начинает напевать себе под нос, чтобы не было так жутко, но леденящий душу хрип заставляет её открыть глаза.

Вся мощь ушла из этого тела, теперь это просто груда мяса. Неприятная, но совсем не страшная. А незнакомка оценивающе смотрит на отрубленную голову дракона в луже тёмной крови. Наверное, прикидывает, как ловчее привязать её к седлу и увезти в город, к золоту и славе, и, конечно, совсем забыла про Луну.

Но героиня ловит её взгляд и улыбается. Взмах меча — и цепь больше не удерживает. Ещё мгновение — и её подсаживают на коня.

— А как же твой трофей? — Луна кивает на голову своего мучителя.

— Боюсь, он слишком тяжёлый для моего Портадора, с двумя трофеями я недалеко уеду, — шепчут ей в ответ. И они мчатся во весь опор по извилистой каменистой дороге.

Навстречу заходящему солнцу.



— Отлипни ты уже от зеркала, на завтрак ведь опоздаем! — нетерпеливо сказала Грейс, заглядывая Эмме через плечо. — Если ты придёшь непричёсанной, но перестанешь вести себя, как зашуганный лемур, будет намного больше толку.

— Вот именно, — поддержала её Кэрри и одним безжалостным тычком расчёской в бок разлучила Эмму с её отражением. — Я бы на его месте уже давно тебя по стенке обходила.

— Он меня как-то спрашивал, не знаю ли я, почему она себя так странно ведёт, — вспомнила Лиза.

С несчастным выражением лица Эмма кинулась к ней.

— Серьёзно? Нет, правда, он считает, что я себя как-то не так веду? Но почему? Он сам тебе это сказал? А какими в точности словами, не помнишь? — тормошила она Лизу чуть ли не со слезами на глазах.

— Почему? Да ты на себя со стороны посмотри, — прикрикнула на неё Грейс, останавливая словесный поток. — Ну вот хоть сейчас. Скоро будешь хуже, чем... — она замолчала, и все обменялись понимающими взглядами.

Луна сделала вид, что не знает, о ком они молчат. Она уже давно привыкла к тому, что с ней почти не разговаривают и только подшучивают иногда. Наверное, им с ней просто скучно, она ведь при всём желании не смогла поддержать ни одну из их странных бесед. Нет, Луна на них не обижается, хотя вещи, конечно, можно было бы и не прятать. В мире столько других развлечений!

Она в последний раз провела гребнем по волосам. Вот, кстати, очередная причуда соседок — необходимость расчёсываться обязательно перед зеркалом. Они что, так своих волос не видят? Завязывая галстук на ходу, Луна отправилась в Большой зал. Напоследок она успела услышать за спиной насмешливый полушёпот о том, что надо в рамках благотворительности рассказать кое-кому о существовании проборов, и сразу после этого — дружный смех.

По дороге она размышляла, кем может быть этот кое-кто, и почему ему понадобилось это знать. Тут ничего сложного, проборы — это такие специальные полоски лысины на головах у девочек, там ещё перхоть иногда бывает. У неё вот такой нет, потому что гораздо лучше, когда все пряди лежат так, как им нравится, лишь бы на лицо не свисали. Непонятно только, зачем они собираются говорить с кое-кем про всякую гадость, да ещё и преподносят это, как благотворительность. Иногда Луна даже рада, что соседки её игнорируют, ведь иначе тоже пришлось бы всё время нести чушь, и, наверное, от этого постоянно болела бы голова.

Когда она проходила мимо слизеринского стола, кто-то с силой дёрнул её за мантию. Енотт с перекошенным лицом, залепленным в нескольких местах пластырем, с ненавистью глядел на неё снизу вверх.

— Мы ещё поквитаемся, — заявил он с видом по возможности угрожающим, — и с тобой, идиотка, и с твоей нищей подружкой.

Надо будет сказать Джинни, что это всё-таки уж слишком сильное заклинание, если отдельные укусы получились такими глубокими, что даже мадам Помфри не смогла заживить их полностью.

— О, нет, сам Нотт Великий и Ужасный обещал с нами разобраться! Что же теперь делать, наверное, придётся нанять тролля-охранника, — а вот и она, снова пришла её защитить, хотя сейчас, при учителях, ей не грозило ничего, кроме порции оскорблений.

Луна невольно вспомнила свой сон. Похожую историю — про принцессу, рыцаря и дракона — она прочитала ещё на первом курсе, в сборнике сказок, подаренном Лизе папой-магглом. Эта книга тогда очаровала всех, кроме неё — девчонки считали сказки очень романтичными, а Луне не понравилось, что главные герои были злыми и убивали всех, кто мешал их грабить, ну или просто чем-то мешал. А про бедных драконов и говорить нечего, хорошо, что профессор Хагрид не читал этих сказок, вот бы он разозлился.

Странно, но в этот раз дракона почему-то было совсем не жалко.

Джинни обняла её за талию и увела от Нотта, шипевшего что-то про предателей крови и шарики за ролики. Луна послушно шла рядом с ней, прислушиваясь к новым, необычным ощущениям. Как будто просыпаешься рождественским утром и знаешь, что рядом с кроватью тебя ждёт подарок от папы, и ты предвкушаешь радость от него и немного волнуешься. Или как если мозгошмыги не дают тебе сосредоточиться ни на одной мысли, сея в голове путаницу и сумбур быстрыми взмахами крылышек. Хотя нет, в голове они вели себя намного скромнее, а сейчас она даже чувствовала их — в груди... или, скорее, в животе. Да, несомненно, в пустом и лёгком, как воздушный шарик, животе, сейчас трепыхалось не меньше полусотни мозгошмыгов, которые были вне себя от счастья, что наконец-то догадались выбраться из тесной головы.

— ...нам не сделает, — ох, Джинни же что-то ей говорила, а она всё прослушала!

— Да, я надеюсь, — наобум сказала Луна. Очень сложно уловить смысл чьих-то слов, когда в тебе буйствуют щекотные невидимки. Джинни, видимо, приняв неуверенность в её голосе за страх, ободряюще улыбнулась и обняла её, прошептав на ухо: «Не бойся, всё будет хорошо», после чего вернулась за гриффиндорский стол.

Луна мелко дрожала, от объятий Джинни мозгошмыги окончательно взбесились и разлетелись по всему телу, одни жаром бросились в лицо, другие размягчили колени. Их было слишком много — а это ведь очень вредно для здоровья и душевного равновесия, даже если они только в голове. Жутко даже представить, что будет, если это продолжится.

Но, кажется, они понемногу начали успокаиваться. Только несколько неугомонных всё ещё кружили где-то в районе солнечного сплетения.

Горячая овсянка не особенно помогла, хотя Луна ожидала, что они обожгутся и поскорее улетят, но в принципе, жить было уже можно. Лишь бы они опять не разлетелись, это было хоть и приятно немного, но очень страшно, потому что напоминало симптомы какой-нибудь неизлечимой болезни.

Грейс и Кэрри, сидевшие напротив, зашушукались и, хихикая, поглядывали на стремительно розовеющую Эмму. Луна обернулась — ну да, так и есть, мимо как раз проходил заспанный Джерри.

— До-о-оброе утро, девчонки, — поприветствовал он их, подавив зевок. Эмма, которая в этот момент как раз отпивала из кубка тыквенный сок, немедленно попыталась ответить, но... На самом деле, яркое жёлто-оранжевое пятно на воротнике блузки очень украшало скучную школьную форму, но Эмма расстроилась.

— «Вот увидите, девочки, с сегодняшнего дня я буду себя вести адекватно, как будто мне вообще всё равно», — передразнила Кэрри нарочито-важным голосом, передавая ей носовой платок.

— Ага, ещё как увидели, — фыркнула Грейс.

Эмма прекратила судорожные попытки оттереть пятно и вздохнула.

— Ну да, да! Не могу я себя контролировать, довольны? Я когда его вижу... у меня будто бабочки в животе, — тихо закончила она.

Луна замерла с ложкой у рта. Неужели Эмма тоже их чувствует? Ей удобнее называть их бабочками, пускай, если никто не хочет верить в существование мозгошмыгов — им же хуже. Кажется, она начинает понимать, что заставляет людей совершать дурацкие поступки, которые никаким размягчением мозга не объяснить. Когда тебя подводит всё тело, то это уже совсем другое.

Но эти «бабочки» всё равно куда странней её мозгошмыгов, их-то можно понять, Джинни ведь такая красивая. Луна проследила направление затуманенного взгляда Эммы и вздохнула. Бабочкам совершенно не из-за чего было ломать себе крылья.



— Так-то лучше, — Эмма отступает на шаг и с удовлетворением смотрит на дело рук своих.

— Правда? — Луна недоверчиво смотрит в зеркало. Теперь и у неё есть пробор, правда, тоненький и от этого не такой противный, волосы тщательно расчёсаны, а их концы подрезаны. Любимые оранжевые серёжки и ожерелье из пробок укоризненной кучкой лежат на тумбочке, их заменили скучнейшие в мире гвоздики с голубыми камушками. Ресницы намазаны тяжёлой липкой дрянью, а на губах что-то приторно-влажное. Джинни это имела в виду, серьёзно?



На последнем уроке Трансфигурации они должны были превратить дохлого навозного жука в цветок. У Луны, ради разнообразия, получилось с первого раза, делать цветы вообще было намного легче и приятнее, чем, например, крыс.

— Тигровая лилия? Что ж, превосходно, мисс Лавгуд, — профессор МакГонагалл прошла дальше. — Мисс Вейн, я бы посоветовала вам обратить внимание, что сейчас мы проходим превращение с увеличением размеров предмета, а этот, с позволения сказать, одуванчик, — она подняла цветок за чёрную лапку, — нисколько не больше исходного материала. Разумеется, тема сложная, но некоторые студенты уже добились великолепного результата, причём без таких постыдных для пятого курса ошибок, как неполное превращение. Рекомендую вам брать пример.

— Некоторые студенты и редиски на уши вешают, — пробурчала Ромильда будто бы про себя. — Может, мне и в этом пример брать?

Несколько студентов, сидевших рядом, засмеялись.

— Не обращай на неё внимания, она просто завидует, — раздражённо сказала Джинни.

— Моим серёжкам? — удивилась Луна. — Могла бы сразу сказать, у меня их ещё полно, — и потянулась к сумке.

— Нет же, я имела в виду цветок, и да, Луна, насчёт твоих, э-э-э... серёжек, — Джинни замялась. Она придвинулась поближе, вызвав очередной приступ бешенства у мозгошмыгов, впрочем, Луна уже привыкла и даже испытывала от этого непонятную радость. В остальном она чувствовала себя вполне здоровой, а если болезнь так приятна, то это и не болезнь вовсе. Джинни зашептала: «Ты только не обижайся, пожалуйста, но если ты не будешь носить все эти штуки и говорить о... о всяком таком, ну, ты знаешь, люди перестанут обзывать и смеяться, тебе же и самой будет от этого лучше, понимаешь?"

Она понимала. Джинни просит её не носить того, что больше никто не надевает, а ещё не говорить того, после чего люди замолкают и разбегаются, иногда даже почёсывают пальцем висок. Но тогда придётся почти всё время молчать, разве ей от этого станет хорошо?

— А тебе? — спросила Луна. — Тебе будет от этого лучше?

— Конечно, я буду счастлива, если тебя перестанут обижать.

Мозгошмыги бьются внутри, требуя сделать всё, чтобы Джинни была счастлива.



После того, как Эмма временно-смертельно обиделась на подружек за очередную подколку в присутствии Джерри, у Луны получилось сойтись с ней поближе. Эмма сперва отнеслась к её попыткам наладить контакт с настороженностью, но будучи по натуре очень общительной, испытывала сильную потребность поговорить хоть с кем-то, а в Луне она нашла благодарную слушательницу.



— ...Серый или фиолетовый, что лучше? — беспокойно спрашивает уже почти одетая Эмма, показывая ей два шейных платка.

— Фиолетовый, на нём такие забавные узоры.

— Да нет же, какой мне больше идёт?

— Надень оба и не мучайся. Какой-то из них тебе точно идёт, — советует Луна.

— Ох, перестань. Мы идём на Весенние соревнования плюй-каменщиков, забыла? Я должна выглядеть хорошо.

— Самые дурацкие соревнования, какие только можно придумать.

— Это уж точно. Но зато какие игроки... — вздыхает Эмма.

— То есть, ты хочешь сказать, что если наденешь фиолетовый платок, Джерри обрадуется этому? — Луна честно пытается понять.

— Ты думаешь, всё-таки фиолетовый?



— ...Чёрт, Хогсмид уже через два дня! Вот бы он меня пригласил, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, я ведь так давно жду этого и мучаюсь, не может же он не понимать.

— Так пригласи его сама, надёжнее будет.

— Ну, Луна, — начинает Эмма с возмущением, переходящим в терпеливую снисходительность, — девушка не может сделать первый шаг, ей всегда приходится ждать — когда он позовёт на свидание, когда предложит встречаться... Ох, скорее бы!

— А если он тебе предложит вот это самое, ты сразу перестанешь мучиться? — уточняет Луна. — Но почему?

— Конечно, перестану, все ведь стремятся быть вместе с теми, кто нравится, потому что... — Эмма пытается подобрать слова, а в её глазах такое выражение, будто Луна спросила, почему трава зелёная. — Ну, потому что так спокойнее, перестаёт трясти от каждого взгляда, можно в любой момент подойти и обнять. В общем, чувствуешь себя лучше, понимаешь?

Неужели все вокруг уже давно знают, как вылечиться от мозгошмыгов? Луна, ликуя, лезет за блокнотом — стоит, на всякий случай, записать точный порядок действий. Хотя минуточку...

— А другую девушку можно позвать в Хогсмид или тоже надо ждать?

— Разумеется, но ведь это совсем другое...



Было просто неприлично тепло для конца марта. Снег сошёл так быстро, будто его по ночам тайком растапливали драконьим огнём, и Луна была рада, что ей удалось умилостивить весну. Теперь у озера каждый день становилось всё больше отдыхающих учеников, и с Джинни они договорились встретиться именно там — прогуляться и поболтать, но на самом деле Луна приготовилась к исцелению. Она даже подумывала одолжить у Эммы тот фиолетовый платок, но он кололся и очень чесалась шея, поэтому она отказалась от этой идеи.

Джинни уже ждала её.

— Луна, да ты просто красавица, — восхищённо сказала она. — Ну-ка, повернись... с ума сойти, у тебя, оказывается, чудесные волосы, а раньше было и незаметно.

Лучшего момента, чтобы задать главный вопрос, сложно было и придумать.

— Правда? Я тебе нравлюсь? — сердце гулко билось в груди. Бум. Бум. Бум.

— Очень, — с улыбкой ответила Джинни.

Луна много времени потратила на то, чтобы выучить запасные планы на случай того, если ответ будет отрицательным, все эти B, C и D были длинными и запутанными, а план A, такой короткий и полный надежды, как назло, вылетел из головы. Кажется, теперь надо... Ах, да.

— Ты мне тоже, — и прежде, чем Джинни успела ответить, обняла её и притянула к себе, немного мешал нос, но Луна была уже в курсе и знала, что нужно наклонить голову вбок. Когда она прижалась губами к губам, мягким и горячим, то поняла, что теперь каждый мозгошмыг в её теле абсолютно счастлив, и всё, что осталось важного в жизни — держать любимую покрепче и никогда не отпускать.

Джинни вырвалась и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Да как ты... Извращенка! — со злостью выкрикнула она и торопливо, почти бегом пошла прочь. Отойдя шагов на десять, она обернулась и добавила:

— Чокнутая.

Луна осталась стоять на берегу. Как странно: сначала она узнала самую лучшую вещь мире, а сразу за ней — самую худшую, почти физическое ощущение боли при виде отвращения во взгляде Джинни. Кажется, всё пошло не так, стало только хуже и отчего-то очень щипало в глазах, хотя она честно пыталась быть как все те, кто успешно вылечился от мозгошмыговой лихорадки.

Как обычно — не получилось.