...

Я вот иногда думаю: зачем сюда прихожу? Со смерти мамы в этом нет никакого смысла. Да и до того, откровенно говоря, я здесь был не нужен. Они всё равно меня не узнавали, за все годы ни разу не обняли, не сказали ни слова. Вообще не признали за своего. Я, конечно, сам виноват: редко навещал, требовал от них слишком многого... Слишком надеялся. Как бы они могли меня узнать? Для них я так никогда и не стал взрослым.

Но ведь они чувствовали, прекрасно чувствовали друг друга. Не реагируя на внешний мир, один из них тем не менее всегда точно знал, где находился другой: в палате, в коридоре, в саду. И когда отец шагнул из окна процедурной, уверен, именно тогда мама сдалась окончательно. Я был для неё никем, он же – последней опорой. Колдомедики до сих пор уверяют меня, что между случайным самоубийством отца, и вот же ещё выдумали слово: «случайное»! Что между его смертью и её кончиной тремя неделями позже нет никакой связи, но я-то знаю, что ей просто больше не хотелось. Не хотелось жить без отца, а ему, похоже, просто не хотелось жить. Бабушка сердится, утверждает, что я несу чушь, что её Фрэнк никогда бы не поступил так трусливо, так подло. Но при этом она всегда почему-то прячет глаза, а затем и вовсе отказывается говорить со мной. Теперь, когда мы не живём вместе, делать это ей становится куда сподручнее, чем прежде.

Но вы всё это уже знаете, конечно же, знаете – как и много чего ещё. С вами легко беседовать, сэр... И не означает ли эта фраза, что и по мне самому давно плачет одна из здешних палат?

Ведь разговаривать, всерьёз разговаривать с человеком, который находится в магической коме, это, наверно, всё равно как пытаться добиться любви от женщины, для которой ты «просто друг». Ханна сказала на днях, Эрни наконец-то сделал ей предложение. Они собираются пожениться в конце лета.

Самое смешное, что мне всё равно. Ох, ну ладно, вы правы, не всё равно, но... Как бы сказать... Мне должно было быть гораздо хуже после слов Ханны. Всё-таки больше года мы... Точнее, я и она... В общем, Ханна хочет чтобы мы продолжали оставаться друзьями. Я согласился, конечно, но в тот момент подумал, что вы бы сказали обо всём этом: о человеке, который за столько времени не смог завоевать благосклонность женщины. Женщины, которую он любил.

Или думал, что любил. Или считал, что должен любить.

Вот именно: глупо, очень глупо. А вы, сэр, всегда не терпели глупцов. И вряд ли даже свидание со смертью изменило ваше отношение ко мне... ко всем нам.

Кстати, пока я шёл сюда сегодня, краем уха слышал в коридоре разговор медсестёр. Похоже, колдомедики по-прежнему не знают, как вас вылечить. Поэтому собираются послать «милому мистеру Поттеру очередной счёт за этого коматозника из бывших Упивающихся». Простите, сэр, я всего лишь передаю их слова. Но если хотите знать моё мнение, то подобное свинское отношение к больному кажется мне отвратительным. Эти медсёстры смотрят за вами, меняют бельё... Я хочу сказать, вы находитесь в полной их власти, а они так о вас отзываются. Надеюсь, что только отзываются, а не делают чего похуже.

К сожалению, многие в Магической Британии до сих пор считают вас предателем. Эти люди готовы держать зло бесконечно, как будто у них нет других забот, только как вспоминать войну! И ведь большинство из них Волдеморта даже никогда и не видело.

А я вас давно простил, сэр – и за школьные издевательства, и за маму с отцом. Хотя там вы и не при чём были. И если уж Гарри... Ой, да, я же не дорассказал: вас собираются оставить в магической коме ещё на полгода, поэтому снова вышлют Гарри счёт за уход. Не волнуйтесь, он заплатит; обещал ведь делать это столько времени, сколько понадобится. Слово гриффиндорца нерушимо, знаете же. И как бы вы не презирали наш факультет, сейчас честность его выпускников вам только на руку. Мы вас не бросим.

И не обижайтесь, что Гарри вас не навещает. Мне кажется, для него это слишком тяжело. Нет, я его не оправдываю, ни его, ни других, но, с другой стороны, вам, наверняка, быстро стали бы докучать эти визиты. Я хочу сказать, вы не похожи на человека, кому приятны другие люди. По большей части.

Простите, что начинаю мямлить, мне просто больше особо не о чем вам сказать, сэр, а уходить не хочется. У вас тут тихо и спокойно, и никто не дуется на меня, не вопит, что мне надо уже, наконец, начать жить; и не пытается утешить. Последнее – самое страшное. Гермиона особенно в этом преуспела. Мол, последний год выдался для меня таким трудным: сначала отец, потом – мама, а затем – Ханна... Нет, не спорю, Гермиона хочет как лучше; ей кажется, что я глубоко несчастен, а без её причитаний, дружеских объятий и обедов обязательно погибну, но... Но мне так надоело! Сэр, поймите правильно: я люблю своих друзей, но иногда они слишком... слишком участливы. Они мне даже пытались устроить свидание с какой-то девчонкой, чтобы я «побыстрее оправился от разрыва с Ханной», представляете? Как будто был какой-то разрыв, как будто мы были парой!

Почему всем вокруг кажется, что я не живу, что тоскую, чахну и вообще, нахожусь на волосок от гибели? Будто бы никуда не хожу, ничем не интересуюсь... Я часто гуляю по вечернему Лондону, слоняюсь по магазинам, поочерёдно проведываю Луну, Гарри и Рона с Гермионой. Навещаю роди... вас, навещаю вас. Да, не бегаю на свидания с девушками, ну так что с того? За мной никогда не водилось славы Дон-Жуана.

И кстати, об отсутствии интересов: подумываю начать собственное дело. По завещанию родителей я – единственный наследник, и мне кое-что досталось. Этого может не хватить, но уверен: бабушка поможет. Ну, то есть поможет после того, как я смогу её убедить. Честное слово, такое ощущение, что она до сих пор считает меня ребёнком.

А ведь я могу преуспеть! Тогда заработаю достаточно денег, и бабушке больше никогда не придётся экономить. Она ведь всю жизнь экономила; в смысле, столько, сколько себя помню... Наверняка из-за того, что ей пришлось одной меня воспитывать.

Вы спросите, какое такое «дело» сулит мне золотые горы? О, сэр, я даже представляю себе, с каким сарказмом в голосе вы это произносите. У вас красивый голос, жаль, что сейчас не могу его услышать. Пусть вы и разнесли бы мою идею в пух и прах.

Только я всё равно расскажу. Ещё никому не смел заикнуться об этом, но... Будем считать, на вас потренируюсь. А то знаете, в упрямстве и консервативности бабушка даст вам сто очков вперёд.

Итак, я хочу открыть аптеку. И да, я знаю что аптек в одном только Косом переулке полным-полно, и у меня нет опыта, и делец из меня никудышный, и конкуренты меня раздавят, и так далее. Но послушайте, это будет не просто аптека. Я много размышлял, смотрел каталоги, разговаривал с провизорами. И вот что странно: в состав большинства современных лечебных зелий, мазей и порошков входят животные компоненты, но не растительные. То есть пользуются спросом кровь дракона, кость гарпии, рог единорога и ещё куча редких и опасных штук, но почти никогда – полынь, бадьян или мята. Да, все эти растения нужны колдомедикам и зельеварам, но только для отдельных, специфических составов. Широко применяются лишь мандрагора и асфодель, да и то зачастую лишь как основы. А ведь мир волшебных трав, кустарников и деревьев так многообразен! Мы стали забывать о его целительной силе, и как мне кажется, зря.

Поэтому в своей аптеке я хочу сделать упор именно на травы: корни, листья, цветы, плоды. Мне понадобится оранжерея, конечно, но некоторые растения можно будет отыскать в дикой среде. Да и профессор Спраут не откажет мне в помощи, надеюсь. Хогвартские теплицы одни из лучших в Европе, и поверьте, сэр, я знаю, о чём говорю.

Так что с ингредиентами проблем не будет. А вот варка самих зелий... Признаю, это один из слабых моментов в моей затее. Зельеварение – не самая сильная... Да какое там! Вы как никто другой знаете, что в этом я полный тролль. Эх, мне бы найти хорошего зельевара. М-м...

Хе, я сейчас представил, как смотрелась бы вывеска: «Лонгботтом и Снейп». Да-да, знаю, вы бы скорее снова подставились под клыки Нагайны, чем согласились стать моим партнёром. Я вас боялся, вы меня терпеть не могли, и с тех пор ничего не поменялось. Для вас, по крайней мере; не для меня.

И знаете что? Я готов ещё дюжину раз сразиться с той змеюкой, лишь бы не видеть шрамов от её укуса на вашей шее. Там кожа такая тонкая, словно пергамент...

Ой, я кое-что вспомнил! В прошлый раз, когда держал вас за руку, заметил, какая кожа сухая. Не знаю, всегда ли она была такой, или же это одна из «прелестей» комы, но я тут сварил немного крема; вот он, в баночке. Это – один из первых моих опытов в «растительном целительстве». Вспомнил про вас и решил попробовать. Покопался в книгах, взорвал пару котлов... Шучу, только один.

Не знаю, сработает ли крем, но можно, я попытаюсь? Если у вас начнётся аллергия на него, то вы всегда можете проклясть меня, когда проснётесь, ладно? Да, уверен, однажды это произойдёт. В конце-концов, как я уже сказал, целительная сила растений неиссякаема.