2. Ремус Люпин. 31-10-2013

- НЕ-Е-Е-Е-Т!!!
От моего крика просыпается весь Гриффиндор. Староста, Бен Томас, битый час допытывается, что меня так напугало – но я не признаюсь. Это просто страшный сон, повторяю я как заклинание. Не буду больше есть курицу с кэрри на ночь. И принимать слова Макгонаголл так близко к сердцу – тоже. Это же Викки! Ну кто захочет причинить зло – ей?
Я отправил Викторию отсыпаться, а сам почти убедил себя, что бредил.
А за завтраком мы вместе полюбовались на украшения Общего зала. Огромные ярко-оранжевые тыквы, витающие под потолком, испускали тревожный мерцающий свет. Притом каждая из них легко и непринужденно могла бы стать каретой для Золушки, даже увеличивать не нужно. Летучие мышки с неправдоподобными салатовыми глазами стайками проносились над нами в поисках съестного или пытались уцепиться за парящие под наколдованными облаками свечи и повиснуть на них…
Мы терпеливо выслушали лекцию профессора Макгонаголл о достойном поведении на предстоящем балу и разошлись по аудиториям.
День прошел на редкость бестолково. Я думал о Виктории, о своем сне… Я умудрился разгневать профессора Лонгботтома и схлопотать у него отработку – впервые с начала учебы... В общем, вы поняли! Странно, что и профессор понял мое состояние. По крайней мере, когда я явился к нему - отправил поливать поющие орхидеи, а когда закончил - позволил мне взять одну для себя. Очень щедро, скажу я вам – цветы редчайшие, насквозь волшебные и жутко дорогие! Ходят слухи, сам профессор Лонгботтом в 97м чуть не вылетел из Хогвартса за то, что умудрился утащить один такой цветок для своей невесты. Еще бы я не взял – Виктория ими бредит! И прямо из теплиц отправился ужинать.
Я опоздал – Бен Томас нахально занял место рядом с Викки и сейчас с невероятно увлеченным видом нашептывает ей что-то забавное. Я усаживаюсь на другом конце стола, но поднимаю орхидею в воздух и отправляю ее в полет. Рыжий в пурпурную крапинку похожий на диковинного мотылька цветок порхает над столом, стряхивая золотистую пыльцу. Она, если верить древним легендам, дарит людям радость, силу и стойкость. Этот цветок, в отличие от многих своих собратьев, пахнет настолько неповторимо приятно, что профессор Лонгботтом называет это запахом чуда. Несколько удивленных и восторженных вскриков все же отвлекают Викки от беседы. Теперь она с почти детским восхищением наблюдает, как орхидея плывет в воздухе и плавно опускается рядом с ее кубком. Ее удивительные глаза распахиваются, она обводит неверяще-внимательным взглядом собравшихся за гриффиндорским столом. Я улыбаюсь и в нежданно наступившей тишине говорю: «Это тебе, Викки»
Она закрепляет цветок в волосах, встает и идет вокруг стола. Я молча смотрю, как она идет, а золотистые локоны вздрагивают при каждом шаге, делая ее саму похожей на волшебную орхидею. Краем глаза замечаю полную горечи гримасу Забини и горящий ненавистью взгляд Нотта, а потом Виктория бросается мне на шею и целует…
Не знаю, как много времени проходит прежде, чем я слышу звенящий звук. Наверное, профессор Макгонаголл пытается призвать учеников к порядку. Я с виноватым видом оборачиваюсь к учительскому столу – но, хоть это и не похоже на нее, директриса твердо решила не портить праздник мелкими придирками. Хагрид, тот подмигивает нам и ухмыляется во весь рот, как все хеллоуинские тыквы сразу.
«Пусть начнется бал» - произносит Макгонаголл.
Столы и скамьи вальяжно перелетают к стенам, освобождая место для танцев, звучит музыка. Профессор Лонгботтом приглашает профессора Макгонаголл на вальс. Я, безуспешно копируя жесты профессора Лонгботтома, склоняюсь перед Викторией в смешной пародии на его поклон. Она мягко улыбается, и мы начинаем кружиться. Сначала я мысленно отсчитываю такт, потом музыкальный водоворот захватывает нас… Только к середине бала Боунс отваживается похитить Викки на фри-флай. Приходится смириться – мне это странное искусство не по силам, а Викки с Эдгаром – одни из немногих в Европе мастеров. Они вдвоем рука об руку взлетают примерно на три дюйма и начинают выписывать что-то среднее между балетными па и полетом воздушных гимнастов. Через несколько минут музыка, как и полагается, умолкает – и только небольшая серебряная подвеска на широком браслете Викки по-прежнему отбивает ритм, повинуясь ее четким уверенным движениям… А потом музыка снова подхватывает их – конечно же, мастера ее класса никогда не выпадают из такта. Пары, сбившиеся с ритма, прекращают танец, а удержавшиеся взлетают вверх еще на фут, таковы правила. Так продолжается еще несколько раз, паузы становятся длиннее, ритмы – изощреннее, движения – все более замысловатыми. Наконец – уже на высоте футов этак в десять – остаются всего две пары. Я ни на миг не сомневаюсь, что в следующем круге победит Викки – и всего лишь на сотую долю секунды отвлекаюсь от танцующих, призывая со стола кубок с соком. И в этот момент зал дружно вопит – потому что все четверо танцоров застывают, как оловянные солдатики, и валятся на пол. Все, что успевает профессор Макгонаголл – создать в центре зала огромную кучу травы и листьев, худо-бедно смягчившую падение.
- Викки! – я, растолкав толпу, падаю перед ней на колени.
Она лежит на неуместно красивых золотых листьях, неподвижная, похожая на манекен. Глаза зажмурены, а на губах гримаса – то ли боль, то ли испуг, не понять. Профессор Лонгботтом склоняется к ее сопернице – Анджолине Джордан. Достает волшебную палочку, направляет ее на девушку и произносит: «Enerveit!» Застывшая, как у манекена, рука Анджолины резко расслабляется и тонет в листве.
- Это просто Petrificus, - тихо говорит профессор Лонгботтом.
Я старательно повторяю то же самое и ловлю руки Викки – все еще дрожащие, но уже вполне живые. Она осторожно садится и тихо всхлипывает, уткнувшись в мое плечо. Профессор Флиттвик уже освободил от заклятья Боунса, а профессор Макгонаголл – Джордана Ченга. Все четверо отделались небольшими ушибами – и немалым испугом. Обычно на чемпионатах по фри-флай сцена огорожена мощнейшими защитным чарами, авроры следят за толпой – как раз для того, чтобы не допустить подобного. Ведь пары-финалисты начинают свой поединок на высоте пятидесяти футов – и даже ребенку ясно, чем обернулась бы такая вот тупая и злобная выходка. Но на школьном балу никто не ожидал ни особого мастерства танцоров, ни смертельной опасности!

Профессор Лонгботтом направляет палочку на себя, а через секунду усиленный заклятьем голос отражается от стен зала.
- Всем немедленно предъявить волшебные палочки!
Ученики подчиняются – кто удивленно, кто – с пониманием. Некоторые – в основном из Равенкло и Слизерина – не скрывают возмущения. Профессор Слагхорн вместе с профессором Синистрой пытаются их урезонить, но, кажется, безуспешно. Профессор Макгонаголл берет волшебную палочку Томаса, направляет на нее свою и произносит: «Priore Incantatem». Из палочки вылетает радужного окраса летучая мышь и взмывает к потолку. «Проверьте первые и вторые классы, Томас, вдруг кто-то просто сглупил», - распоряжается она. Флиттвик и Слагхорн вместе со старостами тоже заняты проверкой. Слегка оправившийся Боунс присоединяется к учителям и старостам.
Но меньше, чем через минуту в заколдованный потолок зала взлетает множество разноцветных фонтанов света – это часть слизеринцев и несколько равенкловцев решили выразить свой протест. «Настоящие злоумышленники, - вещает слизеринский староста, - уже обо всем позаботились и скрыли следы преступления. А вы все сейчас просто теряете время и в придачу унижаете порядочных людей!» Забини с самодовольной ухмылкой перемигивается с Ноттом. Ну тут он прав, теперь уже ничего не докажешь! Конечно, проверку из чистой вредности доводят до конца, со всех участников этой выходки снимают по десять баллов – к великому возмущению Слагхорна - и совершенно бесполезно. Хорошо хоть наша великолепная четверка снова на ногах – но профессор Макгонаголл непреклонна: бал закончен, а пострадавшие эту ночь проведут в больничном крыле. Мадам Помфри с помощью профессора Флиттвика и Бена Томаса уводит возмущенных горе-танцоров, и мы тоже расходимся по гостиным, расстроенные и напуганные.
Я прячусь за статуей - без особой цели, просто оттого, что в гостиной мне делать нечего, а в больничное крыло мадам Помфри допустит меня только через мой собственный труп.
- Это я виновата, - слышу я голос профессора Макгонаголл и чуть не подпрыгиваю. Хвала Мерлину, ничего не пнув и не опрокинув, я скрючиваюсь за высоким узким щитом. Рука Макгонаголл ложится на этот же щит. Старуха оборачивается к невнятно бормочущему спутнику и резко обрывает его: - Профессор Лонгботтом! Вы, в отличие от меня, даже не пытались танцевать фри-флай, а значит понятия не имеете, насколько это может быть опасно! Иначе уж точно позаботились бы и о щитах, и о батутах. И - нет, я не считаю Вас параноиком. Я не могу ничего доказать, но знаю, что это было! Попытка убийства!
- Но... Мисс Уиззли?! - профессор Лонгботтом говорит тоном зубрилы, не выучившего урок. - Кому могла помешать...
- Кому могла помешать подруга Ремуса Люпина? - резко бросает Макгонаголл. - Бросьте, Невилл, Вы даже в первом классе так не глупили!
Я, даже не видя, представляю, как мучительно краснеет профессор Лонгботтом. Но тут же резким тоном переспрашивает:
- А охрана больничного крыла? Я думаю, одна горгулья вполне справится с моим кабинетом.
- Сами переправите? - строго уточняет Макгонаголл. - Отлично! Вторую, пожалуй, возьмем из моей спальни.
Они уходят, а я, стараясь не слишком шуметь, пробираюсь в больничное крыло. Там - сонное царство и полнейший покой. Мадам Помфри, суетится в соседней комнате, слышно как звякает стекло, булькают и шипят какие-то жидкости... Вдруг я слышу шаги, шум под дверью, голоса, короткий рык горгульи - и забираюсь под кровать Викки.
На пороге возникают две фигуры в темных мантиях.
- Спят? - говорит голос профессора Макгонаголл.
Незнакомой мне суетливой походкой она шмыгает за ширму - к кроватям девушек, осторожно касается запястья Анджолины и бормочет что-то незнакомое мне и шепчет: "Чисто!". Профессор Лонгботтом направляется к Боунсу, через минуту-другую удовлетворенно хмыкает и переходит к Ченгу.
- Профессор Макгонаголл?! Что это? - вскрикивает он.
Директриса выпускает руку Викки и чуть ли не выпрыгивает из-за ширмы.
- Тише! Весь Хогвартс перебудите!
- Неплохо бы! - неожиданно огрызается профессор. - Особенно хорошо было бы увидеть Арлетту. В идеале - вместе с Шеклболтом.
- Он только сегодня приехал, - фыркает Макгонаголл. - Так что вперед, если, конечно, Вы уверены, что без них не справимся. Давайте вломимся к молодоженам в самый подходящий момент! Что за... Святое небо! Немедленно бросьте это! Слышите, Невилл! Сейчас же!
- Я не нуждаюсь в поучениях старой дуры! - неожиданно отвечает Логботтом. - Замшелой идиотки, из последних убогих сил цепляющейся за директорское кресло! Никому не нужной старой девы!
Великий Мерлин! Это похоже на... Я не успеваю ничего додумать или предпринять - потому что красная искра из палочки директрисы сбивает с ног профессора Лонгботтома. Он роняет небольшой костяной медальон - и я вздрагиваю. На меня смотрит миниатюрная копия золотой маски, едва не превратившей Гарри Поттера в террориста №1. Профессор Макгонаголл взмахом палочки переносит Лонгботтома на свободную кровать и отбирает его волшебную палочку. Затем внимательно осматривается и замечает медальон. Склонившись над ним, протягивает руку - и тут же отдергивает. Из ее палочки выпрыгивает серебристая кошка и деловито семенит к выходу. Сама профессор, несколько раз постучав в дверь мадам Помфри, возвращается к Викки - и тут происходит несколько вещей сразу. Мадам Помфри входит в палату, скользит на абсолютно ровном полу, едва не падает - и случайно наступает на медальон. Раздается нечеловеческий рык, и я не сразу понимаю, что это рычит Викки! Воздух вокруг нее завивается маленьким смерчем, который тащит меня по полу. Целительницу смерч отбрасывает под стенку, палочка профессора Макгонаголл летит под кровать, сама профессор, с трудом удержавшись на ногах, хватает девушку за запястья и пытается удержать ее на кровати. Викки изворачивается и пинается, но директриса проявляет невероятную для женщины ее возраста силу и ловкость.
Я вклиниваюсь между ними - и получаю от обеих. Оплеуха профессора Макгонаголл сбивает меня с ног, я падаю на кровать, и Викки - моя Викки! - изо всей силы лупит меня кулаком по груди и вопит, как безумная. Я ощущаю ожог - и вижу, как ее широкий серебряный браслет буквально вскипает, пузырится на руке. Долю секунды я вижу на этом браслете оттиск той же злобной маски - а потом капли расплавленного металла разлетаются во все стороны. Профессор Макгонаголл, орудуя волшебной палочкой Лонгботтома, пытается остановить этот ад - но безуспешно. Вмешаться в ее колдовство сейчас было бы верхом глупости, но у меня хватает ума призвать ее палочку. Перехватив ее прямо в полете, старуха тут же стягивает все капли в небольшую сферу и окутывает ее круговым щитом. Гримаса безумной боли исчезает с лица Виктории, глаза закрываются. Мадам Помфри склоняется над девушкой и выдыхает:
- Ну, слава Богу! Обморок скоро закончится сам. Ожог, конечно, немаленький, но руку я восстановлю. И, к несчастью, понадобится время, чтобы убрать шрам...
Профессор Макгонаголл бросает быстрый взгляд на руку Викки - и едва сама не падает в обморок.
- Ничего не трогай, Поппи! Я - за Арлеттой! Впрочем, нет! Лучше ты, Ремус! О, Господи, Тед!
- Igmus^uNKala (Кошка )? – в палату вбегает Арлетта и с сердитым видом пялится на профессора Макгонаголл. – Что случилось такого, чтоб испортить там с Кингсли…
Она замолкает на вдохе – и тихо садится на корточки перед растоптанным медальоном. Старинный шаманский посох описывает вокруг него замысловатую изломанную линию, а потом целится прямо в центр.
- Igmus^uNKala, ты не прикоснулась к нему? – настойчиво переспрашивает Арлетта.
Профессор Макгонаголл качает головой, и тревожные складки на лице Рыси разглаживаются.
- Но, кажется, только я! – вскрикивает Макгонаголл.
- Ты! – Длинный тонкий палец профессора ИгмуГлеза упирается в мою грудь. – Несмышленый волчонок! Чему я только учу вас?!
- Он тоже не прикасался, - вступается за меня директриса. – А вот профессор Лонгботтом брал этот медальон в руки, а мадам Помфри случайно на него наступила.
- Это хорошо, - роняет Рысь. - Что случайно. Невилл...
Она несколько секунд рассматривает оглушенного профессора, затем укутывает его, как коконом, двусторонним зеркальным щитом.
- Придется проспать не менее суток, я должна подготовиться, чтобы снять эти чары. Поппи... Сейчас!
Глаза профессора ИгмуГлеза светятся ярко-желтым, пока она зажигает пучки трав и вычерчивает посохом прямо в воздухе горящие знаки. Целительница сначала застывает неподвижно, потом дрожит всем телом и судорожно всхлипывает. Наконец, из посоха Рыси вылетает множество существ размером с небольшую бабочку, одновременно похожих на странных желто-оранжевых светлячков и на еще более странные четырехконечные звездочки. Они облепили мадам Помфри и сейчас похожи на светящийся пчелиный рой. Звучит последнее заклятье, светлячки вспыхивают и исчезают, оставив чуть заметное желтоватое свечение вокруг ее головы.
- Спасибо, Арлетта, - голос Поппи Помфри звучит на удивление спокойно. - Взгляни на детей.
Но профессор Рысь уже осмотрела Боунса и Ченга.
- Хорошее зелье, - с непонятной интонацией произносит она. - Крепкое. Так и не проснулись.
Ее посох снова вычерчивает уже знакомые мне фигуры - символы защиты от злых духов. Три оранжевых огонька вспыхивают и исчезают - и Рысь успокоенно кивает, а потом склоняется над кроватью Виктории - и вскрикивает.
Странно, со стороны кажется, что девушка просто спит. Я с удивлением замечаю, что на только что обожженной руке нет даже шрама! Ее дыхание - размеренное и ровное, лицо - спокойное и отрешенное.
- Ее здесь нет! - кажется, бесстрашная профессор Рысь не на шутку напугана. - Я не чувствую ее души! Это, - она указывает на Викки, - кукла, где душа никогда не жила!
- Не может быть! - брякаю я.
- Когда я в последний раз ошиблась? - ровным голосом уточняет Рысь.
Профессор Макгонаголл только разводит руками. Ей очень трудно принимать на веру выводы, методы и обряды профессора ИгмуГлеза, в которых наравне с живыми людьмы участвуют духи и призраки, а чувства почти всегда важнее доказательств. Но приходится признавать - они работают. Я только надеюсь, что прямо сейчас они обе не станут тратить время на споры и обоснования. Потому что, если наша Рысь права... Великий Мерлин! Пусть она вот в этот - один-единственный раз - ошибется! Я бормочу: "Извините!" - и отворачиваюсь. За окном - обычный ночной пейзаж. Узкая тропинка огибает вересковый куст... И вдруг я замечаю стройную девичью фигурку. Сияющие волосы распущены по плечам, летящая походка, орхидея в волосах... Викки!
- Викки! Она там! - я тычу пальцем в окно.
Но, прежде, чем остальные понимают, о чем речь, девушка убегает. Я трачу несколько драгоценных минут, объясняя, что видел Викторию Уиззли прямо перед окнами больницы - и теряю терпение только когда Рысь спрашивает, уверен ли я, что это был не дух.
- Я не вижу духов. Не умею, и Вы это знаете. Но вы все можете их поискать, а я пока поищу Викки!
Я заклинанием разношу окно вдребезги и, прежде, чем кто-то успел возмутиться, выпрыгиваю на тропинку. Растущая ли тревога или умирающая луна обострила мои ощущения, сказать не берусь. Но я чувствую запах пыльцы поющей орхидеи - и иду на него. Тропинка нелепо петляет, уводя все ближе к Запретному лесу.
Все как в моем кошмаре - тонкий серп луны освещает опушку леса, и я вижу огромную серебристую волчицу. Зверь скалится и указывает мордой на другой край поляны - и исчезает. Там...
Там лежит Викки. В ее остекленевшем взгляде - боль и мука, а на обожженной руке медленно проступает жуткая рана. Если взять найденный в больнице медальон, раскалить его и прижать к руке - получится такой вот чудовищный оттиск. Ниоткуда, как учила Рысь, я узнаю - такой оттиск означает, что человека попытались сделать жертвой какого-то темного ритуала. Пытаюсь поднять ее - но неожиданно сам оказываюсь в траве, опутанный какой-то мерзкой лианой. Я разрезаю ее - и чувствую, как несколько стеблей впиваются в мою кожу и начинают выкачивать кровь. Внимательно присмотревшись к Викки, вижу у нее не меньше дюжины таких присосок - и понимаю, что она истечет кровью раньше, чем я донесу ее до больницы или приковыляю туда сам и приведу помощь.
Я оглядываюсь. До школы далеко, не докричишься. Достаю волшебную палочку и произношу: "Expecto Patronus!"
Все тот же белесый дым, даже не серебрящийся. Я вспоминаю наставление профессора Рыси и думаю о том, как Викки идет ко мне через зал - и целует на глазах у всей школы.
- Expecto Patronus!
Дымка становится серебристой и чуточку похожей на орхидею. Я вспоминаю, как на нас смотрели Нотт и Забини - и цветок тает. Не то, не то! Неужели мы с ней погибнем из-за моей бездарности?! Похоже. Все светлые мысли куда-то канули. Дурак я! Урод! Самовлюбленный безмозглый кретин! Как можно было позволять этому ребенку влюбиться в себя?! А ведь умные люди предупреждали!
- Expecto Patronus! - шепчу я из последних сил, но палочка не выпускает даже света.
Я умру - куда более бездарно и бессмысленно, чем папа с мамой! И по моей вине умрет Викки! Викки! Ее-то за что? Она ведь столько всего хотела добиться и успеть! Я вспоминаю: победить в мировом первенстве по фри-флай, поработать в тайных сокровищницах Египта, изучить искусство танца индийских рамадьяни, спуститься по Амазонке в еще не изобретенном, но уже придуманном ею усиленном щитовом коконе, усовершенствовать колдографию настолько, чтобы зрители могли разговаривать с теми, чей снимок видят. В последнем, наверное, виноват я. На столике в моей комнате стоит свадебная колдография мамы и папы... Викки по сути ничего еще не начала, как и я. Мы еще не мастера и уже никогда ими не станем... Так и останемся "подающими надежды молодыми людьми".
Я когда-то слышал, что перед глазами умирающего человека проносится вся его жизнь - но со мной происходит другое. Я почему-то вижу все, о чем мечтал, и то, о чем мечтала Викки. Наверное это потому, что у нас за душой - ничего кроме светлых надежд и больших ожиданий...
Какой дурень сказал, что надежда умирает последней?
- Expecto e spero! - срывается у меня с языка.
К огромному моему удивлению, из палочки струится розовая дымка и принимает облик той самой волчицы из моего сна. Некогда удивляться - я прошу ее сообщить профессору Рыси и профессору Макгонаголл, что с нами беда. И привести хоть кого-то из них. Странный розовый зверь мчится к замку с немыслимой даже для волка скоростью.
А надо мной вырастает другая волчица. Серебристая. Она дружелюбно скалится и говорит мне:
- Сейчас, потерпи еще чуть-чуть, сынок.
Понятно, я умираю. И мама пришла, чтобы встретить меня, это же ее Патронус приходил во сне! Все так, как рассказывал Гарри. Когда он шел умирать от руки Вольдеморта - с ним тоже говорили все, кого он любил... Зачем он только выбросил это кольцо? А отец? Где мой отец?

Тонкий серп луны вот-вот исчезнет, но я смутно различаю незнакомую фигуру в светлой одежде - и понимаю, что это не видение.
- Великий Мерлин! - произносит женский голос.
Сильные руки пытаются оторвать меня от земли, потом кто-то режет впившиеся в тело лианы. От боли я теряю сознание.