Кровавый Барон.

Многие воспринимают любовь, как особую разновидность безумия. Вспоминая о последнем директоре Хогвартса я соглашаюсь с ними. Свидетельство призрака едва ли многого стоит в сравнении со словами живых людей. И все же я поднимаю свой голос за этого человека, потому что всегда видел в нем родственную душу.
С самого первого дня я выделил эту пару в толпе студентов. И не только из-за резкого контраста между ними. Дружба слизеринца и гриффиндорки была настолько редким явлением, что даже я на моей памяти видел такое всего пару раз. Предрассудки о вражде факультетов за поколения въелись в умы юных магов так глубоко, что они даже не представляют себе ничего другого. Главные ценности Основателей - мир, сотрудничество и эффективное взаимодействие давно забыты. Но, по правде говоря, меня забавляла эта вражда и я с удовольствием следил за ее ходом. Гриффиндорцы всегда действовали открытой силой. Вспыльчивые и импульсивные, они в полной мере унаследовали эти качества от своего Основателя. Хитрые и гораздо более утонченные слизеринцы предпочитали мастерство интриги и изящные ловушки. И мало находилось среди них таких, которые бы уже ко второму курсу не преуспели в этом искусстве. Поэтому за этими друзьями я наблюдал с удивлением.
Редко кого из студентов я удостаивал разговора. Неразборчивость в этом вопросе сэра Мимси-Дельфингтона всегда огорчала меня. Толстый Проповедник - тот вообще всегда готов болтать с кем угодно о чем угодно. "Весьма неприличное поведение, для уважающего себя привидения", как однажды остроумно заметила Елена. Она всегда была резка на язык. Ее же надменный упрямый нрав известен всем, а мне больше, чем кому-либо.
Как бы то ни было - я заговорил с этими детьми уже через неделю после их появления в Хогвартсе. Этот худенький мальчик с шарфом цветов моего факультета возбуждал во мне глубокий интерес. Я всегда был неплохим физиономистом, а его некрасивое, но умное и не по годам серьезное лицо выдавало сильную волю и ранний опыт страданий, говорило о независимости характера. Он тоже заинтересовался мной, ведь мой авторитет среди привидений не подлежал сомнению. Его знания поражали даже меня. А особенно то, что он умудрился изучить все это, учитывая его происхождение. Он почти никогда не выпускал из рук книги, причем это были такие пособия, которые я нечасто видел даже в руках старшекурсников. Огромные тяжелые тома в старинных кожаных переплетах - по Темной Магии, профессиональному уровню зелий, заклинаниям...
Мне импонировала его нелюдимость, скрытность и неразговорчивость. Нелепое мнение, будто нормальный человек обязан любить общество других людей, к нему не относилось ни в коей мере. Северуса Снейпа я в основном встречал либо одного, либо в компании той рыжеволосой гриффиндорки. Я часто встеречал ее у входа на лестницу, ведущую в подземелья. В отличие от других учеников, она всегда была со мной мила и приветлива. Самые отчаянные гриффиндорские сорвиголовы предпочитали обходить меня стороной, но она ничуть не боялась и с удовольствием коротала время до их встреч в беседах со мной. Она не зря привлекала всеобщее внимание. Эта девочка прекрасно училась и была необыкновенно красива.
Я много раз слышал, как студенты трех факультетов дружно превозносили ее доброту. Но мне довольно быстро стало ясно, что она из тех, чья доброта направлена на всех вокруг и ни на кого в отдельности. Она отважно бросалась в бой за правду, если ей казалось, что кто-то обижен или притеснен, даже не задумавшись о том, а нужно ли это тому, кого она защищает. Ее обостренное чувство справедливости и забота об "общем благе" часто мешала ей чувствовать тех, кто рядом, осознать, что кто-то гораздо больше нуждается не в заступничестве, а в понимании. Поэтому она и не догадывалась об истинном отношении к ней "друга детства".
Когда я видел его рядом с нею, было достаточно одного взгляда, чтобы понять истинную природу его чувств. В его взгляде читалось желание очутиться вместе с ней на необитаемом острове и никогда не расставаться. А она отвечала ему спокойным светом своих изумрудных глаз. Он был для нее другом и не более того.
До той поры я был совсем не склонен к сочувствию и сопереживанию, но тут... Я словно бы снова вернулся к жизни и страдал вместе с ним. Снейп ревновал ее безумно, ревновал так, что воздух вокруг него накалялся. И молчал... Я недоумевал, как ему удается сдерживать себя, скрывать от подруги такую сильную ревность. Вспоминая, как я сам ревновал Елену, я не мог понять, почему девушка до сих пор этого не заметила. Может быть объяснение в том, что она не хотела видеть?
Каким-то странным образом получается так, что главные мои воспоминания об их истории связаны с Астрономической башней. В первый раз они нарушили там мое уединение на третьем курсе, когда явились ясной весенней ночью поглядеть на звезды, о которых им рассказывали на уроках астрономии. Лязг моих цепей не пугал бесстрашную гриффиндорку. При виде меня она только схватила своего друга за руку с восторженным возгласом, что через меня видно звезды. Даже в полной темноте я заметил, как по телу мальчика пробежала дрожь от ее прикосновения и несколько секунд он не мог вымолвить ни слова. Я перелетел за ограду башни и смотрел, как они, настроив принесенный телескоп, принялись наблюдать небесные светила. Точнее, Снейп предоставил телескоп в полное распоряжение своей подруги, а сам только стоял рядом не сводя с нее глаз. Время от времени девочка дергала его за рукав и он, склонившись к окуляру, сообщал название понравившейся ей звезды. Ее и в самом деле интересовало звездное небо, для него же оно было лишь предлогом, чтобы побыть наедине с ней. Внезапно, когда она в очередной раз наклонилась, он осторожно протянул руку и коснулся одной из длинных темно-рыжих прядей, рассыпанных по ее спине. Это робкое движение пробудило во мне такие эмоции, что мое сердце замерло бы, если бы я не был давно мертв...
Назад они возвращались молча. Он, как всегда, довел ее до коридора, где висел портрет, охраняющий вход в гриффиндорскую башню. Она поблагодарила его за прекрасный вечер, обняла руками за шею и вдруг мимолетным движением слегка коснулась губами его губ. Потом, назвав портрету пароль, она исчезла, а он все стоял на одном месте приложив руку к губам, точно боялся стереть этот поцелуй. Для нее это ничего не значило, это была лишь игра, дружеский ритуал, но для него... Мне вдруг показалось, что подобная нежность куда хуже для гордой души, чем демонстративная холодность и презрение Елены. Легкие, без всяких задних мыслей проявления привязанности - это была игра с огнем и рано или поздно должен был произойти взрыв.
После окончапния третьего курса их отношения заметно испортились. Он все больше увлекался Темной магией, а она все громче выражала свое недовольство этим. Они стали ссориться. Я видел, как тяжело Снейп переживает все это. Кстати, я был, пожалуй, единственным, кого он не опасался, как свидетеля своей тайны. Он догадывался, что я все знаю но, во-первых, уважал меня, а во-вторых был уверен, что я не имею привычки болтать с кем попало о чужих личных делах. Ну и тот факт, что я привидение лишал кого бы то ни было возможности заставить меня силой сказать то, чего я не хочу говорить. Так что я был вполне надежен и со мной он даже позволял себе некоторую откровенность...
Вскоре юноша и девушка поссорились навсегда. Насколько я понял из разгноворов учеников, его спровоцировали на вспышку ярости и он оскорбил ее. Вымолить прощение Снейпу не удалось. Недели через две после этой ссоры я снова застал его на площадке Астрономической башне. Он стоял у самого края стены и смотрел вниз. Это мне очень не понравилось. Нетрудно было догадаться, о чем он думает... Он не замечал меня, пока я не начал говорить.
Не знаю, что на меня нашло, но я рассказал ему нашу с Еленой историю, рассказал о своей многолетней безответной любви, о том, что своим нынешним положением мы оба были наказаны за трусость и малодушие, что добровольно надел на себя цепи в знак раскаяния. И добавил, что когда-то я считал, будто для того, чтобы заслужить вечную жизнь, достаточно умереть из-за любви, а для того, чтобы получить прощение, достаточно надеть цепи. В итоге я оказался там, где есть. Я не мог с уверенностью расчитывать, что мои слова возымеют эффект, но он выслушал меня и не мог не признать логичность моих доводов... Когда он ушел с башни - я не последовал за ним. Лучше было оставить его в покое. Хватит и того, что я возможно, предотвратил самоубийство.
Вскоре он окончил Хогвартс и стал, как говорили, сильным Темным магом. Рыжая девушка к тому времени превратилась в жену самого известного гриффиндорского хулигана, а Дамблдор продолжал возглавлять школу, куда потом Снейп вернулся уже в качестве преподавателя и декана. Я искренне радовался за него, не сомневаясь, что наше сотрудничество будет успешным и поможет вновь поднять факультет Слизерин на подобающую ему высоту. И Северусу Снейпу блестяще удавалось это делать до появления в школе Гарри Поттера.
Я прекрасно знал, как подействовала на него смерть той рыжей девушки. Знал, что этот мальчик ее сын. И мог догадываться, что это для него значит. Былой откровенности между нами конечно не осталось, но моя проницательность позволила мне додумать то, что сказано не было. Иногда слова излишни.
В ночь перед смертью Дамблдора, я застал Северуса Снейпа на той же самой площадке, в глубоких раздумьях. Я подозревал, что с директором что-то не то. Судя по внешнему виду его - он явно был серьезно болен. Что позволяло сделать вывод: возможно, он болен серьезнее, чем все предполагают. Конечно о договоренности Снейпа и Дамблдора мне было неизвестно, но по характеру от старого интригана следовало ожидать чего-то подобного. Несмотря на свою принадлежность к гриффиндору, Дамблдор мог в хитрости дать сто очков вперед любому слизеринцу. И найти человека для осуществления его великолепных планов, ему никогда не составляло труда.
Но призраки, в отличие от людей, не страдают бессоницей, поэтому, обнаружив на башне декана Слизерина, что-то обдумывающего в одиночестве, я завел с ним разговор о том первом случае, когда он также стоял у края и глядел вниз в непрогладную тьму. Он признался, что сейчас его одолевают те же самые мысли, что и тогда - ужасно хочется просто взять и покончить разом со всем. Но теперь человек, стоявший передо мной, не был отчаявшимся подростком. Это был сильный и выносливый, преданный своему долгу мужчина. И как бы его не прельщала заманчивая легкость выхода, он не поддастся этому соблазну.
Я знал это, но все же повернул разговор на те моменты, когда Снейп был здесь с ней, с той девочкой. Он ничего не сказал, когда я упомянул ее имя, только побледнел больше меня и приложил пальцы к губам, словно все еще ощущая на них след того самого единственного короткого прикосновения губ, подаренного ему любимой. Поцелуя, который и поцелуем-то по сути не был... И в тот момент, как никогда остро я ощутил наше с ним сходство: мы оба добровольно надели на себя цепи. Его цепи, в отличие от моих, нельзя было увидеть, но были они куда тяжелее...
Когда Северус Снейп стал директором, я сотрудничал с ним в тех же рамках, что и остальные привидения. Ненависть в нему со стороны преподавателей и учеников меня не сильно торгала. Он справлялся сам и не просил ничьей помощи. И уж тем более я не собирался никому открывать его секрет. Даже если бы кто-то догадался спросить. Меня нельзя испугать или запутать лестью и фальшивым сочувствием, как Елену. Но однажды, после особо крупного скандала, вызванного очередной стычкой гриффиндорцев и слизеринцев я очень тонко намекнул профессору Макгонагалл, что не все так просто, как ей кажется. Она не пожелала слушать меня. Ну что ж - это полностью на ее совести.
А Северус Снейп продолжал нести цепи, надетые в знак раскаяния. Он не думал о том, что про него говорят, а просто делал то, что считал своим долгом. Это тоже всегда мне нравилось. Оглядываясь на чужое мнение никогда не достигнешь цели. А я отлично понял, что было его целью.
О смерти Снейпа я узнал с сожалением, но рассказ Мальчика-Который-Выжил не открыл мне абсолютно ничего нового. Да, я был бы не против еще хотя бы раз поговорить с этим необыкновенным человеком о любви, хотя я-то лучше всех осознаю, что это невозможно. При всем нашем сходстве, отличий оказалось больше. Я был наказан за свой эгоизм в любви и малодушие к смерти "убогой имитацией жизни". А он пойдет дальше. Чтобы заслужить вечную жизнь, недостаточно умереть из-за любви, нужно принять смерть во имя ее. А чтобы получить прощение недостаточно надеть цепи - нужно научиться жить с ними...