Минерва Макгонагалл.

Я долго верила, что Распределяющая Шляпа не может ошибаться. Этот артефакт, зачарованный самими Основателями, казался мне абсолютно непогрешимым. И уж тем более никогда не думала, что директор может когда-нибудь усомниться в ее решениях. Лишь когда Гарри рассказал мне о словах Альбуса, сказанных им Северусу Снейпу три года назад в ночь после Святочного Бала, я впервые задумалась над этим. На самом деле сначала я обижалась и досадовала на Альбуса за то, что он никого не посвятил в эту тайну. Да, понятно, что он дал слово, но неужели он не понимал, какую ношу оставляет на плечах Снейпа? Сейчас же я осознала: Альбус, как всегда, знал что делал. И свою труднейшую задачу он доверил единственному человеку, в котором был уверен, что тот выполнит ее во что бы то ни стало. Который сделает больше чем нужно и уж точно пойдет до конца...
Мы с Северусом не ладили никогда, даже будучи коллегами. Слишком памятно нам обоим было то время, когда он был моим учеником. Виноваты были и я и он. Он не скрывал своей неприязни к гриффиндору и ко мне лично, а я часто бывала к нему предвзята. Положение ухудшало то, что Джеймс Поттер и Сириус Блэк были моими любимыми учениками. В этом конфликте я почти всегда принимала сторону гриффиндорцев и нередко смотрела сквозь пальцы на их издевательства над Северусом. К тому же главные школьные бузотеры всегда находили такие убедительные оправдания и объяснения для своих поступков, что им хотелось верить. А Северус никогда не снисходил до того, чтобы оправдываться или объяснять свое поведение. Да и его увлечение Темной магией внушало мне недоверие и опасения. Уже тогда его гордый упрямый нрав, его нелюдимость отталкивали от него большинство людей. Даже на своем факультете он ни с кем не был близок по-настоящему. Лили Эванс была его единственным другом.
Я помню, как первые годы учебы они почти не разлучались. Везде их можно было увидеть вдвоем: в библиотеке, на уроках, у озера в тени деревьев, в каком-нибудь баре Хогсмида за маленьким столиком в углу. Она что-то тихо гворила или улыбалась своей лучезарной улыбкой, а он не сводил с нее счастливого взгляда. В такие моменты его некрасивое лицо становилось даже приятным. Но стоило ей нахмуриться или рассердиться, как это выражение мгновенно исчезало, сменяясь привычной холодной маской. Я видела, что он в нее влюблен и точно также видела, что она испытывает к нему лишь дружескую привязанность. Мне было жаль его, но я не подозревала об истинной глубине его чувств. Для меня он был слизеринцем - хитрым, амбициозным, рассчетливым. Эти качества, совершенно противоположные гриффиндорской смелости и благородству, не могли возбудить моей симпатии. На своих уроках я относилась к нему строже, чем к остальным, хотя успевал он неплохо. Но это был, пожалуй, единственный предмет, в котором Джеймс мог его превзойти. Неудивительно, что нелюбовь к моему предмету сочеталась у него с нелюбовью ко мне. Дело было еще и в том, что он относился к той категории студентов, обращаться с которыми я не умела и не умею до сих пор. Он не походил ни на отличников вроде Джеймса, получавших высшие оценки без особого труда за счет легкого усвоения программы и своего искрометного обаяния, и не придававших учебе слишком большого значения, ни на таких педантичных скрупулезных учеников, как Гермиона Грейнджер, боявшихся малейшего недочета, способного повлиять на их отметку. Северусу были важны не похвалы преподавателей и баллы. Он учился для себя самого, его стремление знать как можно больше не имело с оценками ничего общего. Склад ума ученого-исследователя, жажда знаний ради самих знаний - это было непостижимо и потому пугало и настораживало.
На пятом курсе произошла та ссора между Северусом и Лили, которая определила его дальнейший путь. Его вражда с Джеймсом к тому времени вышла на новый уровень. В немалой степени этому способствовал случай с Гремучей Ивой, произошедший немного ранее. Там Альбус, казалось бы сумел замять неприятную ситуацию. Джеймса превозносили, Северуса директор принудил к молчанию, Сириус отделался несколькими отработками. Теперь мне кажется, что там в одинаковой степени виновны были не только ученики, но и Альбус и я сама.
О "визите" Северуса Снейпа в Башню Гриффиндора мне рассказали старосты, услышавшие об этом от кого-то из учеников, разговривавших с ним в ту ночь. Слушая о ночном происшествии я горела праведным гневом, который сильно поутих, едва мне в красках расписали его спор с портретом, униженные просьбы и обещание провести в коридоре всю ночь, если понадобится. Мне стало жаль его и я в первый раз закрыла на его поступок глаза. Но я повидала много детских и юношеских влюбленностей и знала, что подростки часто склонны драматизировать ситуацию, а со временем все это проходит. Я забыла о том, что люди такого склада, как Северус, если влюбляются - то один раз на всю жизнь.
С того дня он окончательно замкнулся в себе, стал еще неразговорчивее обычного и занимался так много, что это начало беспокоить даже не жаловавшего его Горация. Несколько раз декан или старосты отправляли его в Больничное Крыло, но он все время отказывался, пока однажды не упал в обморок на моем уроке. Пока двое одноклассников, поддерживая его под руки отводили из последних сил сопротивляющегося Северуса к Поппи, Джеймс отпустил по этому поводу насмешливый комментарий. Я понимала, что разрыв с Лили явился причиной, по которой Северус довел себя до такого состояния и сейчас мне стыдно вспомнить, что я не одернула тогда своего любимца.
После школы подробности его службы лорду Волдеморту и сотрудничества с Альбусом остались скрытыми от меня. Но решение Дамблдора взять его на работу в Хогвартс казалось мне сомнительным. Я доверяла директору безоговорочно, однако прошлое Пожирателя Смерти само по себе заставляло относиться к Северусу с недоверием. Да еще мне было сложно привыкнуть относиться к бывшему ученику, как к своему коллеге. То, что я не могу больше назначить ему отработку или сделать замечание доставляло дискомфорт. Он же, в своей обычной манере, не слушал никого и руководствовался лишь собственными понятиями о том, как нужно обращаться с детьми. Слушая жалобы гриффиндорцев, я с сожалением отмечала, что он также суров с ними, как в прошлом вела себя с ним я. Причины его неприязни к Гарри я приписывала ненависти к Джеймсу. Мысль о том, что он все еще любит Лили не приходила мне ни разу.
Возвращение Того-Кого-Нельзя-Называть и возобновившаяся деятельность Ордена Феникса на время отвлекла меня от всех других дел. Сириус при жизни неоднократно высказывал Дамблдору свои сомнения насчет Снейпа, но Альбус вежливо отметал их. Мне, в свою очередь, казалось, что у Сириуса есть все основания для сомнений. Но гибель бывшего ученика лишила нас возможности прислушаться к его словам.
Смерть Альбуса, свидетелем которой оказался Гарри, убедила Орден в правоте юноши и его крестного. Нельзя передать, как мы были поражены вероломством коллеги, но все же большинство сходилось на том, что этого можно было ожидать. Я всегда относилась к Альбусу с благоговением и мне было трудно поверить, что какой-то слизеринский мерзавец мог обвести его вокруг пальца, разыграть раскаяние, а потом нанести удар из-за угла. А уж после его побега вместе с Пожирателями, когда Гарри, погнавшись за убийцей остался невредим только каким-то чудом (теперь-то понятно, каким), всеобщая ненависть к нему перешла все границы.
Его появление в школе в должности директора было воспринято всеми преподавателями, как оскорбление. Но мы были связаны по рукам и ногам. Мы с Филиусом и Помоной в кои-то веки радовались "подрывной деятельности" учеников трех факультетов. Северус не раз пытался заставить нас повлиять на детей, призвать их вести себя благоразумно. Когда в школе хозяйничала Амбридж, я советовала Гарри поступать именно так. Но сейчас - склониться перед двумя садистами и убийцей Альбуса? Это было выше наших сил. И я скрыто поощряла безумные выходки студентов, вопреки всем усилиям Северуса держать их в рамках. Ведь мы не могли знать, что все эти жесткие меры принимаются для того, чтобы защитить учеников, а не чтобы утеснять их. Сколько же самообладания, мужества и воли нужно было Северусу в то время, чтобы сносить всеобщую ненависть - весь преподавательский состав демонстративно выражал ему презрение - и в то же время не допускать, чтобы ребята слишком провоцировали Кэрроу, и при этом ничем не выдать себя. Тонкая хитрость, с которой он организовал все "счастливые случайности", достойна восхищения. Наказание для Лонгботтома, Джинни Уизли и Лавгуд, загадочное устранение Амикуса на целых две недели, изоляция Нотта, происшествие с Майклом Корнером и прочие странности, которым мы не могли найти обяснения. А объяснение было рядом с нами, в лице человека, который с необыкновенным мужеством каждый день сражался на своем невидимом поле битвы, хотя мы не замечали этого.
До сих пор я вспоминаю, как пыталась убить его. Мастерство, которое он показал в бою было впечатляющим, при том, что и я и Филиус не были слабыми противниками. Праведная ярость смешалась во мне тогда с досадой на невозможность одолеть бывшего ученика и это удесятерило мою силу. Но тот самый студент, который, как я считала, не тянул по моему предмету больше чем на "Выше Ожидаемого", держался против наших заклятий и атаковал с неверояной силой. И сбежал он, как выяснилось, не из трусости, а потому что не мог больше сражаться, не причиняя нам вреда. Полет его меня удивил... Я помнила его неудачи в этом искусстве. "Уроки его хозяина" оказались куда более успешными. Тогда я видела его в последний раз...
Битва, ультиматум, весть о смерти Гарри, снова битва, чудесное воскрешение нашего героя, его поединок с Тем-Кого-Нельзя-Называть - все сливается для меня в сплошной калейдоскоп событий. Правда, раскрытая Гарри в присутствии всех участников Битвы, его подробный рассказ, демонстрация предсмертных воспоминаний Северуса и свидетельство портрета Альбуса... Я сердилась на директора за сокрытие им правды, но теперь склонна думать, что он был прав. Клятва была дана на просто так - он не мог предать человека, доверившего ему самую сокровенную из всех тайн - тайну своей любви.
О самом Северусе же я теперь не могу вспоминать без слез и жгучего чувства вины. Но что теперь казнить себя, ведь мои терзания не вернут ему жизнь. Он добровольно обрек себя на такую судьбу, сделал то, что должен был сделать. Я всегда знала, что любовь может заставить человека раскаяться, переосмыслить свою жизнь, совершить подвиг, пойти на самопожертвование. Но, что она способна заставить слизеринца проявить истинно гриффиндорское благородство и отвагу, стало для меня откровением. Поэтому те слова Альбуса я не восприняла как кощунство, насмешку или неискренний комплимент. Не знаю, как сложилось бы все, прими Шляпа двадцать семь лет назад иное решение, но в одном не приходится сомневаться: я гордилась бы таким учеником. Я и сейчас могу им гордиться...