Глава 27. Жизненные Перипетии
Никем ты можешь оставаться,
Послать все к черту – улыбаться,
И полной жизнью жить,
И эту жизнь такой любить.
Пусть надорвутся остальные,
К мольбам соратников глухие.
Пусть будет так заведено,
Судьбою все предрешено.
Ну кто сказал,
Что вдруг стремиться надо?
Чтоб покорить все горы злата –
Тот просто глупость показал.
Духовный мир искания души,
И совести терзания и поиски – пусты.
Вот тонкость бытия и Мироздания,
На вечный путь обречены.
Мы ищем, а чего – не знаем.
Потом судьбу мы проклинаем.
За то, что вспомнить о высоком
Мы можем только мимолетом.
Потом перед распятием скулим,
Что слепы, глухи были ко всему.
Огонь лишь душу поглотит –
Служи ты только одному.
Вся жизнь погрязла в предрассудках.
Цепями скована как будто.
По жизни страхи лишь вкушаем
И от ответа убегаем.
А в храме на коленях чуть дыша,
Мы молим, чтобы нас пустили,
И в Рай хоть как-то пропустили –
Но глухи остаются Небеса.
И оглашен вердикт суровый,
Исполнен будет точно в срок.
Взмахнет судьбы топор тяжелый,
И голова падет у ног.
Что такое душа человека? Какова ее истинная принадлежность? Альбус Дамблдор задавал себе этот вопрос много раз, глядя на дневник Тома Реддла, кожаный переплет которого был исковеркан зияющей окровавленной дырой. Тот самый, который уничтожил Гарри Поттер на втором курсе своего обучения в Хогвартсе, спасая Джинни Уизли от неминуемой гибели. Рядом с дневником лежала еще одна вещь, в виде ничем не примечательного фамильного кольца, некогда принадлежащего Марволо Мраксу, деду Тома по материнской линии. Эти две вещи, Дневник и Кольцо, не давали Дамблдору покоя, ибо оба предмета были осквернены темной магией. Магией древней и очень опасной. Это подтверждало многое, в том числе и черный ожог, который изуродовал руку седовласого старика.
Так что же такое – душа человека? И какова ее истинная принадлежность? Вопросы из ряда риторических. У каждого будет свое, то или иное, мнение. Душа человека – это что-то непостижимое и неосязаемое, мерцающее внутри нас волшебным светом. Это что-то нежное и трепетное, словно крыло прекрасной бабочки, неподдающееся логическому анализу, воспринимающееся на уровне благословенного чуда. Если человек крепко ухватился за чувственную связь с великим таинством природы, впитывая ее мудрость и ощущая себя с ней неразделимым, значит все критерии, определяющие состояние человеческой души, живут в нем, наполняя силой гармонии с самим собой. Душа – это почти невесомая часть тела, отвечающая за наши моральные ценности. Душа у нас есть с самого рождения.
Но с годами душа изменяется. Она либо разрастается до размера Вселенной, либо мельчает до уровня маленькой росинки. Однако душу можно не только взрастить или приуменьшить, как оказалось, ее можно и разбить на несколько частей. Казалось бы, для чего? Какой в этом смысл? О, смысл в этом весьма глубокий. Человек, разбивший душу на части, получает подобие бессмертия. Том Реддл так сильно боялся смерти, что нашел наиболее надежный способ ее избежать. Да… он разбил свою душу на части с помощью одного заклятия под названием «Крестраж». Что это за заклятие такое – «Крестраж»?
«Крестаж» – это предмет, в котором человек спрятал часть своей души. Как человек при этом действует? Раскалывает душу и прячет ее часть в какой-либо предмет, впоследствии чего он будет защищен, если на него нападут и уничтожат тело. Каким образом? Спрятанная часть души продолжает жить, то есть, человек не может умереть. Как раскалывается душа? Ответ очень прост – убийство. Убийство разрывает душу, поскольку это преступление против природы, являющееся самым тяжким человеческим грехом. Именно этот грех и свершил Том Реддл – убил. Но скольких? Скольких он убил и на сколько частей разбил свою душу?
Нет, этого Дамблдор не знал. Но в одном он был абсолютно уверен – перед ним сейчас лежат два «Крестража». Иными словами, в Дневнике и Кольце были заключены две части души Тома Реддла. Две уничтоженные части души. Значило ли это, что остался лишь один? Тот самый, который был создан непроизвольно? По чистой случайности, угодивший в живого человека, а в неодушевленный предмет? Нет, на этот вопрос Дамблдор тоже ответить не мог, как бы прискорбно не звучало. Однако он готов был к самому худшему. Потому-то и поручил Гарри Поттеру достать истинные воспоминания Горация Слизнорта.
Из ложных воспоминаний Слизнорта, Дамблдор без труда смог понять, что именно нынешний зельевар в точности может знать, на сколько частей Том Реддл разбил свою душу. Это было необходимо для того, чтобы дать Гарри Поттеру шанс приблизиться к тому, что было предначертано ему судьбой. Тяжело вздохнув, Дамблдор торопливо убрал со своего стола два проклятых предмета. Не мог больше смотреть на них, пусть они и были сейчас безобидны.
Но едва ли он смог расслабиться, как в его кабинет бесцеремонно ворвался Северус Снегг. Взглянув на него исподлобья, Дамблдор почти сразу же отметил про себя, что бывший зельевар сейчас находится в крайне плохом расположении духа. Бледнее обычного, он как никогда походил на злобного призрака. Губы плотно сжаты, брови нахмуренны, в черных глазах поблескивает ярость.
Расхаживая из стороны в сторону, Снегг сжимал и разжимал кулаки, таким образом пытаясь взять себя в руки. Но ничего не получалось. Ярость лишь усиливалась, и потушить ее казалось делом не из простых. Не выдержав такого напора эмоций, Снегг вдруг темной тенью навис над стариком и в упор посмотрел в его голубые глаза поверх обманчивого стекла очков-половинок. Намертво вцепившись в края столешницы, он, наконец, заговорил:
– Клянусь всеми святыми. Если в ближайшее время Темный Лорд не убьет Гарри Поттера, это сделаю Я.
Дамблдор на такое эмоциональное заявление лишь добродушно улыбнулся. Сцепив пальцы рук в замок, он устроил их на столе и чуть склонился вперед.
– Чем на этот раз вы недовольны, Северус? – поинтересовался Дамблдор, глядя на разгневанного преподавателя. Тот в свою очередь красноречиво фыркнул.
Действительно, чем? Идет он, значит, и никого не трогает. И тут вдруг натыкается на весьма постыдную сцену с участием Гарри Поттера и Джинни Уизли. Казалось, что постыдного эти двое могли делать посреди коридора, заполненного учениками? Да ничего особенного, всего-то… целовались. Причем целовались по-взрослому, как мужчина и женщина, одолеваемые страстью. Уму непостижимо! Что за безнравственная молодежь нынче учится в Хогвартсе?!
В общем-то, молча пройти мимо такого безобразия Снегг, естественно, не мог, потому сделал двоим голубкам замечание, напомнив им о правилах приличия и о том, какой плохой пример они подают младшим курсам. И все бы ничего, только вот Гарри Поттер посчитал эти замечания несправедливыми. Вместо того, чтобы извиниться за свое похабное поведение, Мальчик-Которого-Следует-Отшлепать, как обычно, нахамил ему и вежливо попросил не совать свой длинный нос в чужую личную жизнь. А потом он взял девчонку Уизли за руку и, развернувшись, ушел.
Ох, как же на тот момент хотелось пульнуть в его спину какое-нибудь страшное заклинание. Сыпля на голову этого несносного мальчишки тысячу проклятий, Снегг пообещал себе, что не оставит его дерзость безнаказанной. Только вот что он там хочет предпринять, Дамблдор не знал, да и знать, если честно, не желал. Передряги между этими двумя личностями уже до такой степени приелись, что старик просто-напросто перестал обращать на них какое-либо внимание.
– Северус… – устало проговорил Дамблдор, потерев двумя пальцами переносицу. – Стоит ли понапрасну терзать свои нервы, разбрасываясь в адрес мальчика пустыми угрозами? Вы каждый день рискуете жизнью, чтобы защитить его.
– Это вовсе не значит, что я ему симпатизирую, – поморщился Снегг. – Он совершенно бездарный. Заносчивостью превосходит даже своего отца. И, похоже, он жаден до славы.
– Вы видите только то, что хотите видеть, Северус, – сказал Дамблдор. – Но если заглянете глубоко в себя, то непременно убедитесь в том, что за всей вашей неприязнью к нему кроется восхищение, которое вы всеми силами пытаетесь подавить.
– Чушь собачья! – выругался Снегг. – О каком восхищении вы говорите? Все, что я питаю к этому дерзкому и надменному мальчишке, так это лишь отвращение!
– Хорошо, пусть будет так, – уступил ему Дамблдор, не желая ввязываться в спор. – А теперь давайте закроем данную тему, и вернемся к более важным делам. Мне бы, например, очень хотелось знать, как прошла ваша аудиенция с Волан-де-Мортом.
– Замечательно! – сквозь зубы процедил Снегг. – План сработал! Темный Лорд клюнул на ваш резво закинутый крючок! Надеюсь, теперь вы довольны!
– Доволен? – переспросил его Дамблдор. – Разве могу я довольствоваться тем, что несколько невинных жизней поставлены под угрозу?
– Странно слышать подобный вопрос из ваших уст, учитывая то, что это ваших рук дело, – мрачно усмехнулся Снегг.
– На войне все средства хороши, – изрек Дамблдор. – Из двух зол выбирают меньшее. Я выбрал меньшее.
– Приговорив ни в чем не повинную девочку к смертной казни? – взорвался Снегг, повысив тон своего голоса.
– Будь у меня иной выбор, я бы так не поступил, – в голосе Дамблдора прозвучало сожаление, но на Снегга оно никоим образом не повлияло. Он оставался все таким же напряженным и злым.
– Скажите мне, Альбус… – в каждом его слове слышалась тонна укора. – Кто дал вам право распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению? Чем вы отличаетесь от того, с кем боритесь за равноправие и мир во всем мире? Молчите? Ну так молчите! А я все-таки выскажу свое мнение! Вы такой же, как он! Жестокий и беспощадный манипулятор, играющий людскими судьбами как чем-то незаурядным! Удобно исполнять роль кукловода, не так ли? Должно быть, вам доставляет удовольствие дергать за ниточки, в то время как всю грязную работу за вас делают другие?!
– Вы несправедливы ко мне, Северус, – с горечью проговорил Дамблдор. – Но я не могу вас в этом винить.
– Несправедлив? – рявкнул Снегг. – А с вашей стороны справедливо было заставлять меня сдать девочку в лапы Темного Лорда? Вы ведь даже не задумались о том, что смерть ее будет на моей совести! Когда Темный Лорд поймет, что она не та, кто ему нужен, он сразу же избавится от нее. Причем избавится весьма изощренным способом. Сначала он будет ее пытать; пытать до беспамятства. Затем он отдаст ее на растерзание своим подчиненным, среди которых, как правило, водятся изверги и насильники. И только после всех этих адских пыток он дарует ей долгожданное забвение, наградив смертельным заклятием. И как вы думаете, каково это? Каково знать об этом, видеть это, и понимать, что ничем не можешь помочь?
– Каково? – прозвучал вопрос. – Больно! – был получен ответ, с подобной этому слову интонацией. – Но что еще я могу сделать? Ничего! Для меня сейчас важнее всего защитить Гарри Поттера, ибо от него зависит судьба всего Магического Мира. Войны без жертв не бывает, Северус, всегда приходится кем-то жертвовать. И зачастую легче пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти несколько. Вот он - мой рок. Мой тяжкий груз, который я буду нести на своих плечах, до скончания своих дней. Мне нет прощения, я это признаю. Но и пойти другим путем никак не могу. Это единственный выход. Единственный шанс, который у нас остался. И не воспользоваться им, означает - сдасться и смириться с тем, что мы проиграем.
Снегг на мгновение прикрыл глаза. Плечи его поникли. Ведь все, что сказал ему Дамблдор, было правдой. Правдой, которую он никак не мог оспорить при всем своем упорном стремлении, но…
Что-то было не так. Что-то не давало покоя.
Единственный шанс… Единственный…
Снегг вновь взглянул на Дамблдора.
– Вы что-то скрываете, Альбус, – сощурился он. – И я хочу знать, что именно. Будьте так любезны, поведайте мне о своих тайнах.
– Северус…
– Нет… – процедил Снегг. – Никаких отговорок. С меня хватит. Я беспрекословно следую всем вашим указаниям. Я рискую собственной жизнью. Я заслужил доверия.
– Северус…
Приподнявшись со стула, Дамблдор внезапно пошатнулся и вновь упал на сидение, обитое красным бархатом. Снегг же, выругавшись, метнулся к одному из шкафчиков и с шумом его распахнул. Внутри оказались многочисленные колбы, наполненные самыми разными зельями, которые он сам варил специально для директора. Но ему нужно было лишь одно…
«Где оно? Где оно? Где?» – Снегг судорожно разыскивал нужную ему субстанцию. Он знал, по какой причине на директора накатил болезненный припадок. Знал, что случится, если вовремя не напоить его этой сывороткой, которую никак не мог найти, черт бы ее побрал. И когда Снегг уже готов был сбросить с полок все, что на них стояло, он, наконец, наткнулся на нужный сосуд.
Схватив его, Снегг стремглав рванулся к задыхающемуся Дамблдору. Наспех откупорив крышку, он вылил все содержимое сосуда в золотистый кубок, а после напоил им бледного директора. Помогло. Дамблдор не сразу, но в себя пришел. Снегг, тем временем, присев перед ним на корточки, взял его за руку и внимательно осмотрел на ней черный ожог.
– Зачем? – спросил он без какого-либо вступления. – Зачем вы надели это кольцо? На нем лежит проклятие, и вы это знали! Зачем вообще нужно было к нему прикасаться?
Да… и об этом он знал. Знал о крестражах. Только вот не во всех подробностях. Он не знал самого главного. Дамблдор поморщился.
– Я… – начал он. – Совершил ошибку, Северус. Это было так соблазнительно.
– Что было соблазнительно? – осведомился Снегг.
Дамблдор вздохнул. Сможет ли он сейчас объяснить все это непревзойденному зельевару, который уже понимает, что его искусства и таланта недостаточно, чтобы спасти выдающегося человека, погибающего у него на глазах? Попробовать всегда стоит:
– Воскрешающий Камень… – пробормотал он сипло. – В кольцо Марволо Мракса был вбит Воскрешающий Камень. Один из легендарных «Даров Смерти». Когда я понял это, во мне всколыхнулись старые безумные надежды: вернуть тех, к чьей смерти я имел отношение. Я потерял голову, Северус. На какую-то секунду мне показалось, что я смогу увидеть свою сестру Ариадну, и мать, и отца. Я так хотел сказать им, что виноват перед ними. Так хотел вновь ощутить их рядом с собой. Хотел попросить прощения.
Реакция со стороны Снегга на подобное откровение была вполне ожидаемой. Он вышел из себя, считая такое поведение этого мудрого старика недопустимым мальчишеством и безответственностью.
– Чудо, что вы смогли вернуться! – выговорил Снегг, подавляя в себе бешенство. Он уже понимал, что дни Дамблдора сочтены. А ведь это бросает новый свет на дальнейшую перспективу: и их отношений, и истории «Избранного», и борьбы с Волан-де-Мортом.
Дамблдор выдержал паузу. Подняв почерневшую руку, он стал разглядывать ее, как редкую находку. Затем, убедившись внутри себя, что сможет держать нужный тон – нужный, пожалуй, Снеггу, чем самому себе – продолжил разговор с выражения благодарности, отбросив излишние фамильярности в обращении на «Вы»:
– Ты отлично справляешься, Северус.
Маленькая, но ощутимая забота о столь, вероятно, дорогом для сердца директора, подданном. Сам этот немного небрежный и нарочито спокойный тон – для Снегга. Внутренняя аскеза этих двух людей, давно определила форму взаимоотношений двух профессоров. Они не говорят ничего лишнего, стараются сдерживать эмоции, и это удивительным образом сочетается с трогательной, почти нежной заботливостью друг о друге. Сейчас нужно будет сказать очень болезненные вещи, и оба инстинктивно цепляются за эту слегка даже легковесную форму разговора – Дамблдор задает тон, Снегг его поддерживает:
– Как ты думаешь, сколько мне еще осталось?
Снегг немного помедлил – ему тоже нужно было собраться с силами – а потом сказал:
– Не знаю, Альбус, может быть, год. Невозможно сдерживать подобное проклятие вечно. В конце концов, рано или поздно, оно возьмет вверх, с годами становясь сильнее.
Снегг очень переживает. И Дамблдор видит это, потому и ведет себя специально успокаивающе, прекрасно понимая, как трудно сейчас его верному соратнику не впасть в эмоциональное состояние. Он улыбнулся. Новость, что жить ему осталось меньше года, казалось, совсем его не огорчает. Внешнее спокойствие, улыбка, и опять похвала:
– Мне повезло, что у меня есть ты, Северус.
Ведет себя, как мудрый родитель, который видит готовность ребенка испугаться и мягко, всем своим поведением, его успокаивает. Тем не менее, его старания не совсем успешны:
– Если бы вы позвали меня немного раньше, у вас было бы больше времени. Я бы смог продлить вам жизнь не только треклятыми зельями. Я бы нашел иной способ, – яростно прошипел Снегг.
Что же, можно попробовать другой способ успокоения – отвлечь внимание:
– Ну… на самом деле, это все упрощает…
Снегг в крайнем недоумении взглянул на старика. Тот все еще продолжал улыбаться.
– Я имею в виду план Волан-де-Морта с моим участием, по которому Драко Малфой должен будет убить меня.
Для Снегга это должна быть тема особого интереса. Люциус Малфой был его старшим товарищем в школьные годы. Отношения сохранились и позднее, в основном благодаря тому, что наследник четы Малфоев является крестником Снегга. Именно поэтому нынешние действия Дамблдора принесли, наконец, желаемый результат. Снегг сел в кресло посетителя, достиг душевного относительного равновесия и начал обсуждать возможное будущее Драко Малфоя, оставив рвение на себе волос по поводу прошлого и настоящего:
– Темный Лорд не рассчитывает, что у Драко получится вас одолеть. Этот план, всего лишь медленная пытка для его родителей. Наказание за недавние ошибки Люциуса. Ему придется смотреть на провал сына, а после наблюдать за его мучительной смертью. Да и Драко не стремиться исполнять поручение. Он сейчас, видите ли, несколько занят проблемами личного характера, одолеваемый романтическими чувствами к магглорожденной девушке, что еще больше ставит его под удар не только со стороны Темного Лорда, но и со стороны собственной семьи. Люциус никогда не смирится с тем, что его сын завел интрижку с Грязнокровкой.
– Одним словом, мальчику вынесли смертный приговор, так же, как и мне?! – скорее не спросил, а утвердил Дамблдор.
– Верно, – кивнул Снегг. – Однако Темный Лорд пока еще колеблется по поводу данного решения. Перед Рождеством он планирует провести облаву на одно маггловское население. Где именно и когда - мне неведомо. Знаю только одно - участниками будут дети его последователей: те, кто уже получил метку. Это своего рода проверка. Он хочет знать, кто из младшего поколения наиболее достоин находиться в рядах его подчиненных. Если Драко справится, он, возможно, и останется жив, только вот какую роль займет в стане Пожирателей - неизвестно. Помимо всего прочего, есть еще несколько проблем, о которых вам следует знать.
– Что еще? – нахмурился Дамблдор. И пусть он был готов к любым проблемам и перипетиям, возникающим на пути, этого он точно никак не ожидал…
– Темный Лорд, как оказалось, в курсе того, что между Люциусом и Элайзой Дарк была любовная связь. Абраксас Малфой, отец вышеупомянутого Люциуса, был казнен именно за это. Темный Лорд посчитал, что именно он повинен в грехах своего сына, ибо не додал ему должного воспитания и не научил его главному правилу - никогда не брать чужого. А теперь, пожалуй, я перейду к самой важной части своего повествования, ибо это часть затрагивает все и всех, – на этот раз Снегг выдержал красноречивую паузу, и только после минутной заминки продолжил: – Альбус, Темный Лорд окончательно принял решение касаемо четы Забини. Договор расторгнут.
Даблдор зажмурился, словно у него прихватило сердце. Этого он и боялся. Еще одна незапланированная жертва в этой большой кровавой игре. Если Блейз Забини присоединится к Волан-де-Морту, последствия могут быть неминуемыми. Юноша является единственным представителем чистокровного рода, в котором отсутствует кровосмешение. Магия, что течет в его жилах, намного мощнее магии других представителей аристократии. Дамблдор прекрасно знает, чего добивается Волан-де-Морт. Сложить два и два не сложно. Он хочет получить совершенное оружие, с помощью которого станет абсолютно неуязвимым – дитя. Дитя, в котором будет присутствовать единая душа. Не разбитая на части, а одна – полноценная.
Свою душу Волан-де-Морт собрать воедино не может, ибо для этого нужно покаяться. Но Волан-де-Морт никогда не покается в своих злодеяниях, поскольку считает все свои действия правоверными. Следовательно, чтобы стать полноценным человеком, в котором будет присутствовать магия чистой крови, усиленная генами вейл, ему нужен соответствующий запросам ребенок, у которого он сможет забрать ту самую полноценную душу. Столько жертв, столько сломанных жизней и судеб, и ради чего? Ради собственных прихотей и ненормальных болезненных предрассудков.
Нет! Нельзя этого допустить! Теперь перед Дамблдором стояла весьма непосильная задача. И заключалась она не только в том, чтобы не дать тем самым нескольким жизням угаснуть, но и не дать свершиться тому, что запланировал Волан-де-Морт. Именно поэтому нужно любыми способами сохранить Драко Малфою жизнь, притом, не подставляя под удар его близких. О самом Дамблдоре и речи не шло, ибо совершенно ясно, что он вполне способен защититься от нападок студента. Однако теперь ситуация принципиально меняется…
Помысел Источника пророчеств поворачивается по иному, и Дамблдор находит единственный удачный способ соединить все нити в один эффективный узел. Он принимает то, что должен умереть. Он понимает, что в мире живых есть вещи и пострашнее смерти. Может Дамблдор и не достиг высоты самоотречения Гарри Поттера, но то, что после истории с Ариадной он всю жизнь стремился к такому отношению, дает свои плоды. Главное теперь – уговорить человека, имеющего быть ключевым действующим лицом, следовать сложившемуся в голове плану.
– Если Драко Малфой не сможет убить меня, Волан-де-Морт поручит это дело тебе, я верно предполагаю, Северус?
Первое слово – как бы со стороны, предположительно, осторожно. Проверяет реакцию. Наступила небольшая пауза, уже которая за все это время. Снегг молчит. Дамблдор продолжает:
– В этом, я думаю, и состоит план Волан-де-Морта. В ближайшем будущем ему не понадобится шпион в Хогвартсе. Он ведь именно так думает и хочет, правда Северус?
– Да! – ответил Снегг. – Он хочет захватить школу! Первой жертвой планируемого захвата должен стать Драко. Второй - действующий директор. То бишь - Вы.
– И если ему это удастся… – сказал Дамблдор. – То ты, как и обещал, сделаешь все, что в твоих силах, чтобы защитить учеников?
Снегг кивнул, пока еще не совсем понимая, что это передача полномочий. Как бы Дамблдор не пекся о Гарри Поттере, никто, в том числе и он сам, не снимает с него заботы о безопасности других учащихся студентов. И вот эту заботу он перекладывает на плечи Снегга, который принимает на себя всю ответственность. При этом он не может не предвидеть того отношения, которое сложится к нему как со стороны учеников, так и со стороны преподавательского состава. Даже если никто не выскажется из-за страха, молчание может быть куда красноречивее слов. А директор тем временем обсуждает детали:
– Прежде всего, нужно узнать, что планирует по поводу своего поручения Драко, – и уже в этом свете он подводит Снегга к главному: – В конце концов, мы можем сделать только одно, чтобы спасти его от гнева Волан-де-Морта.
Снегг напрягается. Понимает Дамблдора сразу. Возможно, даже, чего-то такого он ждал. Но этой перспективы Снегг хочет всеми силами избежать, поскольку Дамблдор для него значит не меньше, если не больше, чем для Хагрида, пусть он и никогда этого не признавал. Настоящая любовь жертвенна, но как трудно бывает эту жертву принять. Тем более – выступить ее палачом. Дальнейшая болтовня – только пытка оттянуть произнесение неизбежного. Отсюда и интонации почти на грани фола. Снегг удивленно выгнул бровь и язвительным тоном осведомился:
– Вы собираетесь позволить Драко убить себя?
Однако ответ Дамблдора не оставляет ему ни единого шанса уйти от предначертанного разговора:
– Нет, Северус, – покачал он головой. – Это сделаешь ты.
То, что Дамблдору было так нелегко сказать, Снеггу было еще труднее услышать, а тем более принять. Удар в самое сердце. И увильнуть от этого удара он не смог. Но, в конце концов, овладев собой, Снегг делает слабую попытку защититься, сведя все сказанное стариком к шутке:
– Я должен сделать это прямо сейчас? – спросил он, голосом полным иронии. – Или вы хотите для начала сочинить эпитафию?
Снегг уже не ругается. Все душевные силы уходят на борьбу с собой. По сути – это Снегговская Гефсимания. Его моление – «Если возможно, пронеси чашу сию мимо меня». Но Дамблдор не принимает попытки вышутить ситуацию. Его цель вполне конкретна:
– Не совсем. Полагаю, что момент представится со временем. Судя по произошедшему сегодня, – взглядом старик указал на изувеченную руку. – С уверенностью можно сказать, что это произойдет в течение года.
– Если вы не против умереть… – небрежно предположил Снегг. – Почему не дать Драко сделать это?
– Душа мальчика еще не повреждена, – сказал Дамблдор. – Убийство, даже если человек не участвовал, а просто был свидетелем, наносит рану душе само по себе и без создания крестражей. Я бы не хотел, чтобы это случилось из-за меня, хотя ему предстоит убивать. Ведь, чтобы доказать свою преданность Волан-де-Морту, перед Рождеством, когда будет облава на магглов, Драко должен будет сделать все, чтобы доказать, что он готов служить ему верой и правдой.
– А как же моя душа, Альбус? Я только что вытащил вас из лап смерти, а теперь вы хотите, чтобы я отправил вас обратно, с чистым, так сказать, сердцем?
Очень трудный вопрос для Дамблдора. Однако ему есть что ответить Снеггу. Он уже далеко не мальчик. К сожалению, его душа уже пережила в свое время потрясение, подобное тому, какое готовит Драко Малфою поручение Волан-де-Морта. Более того, числясь в компании Пожирателей, Снегг, несомненно, достаточно регулярно становится свидетелем развлечений Волан-де-Морта и его соратников. В период после обращения и возрождения Волан-де-Морта, он так или иначе занимался залечиванием ран «внутреннего человека». Но некоторые раны не исцеляются до конца, они лишь уходят вглубь. И рана от факта лишения кого-то жизни – одна из таких.
Кроме того, как говорят испытавшие, трудно только первое убийство. Потом же душа как бы немеет, и новую боль ощущаешь уже не так остро. Еще много чего можно сказать, чтобы объяснить, почему именно Снеггу Дамблдор поручил миссию максимального использования факта его смерти, коль уж она стала неизбежной. Мало того, есть еще один аргумент, и именно его приводит Дамблдор, представляя исполнение своего предположения актом милосердия:
– Ты сам знаешь, повредит ли твоей душе освобождение старого человека от боли и унижения, – сказал он с присущей интонацией. – Я хочу, чтобы ты оказал мне эту услугу, Северус, потому что смерть приближается ко мне так же стремительно, как признание Чадли Кэннонса лучшим игроком лиги в этом году. Признаюсь, я хочу быстрой и безболезненной гибели, а не медленной и неприятной, какой она может оказаться, если, например, Фенрир Сивый будет в ней участвовать. Или же очаровательная Беллатриса, которая любит играть со своей жертвой, прежде чем прикончить ее.
Говорил Дамблдор беззаботно, но глаза его пронзали Снегга насквозь, будто видели душу. «Из двух зол выбирают меньшее…» – так, кажется, совсем недавно говорил старик. И вот теперь Снеггу приходилось выбирать это меньшее. Что же, после долгих колебаний Снегг все же принимает решение, но пока не озвучивает его, ибо ставит условие:
– Альбус, я прошу быть честным со мной. Меня очень огорчает тот факт, что мальчишке Поттеру вы доверяете больше, чем мне.
– Здесь дело не в доверии, – покачал головой Дамблдор. – Мы оба знаем, что жить мне осталось немного. Я даю Гарри Поттеру только ту необходимую информацию, которой ему будет достаточно для того, чтобы сделать то, что ему предначертано.
– Хватит… – огрызнулся Снегг, встал со стула и, развернувшись, стал уходить, при этом бросив, как бы предупреждая: – Я выполню вашу просьбу только в том случае, Альбус, когда вам надоест секретничать. В ином, не ждите от меня снисхождения.
Дамблдор чуть приподнялся. Нет, у него не осталось другого выбора, как признать право Снегга на получение более полной информации. И хотя возникновение проблем с ее восприятием более чем непредсказуемо, старик все-таки пошел на удовлетворение просьбы, тем самым заставив Снегга остановиться и прислушаться:
– Ты должен убить меня, Северус, только так Волан-де-Морт сможет в полной мере довериться тебе. Его доверие необходимо, поверь. Ибо наступит день, когда Гарри Поттеру нужно будет открыть правду. Но дождись, когда Волан-де-Морт станет крайне уязвим.
– Что я должен ему сказать? – медленно развернувшись, осведомился Снегг.
– В ночь… – начал Дамблдор. – Когда Лорд Волан-де-Морт отправился в «Годрикову Впадину» убить Гарри, Лили Поттер поставила себя между ними, и заклятие отскочило. Когда это случилось, осколок души Волан-де-Морта проскользнул в единственное живое существо, которое смог найти - в самого Гарри. Вот почему он умеет говорить со змеями. Вот почему он может проникать в разум Волан-де-Морта. Часть Темного Лорда живет внутри Гарри.
– Значит… – глядя Дамблдору в глаза, проговорил пораженный Снегг. – Когда придет время, мальчик должен умереть?
– Да… – отводя взгляд, обреченно пробормотал Дамблдор. – Да, Северус, мальчик должен умереть. И Волан-де-Морт сам должен убить его - это самое важное.
В груди неумолимо сжалось сердце. Снеггу вдруг стало непереносимо больно. Он думал… нет, он был уверен, что все эти годы они защищали Гарри Поттера ради нее – ради Лили. Но, как оказалось, все было ложью. Снегг мысленно возвратился к изначальному своему мотиву – к тому, что послужило когда-то поводом для того, чтобы он принял окончательное решение встать на сторону этого чокнутого и маразматичного старца.
Много лет, он старался не вспоминать то время, старался отгородиться от болезненных воспоминаний – вполне нормальная защитная реакция психики. Но теперь ему пришлось разрушить этот барьер…
БАХ – и ничего нет. Бронь ослабла и спала. А под ней вдруг обнаружилась другая причина, сформировавшаяся за шесть лет к состоянию на стороне Дамблдора и «Ордена…». Более важное основание для всей его деятельности в отношении Гарри Поттера – он сам. Мальчик был не просто памятью о ней – о Лили. Он был ценен сам по себе, как и всякий человек, обладающий душой. Снегг был в ужасе. И этот ужас липкой сетью охватил его разум.
– Я шпионил для вас, лгал ради вас, подвергал свою жизнь опасности ради вас, сделал все, чтобы защитить сына Лили. А вы говорите, что мы сохраняли ему жизнь, чтобы он мог погибнуть в нужный момент, что растили его, как свинью на убой?!
Дамблдор едва заметно усмехнулся и взглянул на пораженного Снегга с некой иронией и сарказмом.
– Только не говорите мне, что вы привязались к мальчику, – прохрипел он, кажется, едва подавив смешок.
Снегг тяжело задышал. Руки его затряслись. Он ничего не ответил. Лишь выхватил из-под рукава мантии палочку и плавным движением разрезал ею воздух, произнеся всего одно заклинание:
– Экспекто Патронум!
Из кончика его палочки вырвался яркий свет, который вскоре принял очертания серебристой лани. Лань приземлилась перед директором, один раз пробежалась вокруг него и выпрыгнула в окно. Дамблдор следил за всем происходящим с плохо скрываемым потрясением. Он взглянул на Снегга только тогда, когда «Патронус» исчез. Его голубые глаза были полны слез.
– Лили?! – прошептал он. – После стольких лет?
– Всегда! – едва слышно выдохнул Снегг.
****
Разгуливая по все еще освещенным коридорам школы, ученики Хогвартса то и дело впадали в легкое недоумение, удивленно поглядывая на старосту мальчиков факультета Слизерин. Никто и никогда не видел Драко Малфоя таким… милым и ласковым? Да, наверное, так – никто не видел его вот таким откровенным. Извечно высокомерный, равнодушный и трусливый – такого Драко Малфоя все они знали. Однако человек, который сейчас прижимал к себе девушку, словно та вот-вот сбежит от него, был обычным влюбленным парнем, лишь внешностью похожим на Слизеринского Хорька. Но кого он обнимал, черт побери? Верно, Гриффиндорскую Грязнокровку.
Впору спутать ее с Гермионой Грейнджер, ведь так Драко Малфой называл эту симпатичную всезнайку. Однако не Гермиона Грейнджер грелась в его объятиях, а другая магглорожденная девушка, коей оказалась Кэтрин Пирс. Да, факт оставался фактом – Драко Малфой и Кэтрин Пирс вместе. Он что-то ласково шептал ей на ушко, то и дело целуя ее в макушку. Она же с едва заметной улыбкой отвечала ему, прижимаясь спиной к его груди и, кажется, они оба были счастливы. Скажи кому - не поверят и пошлют куда подальше, это нужно было видеть собственными глазами. Кто бы мог подумать – Гриффиндорка и Слизеринец.
Абсурд! Бред! Но почему нет? Разве они не имеют право на счастье? Разве сердцу можно приказать не любить того, кого по нравственным законам аристократических семей любить запрещается? Все-таки есть на свете исключения. Есть те, кто может пойти наперекор всем принципам – Драко Малфой это доказал. Он перечеркнул все амбиции, начхал на приоритеты и поддался уговорам своего искушенного сердца. Только отчего-то многие сомневались, что у этих двоих что-то получится, ибо статусы их слишком разительны, а к этому на данный момент нужно было относиться очень серьезно, никак не оставляя данную тему в стороне…
– Что с тобой? – спросил он ее. – Где ты?
– Ты о чем? – недоуменно спросила она.
Он лишь неопределенно пожал плечами.
– Ты вроде как со мной, но в то же время находишься где-то далеко. Я имею в виду твое внутреннее состояние. Со мной лишь твоя оболочка. А мысли и чувства… они не здесь.
– Просто я все время думаю о…
– Нем! – закончил он за нее.
– Да! – кивнула она. – О нем!
– Кэтрин, Блейз не маленький мальчик. Уверен, он справится со своими эмоциями. Просто нужно дать ему немного времени. Рано или поздно он свыкнется с тем, что мы теперь вместе.
– Ты так спокойно об этом говоришь, будто бы тебе совсем безразлично, что с ним сейчас происходит.
– Неправда, – нахмурился Драко. – Он мой друг. И так же дорог мне, как и тебе. Поверь, я тоже чувствую перед ним вину и сожаление, но…
– Что но? – поинтересовалась Кэтрин, когда Драко прервал свой монолог. – Ну же, Драко, договаривай!
– Я ни о чем не жалею, – договорил он, наконец. – Все, о чем я мечтал, так это о тебе. Все, чего я хотел, так это тебя. И вроде бы все мечты и желания сбылись. Я по-настоящему счастлив. Только вот почему мне кажется, что счастье мое продлится недолго?
– Не накручивай самого себя, не надо, – Кэтрин положила свои руки поверх его, находящихся на ее талии. – Я сделала свой выбор, и он окончательный. Теперь ты мое будущее и настоящее. Теперь только в тебе заключается весь мой красочный мир.
– А ведь раскрасил его он, – с горечью в тоне, прошептал Драко. – Он сделал его ярким и насыщенным. Он превратил его из руин в сказочное королевство. И ты все еще любишь его, Кэтрин, даже не отрицай. Я вижу это. Я знаю.
– Да, люблю, – призналась Кэтрин, заставив его еще крепче стиснуть себя в объятиях. – Может, из чувства благодарности, а может и по другой причине, не знаю. Но одно могу сказать с полной уверенностью - тебя я люблю больше.
– Однако, несмотря на это, я все равно боюсь, – сознался Драко. – Боюсь, что ты однажды оставишь меня и уйдешь. Уйдешь к нему. А я ведь не переживу. Не смогу. Именно поэтому очень тебя прошу, хотя бы некоторое время, постарайся не сталкиваться с ним.
– Что? – Кэтрин не могла поверить своему слуху. – Ты просишь меня снова избегать его? Оставить в трудное для него время? А как же дружеская солидарность и поддержка?
– От нашей дружеской солидарности и поддержки ему будет только хуже, – раздраженно проговорил Драко. – Очнись, Кэтрин, ни к чему хорошему это не приведет.
– А от того, что мы оставим его одного, по твоему ему будет лучше? – Кэтрин отстранилась, повернулась к нему лицом и внимательно вгляделась в его непроницаемые серые глаза.
– Он не один, Кэтрин, – покачал головой Драко. – У него есть Теодор и Пэнси. У него есть Грейнджер. Они достаточно хорошо сдружились, разве нет?
– Ты немного неправильно сформулировал свою мысль, – огрызнулась Кэтрин. – У Теодора есть Пэнси. У Гермионы есть Рон, чье внимание она пытается привлечь с помощью Блейза, у которого нет никого, кто бы смог помочь ему унять боль и смятение. Мы с тобой единственные, кто может его хоть как-то поддержать и утешить.
– Даже если и так, он все равно не примет от нас такой «жертвы». Кэтрин, как ты не можешь понять, ему ведь будет больнее видеть нас вместе рядом с собой. Ты видела, в каком состоянии он был сегодня, когда узнал правду? Видела его глаза в тот момент, когда он понял, что два самых близких человека, которым он верил и доверял, предали его, воткнув в спину нож?
Кэтрин отшатнулась, как от пощечины. Даже на несколько секунд дышать перестала. Знала, что правда, но смириться с ней не могла. Не могла оставить его. Не могла отказаться от него. Она не была готова перечеркнуть все, что их связывало, хотя это казалось так просто, перед тем, как она сделала выбор. На деле же оказалось все намного сложней, ибо она любила…
Все еще любила его. Блейз Забини все еще занимал большую часть ее мыслей. И, несмотря на то, что она предпочла ему Драко, выгнать Блейза оказалось делом не из простых. Он все еще был нужен. Он все еще был ее Ангелом с глазами цвета надежды. И потерять его – означало потерять и эту надежду. Именно поэтому она искала любой способ сохранить с ним хоть какую-то связь.
– Посмотри на меня… – в глазах Драко плескалось отчаяние. Он все понял, не дурак. – Посмотри и пообещай мне, что не вернешься к нему. Пообещай мне, Кэтрин.
– Обещаю! – скрепя сердце выдавила Кэтрин. Внезапно ее заполнило чувство дежавю. Ведь не более трех часов назад, она стояла перед Блейзом и давала ему обещание несколько иного рода.
****
Лежа в теплой постели, в горячих объятиях любимого человека, Пэнси даже представить себе не могла, как раньше жила без всей этой всепоглощающей страсти. Она улыбалась, тонким пальчиком рисуя невидимые узоры на гладкой поверхности идеальной груди Теодора Нотта. Он же закатывал глаза от подобного наслаждения, перебирая ее мягкие темные пряди, одновременно массируя затылок, от чего девушка едва ли не урчала, как насытившаяся кошка.
– Как хорошо… – промурлыкала она удовлетворенно, вздохнув. – И где ты, спрашивается, был все эти годы? Почему объявился только сейчас? Ведь если бы сказал мне о своих чувствах раньше, быть может, мы бы не теряли столько времени впустую, в одиночестве страдая по невзаимной любви, которую и любовью-то назвать уже язык не поворачивается.
Теодор тихо хохотнул. Лег на бок. Посмотрел в ее поблескивающие глаза. Ласково убрал с ее лица непослушный волнистый локон. Заправил его ей за ухо. И поцеловал в нос.
– Как говорится - «лучше поздно, чем никогда», – пробормотал он с улыбкой. – Все, что не делается, все к лучшему. Не думаю, что это бы что-то изменило, если бы я раньше раскрылся тебе. А так… пройдя через страдания и боль невзаимности, мы поняли, что необходимы друг другу. И, как ты думаешь, сколько это может продлиться?
– Не знаю, – пожала Пэнси плечами. – Но хочется верить, что очень-очень долго. За этот маленький промежуток времени ты стал мне дорог настолько, что я напрочь забыла о своих чувствах к Драко. Сейчас даже сомневаюсь в том, что они были настоящими. Создается такое впечатление, будто я сама все придумала и жила в какой-то параллельной вселенной.
– Приятно слышать, – еще шире улыбнулся Теодор. – Значит, я могу надеяться на взаимность в полном смысле его понимания?
– Дурак! – шлепнула его по плечу Пэнси. – Ты уже получил эту взаимность! Что, так трудно понять? Извилин не хватает? Или у тебя эмоциональный диапазон сузился до минимальных размеров, на почве предательства этой расфуфыренной тупой блондинистой куклы? Ух, как она меня бесит! Как ни взгляну на нее, так она вечно на тебя пялится!
– Оу, успокойся, – схватил ее за руки Теодор, перевернулся и навис сверху. А то ишь, чуть что, сразу руки распускает. Хотя приятно, что ревнует. Мужское эго сразу же стало отплясывать чечетку. – С Кристен Паркер все кончено. И не пялится она на меня, не выдумывай. Да даже если и пялится, то только на Драко. Могу сказать это с полной уверенностью, поскольку слежу за ней.
– Ах, ты еще и следишь за ней?! – стала Пэнси брыкаться. – А ну встань с меня, парнокопытное, я тебе сейчас устрою кузькину мать! Будешь знать, как на баб заглядываться!
– Ууу, какие мы злые, – насмешливо протянул Теодор, безжалостно навалившись на нее всем своим весом. – Я, конечно, знал, что ты ревнивая, Паркинсон, но чтобы настолько.
– Теперь вот знаешь, – огрызнулась Пэнси. – Сам привязался, я за тобой с веревочкой не бегала. А раз уж привязался, отвязаться не сможешь. Ты мой, понял.
Теодор застыл. Веселья как не бывало. На смену ему пришло нечто иное, не поддающееся описанию.
– Да понял, я понял, – прошептал он ей почти в губы. – Твой. Всегда был твоим. Ты даже представить себе не можешь, как много для меня значат эти слова.
Еще минуту они смотрели друг другу в глаза. А потом… потом их вновь накрыло волной безудержной страсти. Целуя Пэнси, Теодор старался как можно выразительней передать ей все свои острые ощущения, которые он испытывал на данный момент. От его прикосновений ее словно током пронзало. Каждый уголок сознания жаждал любви. Во рту пересохло, перед глазами все расплывалось. Нетерпеливым ласкам горячих рук невозможно было противостоять.
В порыве исступления Пэнси царапала его спину ногтями и, кажется, его это еще больше заводило и распыляло. Он был ласков и нежен, но в то же время нетерпелив и ненасытен. Простым актом совокупления это нельзя было назвать. Пэнси словно растворилась в нем, они стали одним целым. И да – это было безумием. Но разве плохо, когда два человека тянутся и чувствуют необходимость друг в друге?
****
Кристен затаила дыхание. Прикрыв дверь, она прислонилась к ней лбом, сжимая тонкую материю форменной рубашки на груди. Боль ножом полоснула по самому сердцу и, пройдясь по искалеченной душе, оставила за собой длинный кровоточащий порез. В бирюзовых глазах засверкали маленькие кристаллики слез. Подавляя душащие горло рыдания, Кристен попыталась заглушить глухие стоны, доносящиеся из спальни старосты девочек Слизерина. Хотя проще было, наверное, развернуться и уйти прочь. Но не было сил на это «проще». Не было сил ни на что…
Пэнси и Теодор… они были там вместе. А ведь не больше двух недель назад он тонул в ее объятиях и сгорал от ее нетерпеливых ласк. Кристен солгала бы себе, если бы сказала, что не успела за какие-то несколько месяцев привыкнуть к этому мягкохарактерному юноше. Привыкла. Еще как привыкла. Правда, поняла это слишком поздно. Назад уже возвращать былое не было смысла, как и в случае с Кэтрин Пирс. Блейз Забини оказался прав. Прав как никогда. Она признавала, только вот показывать это не решалась. Если уж быть грязной, то до конца.
Всхлипнув, Кристен прижала ладонь ко рту и пулей вылетела из гостиной своего факультета. Не разбирая дороги, она бросилась вперед, ничуть не беспокоясь о том, куда могут привести ее подкашивающиеся ноги. Ей было все равно. Сердце болело так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется на части. Жизнь разрушена до основания, она только сейчас это поняла. И никто… никто кроме нее самой в этом не виноват. Ни приемный отец, ни приемная мать, ни Теодор Нотт с Пэнси Паркинсон, ни Кэтрин Пирс, которую она винила во всех своих прегрешениях.
Астрономическая Башня и правда была самой высокой. Но Кристен этого даже не заметила, поскольку поняла, что попала туда только тогда, когда увидела там Блейза Забини. Он что, весь этот проклятый день провел сидя на верхушке этого промерзлого строения? Вопрос был настолько иррационально неправильным в сложившейся ситуации, что она на мгновение растерялась. Судьба вот уже второй раз за день сталкивает их нос к носу. Блейз, кажется, даже несколько удивлен вновь видеть ее персону. Вон, поморщился. Неприятно, видимо.
– А… – выдохнул он безэмоционально. – Снова ты.
Блейз не знал, сколько времени тут находился. Он не считал часы, и уж тем более минуты. Но уже стемнело, учебный день закончился. Он так и не попал ни на один урок, наверняка декан назначит взыскание. Да ну и черт с ним, пусть назначает, плевать. Слепое отчаяние все еще владело им. Задетые чувства не давали покоя возбужденно и гулко бьющемуся сердцу. Блейз не хотел конца отношений с той, кого любил. Не хотел терять ее, но ведь уже отпустил.
И вот двери с грохотом распахнулись…
Она? Вернулась? Затаив дыхание, Блейз заворожено уставился на красивое фарфоровое личико. И почти сразу же его заполнило разочарование. Нет! Не она! Другая! Стоит тут при свете луны с развевающимися золотистыми волосами, в которых увлеченно пляшет легкий ветерок. Кристен… Кристен Паркер… Блейз поморщился. Не от неприязни, нет. Просто не хотел вновь выслушивать ее эгоистичные бредни, которые на самом деле являлись банальным самообманом.
– Блейз? – сдавленно проговорила она. – Что ты тут делаешь?
– А я никуда и не уходил, – ответил ей Блейз. – Впрочем, уже ухожу.
Развернулся. Обошел ее. Открыл многострадальную, скрипучую дверь. И вдруг услышал:
– Постой… – слабый голос подрагивал.
– Ну что еще? – спросил, даже не глядя.
– Останься… – прозвучал ответ.
Не скрывая удивления, Блейз обернулся и в упор посмотрел на однокурсницу. Она шагнула к нему навстречу, судорожно теребя края своей форменной юбки. Блейз приблизился еще на шаг. Бирюзовые девичьи глаза неуверенно поблескивали, плечи подрагивали, и это отнюдь не от холода. Хотя и он тут сыграл свою роль, ибо Кристен Паркер была лишь в одной тонкой белой рубашке. Сняв с себя куртку, Блейз протянул ее девушке, но та не приняла помощь. И не из-за гордости вовсе, а из-за некого оцепенения.
– И что у вас за привычка расхаживать в такую погоду полураздетыми, – устало вздохнул Блейз и небрежно накинул куртку на плечи Кристен Паркер, замуровав ее, как мумию в бинты, до самого подбородка. Именно в этот момент его и обожгла капля слезы, упавшая на руку. – Эй, ты чего ревешь? – спросил он, выгнув бровь. – Я тебе волосы замком прищемил? Или оцарапал им кожу?
– Я не реву! – шмыгнула носом Кристен. – Не реву, понял!
– Ага! – усмехнулся Блейз. – Соринка в глаз попала?
Закрыв глаза и позволив потоку слез ручейками стекать по лицу, Кристен склонила голову и безудержно разрыдалась. Не могла больше сдерживать маску «Стервозной Мадам», надоело. Ей тоже хотелось быть слабой и немощной, хоть иногда. Ей тоже хотелось выглядеть в глазах окружающих беззащитной и уязвимой. Хотелось… да ведь она и была на самом деле такой. Вот она – настоящая Кристен Паркер, и Блейз без труда смог понять ее.
Мужские пальцы легко коснулись влажной девичьей щеки. Спустились до упрямого подбородка и сомкнулись на нем. Кристен попыталась отстраниться, но ничего не получилось. Блейз лишь крепче ухватился и заставил взглянуть на себя. Он улыбался. Не язвительно, не саркастично, а тепло, искренне, чуть ласково. Слегка покачал головой, словно призывая успокоиться. Потом обнял за плечи и притянул к себе, трепетно обнимая.
– Никогда не отчаивайся, глупая, – прошептал тихо. – Умей признавать свои ошибки и исправлять их. Поверь, тогда жить станет проще.
Кристен ничего не ответила. Лишь позволила себе уткнуться в сильное мужское плечо и расслабиться. Странно, стало так легко и… спокойно? Да, наверное! Ведь они могли ощущать зияющую пустоту в душах друг друга. Могли понять друг друга, ибо оказались почти в одной и той же ситуации. Правда, кто-то из них был порочен, а кто-то свят, как обоготворенное существо. Но, кто знает, может быть именно это разительное отличие поможет им пережить то, что для них уготовано. А уготовано многое. Главное, во всех этих жизненных перипетиях не потерять себя…