Глава 16. Запутавшись в Себе

Одни и те же фразы,
И мысли в голове.
А слезы сердце грызли –
Запутались в себе!

Придумали безумство,
Зачем?! Нет, почему?!
И предали то чувство,
Себя ведь не поймут!

Казалось безобидно,
Казалось – просто так.
А получилось больно,
На мир спустился мрак!

И пусто без ответа,
Не знают, что сказать.
Закончится ли это?
Не повернуть все вспять!


Нападение Дементоров Азкабана не было единственной шокирующей новостью для Магического Сообщества. На следующий день после инцидента в Хогсмиде газеты буквально взорвались статьями, где огромные заголовки гласили:
«Крупный побег Пожирателей Смерти из Азкабана!»
«Близкие последователи Того-Кого-Нельзя-Называть вновь на свободе!»

Новости всполошили весь Волшебный Мир. Теперь всем было ясно, по какой причине стражники Азкабана покинули свои посты. В стороне не остался и Хогвартс. С самого утра там царил хаос. Вчитываясь в статью, студенты с беспокойством обсуждали, что их ждет дальше. Слишком много имен было в списке погибших, слишком много жертв: родственники, знакомые, друзья…

Испуганные родители не могли оставить все произошедшее без внимания, решив забрать своих детей по домам. Еще даже солнце не встало, а на столе директора уже лежала стопка писем с заявлениями. В Альбуса Дамблдора перестали верить. Он был слишком стар, и многие сомневались в том, что у него хватит сил защитить школу с его обитателями. Лишь единицы могли сказать с полной уверенностью, что пока старик рядом, никому ничего не грозит.

Сами же ученики не были в восторге от того, что им придется оставить стены родного Хогвартса. Никто не хотел его покидать, потому что для многих это место стало вторым домом, за который они готовы были бороться до самого конца. Шум, гул, возмущенные возгласы – первое, что увидела и услышала Кэтрин, когда зашла в Большой Зал. Еще до конца не осознав, что тут вообще происходит, она двинулась по направлению к столу своего факультета, где царило напряженное молчание.

Никто к еде не притрагивался. У всех на лицах застыло выражение растерянности и злобы. Опустившись на скамью, Кэтрин обвела взглядом присутствующих. В сторонке тихонько всхлипывала Парвати Патил. Лаванда Браун, приобняв ее, что-то нашептывала ей на ухо. Невилл Долгопупс, уткнувшись в пустую тарелку, силой мысли пробовал ее расколоть. Рон Уизли вяло ковырялся вилкой в омлете. А Гарри Поттер, казалось, и вовсе выпал из реальности. Лишь его сжатые кулаки давали понять, насколько он сейчас не в духе.

– Кто-нибудь объяснит мне, чем испорчено утро? – растерянно поинтересовалась Кэтрин, вглядываясь в унылые лица.

Никто ничего не ответил. Лишь Гермиона молча протянула ей свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Раскрыв газету, Кэтрин стала вчитываться в статью. Стоило ли удивляться тому, по какой причине из Азкабана сбежали Пожиратели Смерти? В глаза сразу же бросился список имен: Паркинсон, Булстроуд, Гринграсс, Крэбб, Гойл, Нотт и… Люциус Малфой…

Кэтрин бросила взгляд в сторону Слизеринцев. Пэнси Паркинсон нервно грызла ногти. Блейз Забини и Теодор Нотт выглядели взволнованными. А Драко Малфой был бледнее обычного. Его глаза лихорадочно бегали по строчкам распечатанного письма. Руки тряслись. Тонкие пальцы сжимали пергамент с такой силой, будто хотели смять его и порвать в клочья. Рядом лежал раскрытый «Ежедневный Пророк». Еще мгновение, и он резко вскочив с места, пулей вылетает из Большого Зала под встревоженными взглядами своих друзей.

Кэтрин отчаянно хотелось последовать за ним. Ей очень хотелось узнать, в чем дело, и чем он так расстроен. Этот внезапно нахлынувший порыв был необъясним. После пережитого в Хогсмиде в отношении к нему что-то изменилось. Она уже не чувствовала к нему острую неприязнь и не считала его несносным, самоуверенным, подлым гаденышем. Он открылся для нее в новом свете. Таком ярком и необъяснимом.

Неосознанно прикоснувшись к губам, Кэтрин вспомнила его поцелуй. Она не знала, что двигало им на тот момент. Но не могла не признать, что при воспоминании об этом сердце начинало гулко постукивать в груди. Что это? Откуда взялись все эти ощущения? Что с ней происходит при мысли о нем? Почему становится так жарко, когда она вспоминает прикосновение его холодных губ к своим? Нет, Кэтрин не знала ответов на эти вопросы.

– Драко Малфой… – прошептала она. – Драко…

Ей хотелось снова и снова повторять его имя. Ей хотелось увидеть его глаза. Ей хотелось вновь почувствовать его близость, и это на самом деле пугало.

****

Драко сидел у берега Черного Озера, всматриваясь в идеальную гладь водной поверхности. Губы его были плотно сжаты, брови нахмурены. Все его напряжение Блейз чувствовал даже на расстоянии. Остановившись неподалеку, он не решался подойти. Однако, сделав шаг, привлек к себе его внимание.

Драко чуть развернулся. Медленно поднял на него потемневший взгляд. Застыл, напрягся, словно кобра перед броском. Какое-то время смотрел в глаза, а потом сокрушенно опустил голову. Руки его сжались в кулаки. На тыльной стороне ладони набухли синие вены. Драко был на взводе, Блейз это понимал.

– Ты как? – спросил он, присев рядом с ним.

Драко хмыкнул.

– Они все свободны, – ответил он сиплым голосом. – Пока Дементоры наводили истерию в Хогсмиде, он освободил всех своих последователей.

– Что говорит Люциус в своем письме? – фамильная печать на конверте говорила сама за себя. Потому сомнений не оставалось в том, что Малфой-старший был в числе освобожденных.

Драко некоторое время молчал, пытаясь взять себя в руки.

– Он велит мне явиться в Малфой-Мэнор, – сказал тихо. – Сегодня. В письме говорится, что у Темного Лорда есть для меня поручение.

Блейз нахмурился. Темный Лорд никогда не дает простых поручений. А так как Драко является сыном того, кто по-крупному его подвел, поручение будет из ряда вон выходящим, в этом Блейз не сомневался. Темный Лорд определенно что-то задумал. Ведь не просто так освободил всех приближенных глав аристократических семей. А чему, собственно, удивляться, они ведь все знали, что Драко рано или поздно призовут на службу. И вот этот день настал. Но никто из них даже думать не мог, что это произойдет так скоро.

– Не иди. Наплюй. Придумай оправдание или обратись к Дамблдору, уверен, он поможет, – настойчиво просил Блейз, словно от этого зависела его жизнь.

– Разрешение декана уже есть, – усмехнулся Драко. – Экипаж прибудет через час. Придумывать оправдания нет смысла. Сегодня воскресенье, Блейз, свободный от учебы день. Забудь, я не могу ослушаться. К тому же мне самому интересно узнать, какой чести я удостоюсь на этот раз. Ты лучше скажи мне, почему Пирс не в лазарете?

Драко повернул разговор в другое русло. Обсуждать аудиенцию с Темным Лордом, которая в скором времени состоится, ему не хотелось. Да и о девчонке говорить не хотелось. Достаточно было того, что мысли о ней преследовали его днем и ночью. Но это все, что пришло в голову, чтобы увильнуть от разговора о предстоящей поездке в Малфой-Мэнор. Страх перед этим был слишком велик.

– Она не захотела, – пожал плечами Блейз. – Рана на виске опасности не представляла. Сотрясения не было. А ссадин на руках и коленях как не бывало. Мадам Помфри уговаривала ее остаться в Больничном Крыле до утра, но она наотрез отказалась. Сказала, что прекрасно себя чувствует.

– Да уж, в свое время она достаточно там отлежалась, – вздохнул Драко. – Кстати, тебе еще неизвестно, каким образом она умудрилась пришибить «парочку» Дементоров?

– Нет, – покачал головой Блейз. – Она ничего не помнит.

– Странно все это, – задумчиво протянул Драко. – Как можно использовать данный вид магии и не знать о ней ничего?

– Поверь, я задаюсь этим же вопросом со вчерашнего дня, – усмехнулся Блейз. – Однако в голову не приходит ни одной здравой мысли.

– Интересный она человек, – пробормотал Драко. – Много сюрпризов преподносит.

– Она замечательная, правда?! – улыбнулся Блейз. – Порой непредсказуемая и глупая, но замечательная.

Его восторженный взгляд был направлен, куда-то вдаль Черного Озера. Драко хотелось кричать. Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать его слов. Хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть его блаженной улыбки и блеск синих глаз. Черт побери, ну за что?!

– Я люблю ее, Драко, – услышал он тихое признание, и в этот момент весь окружающий мир рухнул перед глазами. Рассыпался, как песочный домик, превратившись в пыль. Превратившись в ничто.

Драко догадывался. В глубине своей души понимал, что Блейз в нее влюблен. Но все же надеялся, что это всего лишь его больное воображение. И что теперь делать? Что делать со своими чувствами, так внезапно вспыхнувшими? Совесть беспощадно травила, и Драко не в силах был с ней совладать. Он не должен был влюбляться, он не имел права. Но он полюбил. Полюбил так сильно, что от этой любви ехала крыша.

– Слушай, Блейз… – в момент Драко стал грубым. – Говоря все это, ты надеешься получить мое благословение?

Блейз выгнул бровь.

– Не смотри на меня так, – проворчал Драко. – Мое отношение к ней не изменилось.

– И все же я надеялся… – начал было Блейз.

– На что ты надеялся? – перебил его Драко, с резкостью в тоне. – На то, что она станет мне другом?! Я еще не совсем из ума выжил. Она магглорожденная. Она никогда не станет мне другом. И я не понимаю, как ты можешь ее любить. Ты предаешь кодекс своей семьи. Ты предаешь свою семью.

– Она спасла тебе жизнь! – напомнил Блейз.

– И что с того? – хмыкнул Драко. – Я тоже жертвовал собой, когда вышел из паба.

– Тебя никто не заставлял! – сказал Блейз.

– Я не мог отпустить тебя одного, – в ответ бросил Драко.

– Слабый аргумент, – Блейз встал на ноги. Разговор ему совсем не нравился. – Не ты ли говорил, что она помогла тебе многое понять?! Не ты ли утверждал, что ее происхождение уже не является для тебя чем-то грязным?! Ты противоречишь своим словам. Противоречишь своим действиям. И ты прекрасно это осознаешь.

– Заткнись, Забини! – встав с земли, Драко яростно сдерживал порыв врезать слишком разговорчивому другу.

– Ты защищал ее, Драко, – тем не менее, продолжал говорить Блейз. – Ты затыкал рот всем, кто осмеливался ее оскорбить грязным словом. А теперь осуждаешь меня за любовь к ней?

– Жалость и сострадание - все, что я к ней испытываю, – не выдержав, выкрикнул Драко.

– А разве я говорил о большем?! – в тон ему вторил Блейз.

Драко сжал челюсть.

– Чего ты так завелся? – не понимал его Блейз. – Я всего лишь хочу, чтобы вчерашнее перемирие стало постоянным. Потому что теперь тебе не удастся избежать общения с ней.

– Уж не хочешь ли ты сказать… – сощурился Драко.

– Да! – Блейз как никогда был серьезен. – Ты правильно все понял!

На мгновение между ними возникло напряженное молчание.

– Оставь меня, Блейз! Я хочу побыть один! – пробормотал Драко, не в силах больше вести данный диалог.

И Блейз ушел, оставив его одного. Только перед этим бросил ему в спину несколько фраз:

– Ты мой друг, Драко. Не ставь меня перед выбором.

«Ты мой друг, Драко… Друг… Друг… Друг…»
Этими словами совесть еще долго отзывалась эхом в сознании, словно пытаясь донести до него то, что все его чувства к Кэтрин Пирс предательски возмутительны. Хотелось выть от отчаяния. Теперь Драко понимал, каково было Пэнси все эти годы. Теперь он как никогда понимал, что значит любить и не быть рядом с любимым. Что значит смотреть на любимого человека и понимать, что он никогда не будет твоим.

В этот момент Драко презирал себя больше всего на свете. Он ненавидел себя за то, что заставлял страдать Пэнси. За то, что до умопомрачения влюбился в девушку, которую любил лучший друг. За то, что не видел для себя выхода из всего этого безумного омута, в который сам же и нырнул с головой. Прав был отец, когда говорил о том, что любовь является человеческой слабостью.

Но, черт его подери, он не хотел любить. И не хотел чувствовать подобное тому, что чувствовал. Так получилось. Сердце само запустило механизм безудержной слабости. И теперь оно не может, оно не хочет ее отпускать. Она стала единственной верой для него. Драко отдал бы многое, чтобы вновь прикоснуться к ее губам. Чтобы вновь почувствовать тепло ее тела в своих объятиях. Она заставляла его забыть обо всем на свете. Забыть, кто он, и кто она. Забыть, что за стенами школы идет война. Забыть, что его ждут в собственном особняке чудовище и сбежавший отец. Забыть, что есть лучший друг в лице Блейза Забини, которому он многим обязан.

****

Астрономическая Башня встретила ее легким ветерком, тишиной и спокойствием. Это было лучшим местом, чтобы привести в порядок мысли, сквозившие беспощадным потоком невесть откуда, все путая и делая только сложнее. Кэтрин хотела попытаться разобраться в себе, но сомневалась, что ей это удастся. Во всяком случае, попробовать всегда стоит.

Вдохнув свежий воздух, она вглядывалась в осенний пейзаж, который скоро сменит зима. Погода была хмурой. Серые тучи плотным полотном закрыли собой небо и, кажется, вскоре должен был начаться дождь. Кэтрин улыбнулась, почувствовав аромат знакомых духов. Ей всегда нравился этот запах. Его запах. Особенный для нее запах, родной…

– Так и знал, что найду тебя здесь, – Блейз встал рядышком, от него исходило тепло.

– Мне нравится это место, – тихо вымолвила Кэтрин. – Отсюда красивый вид на всю местность.

У нее было задумчивое лицо, немного грустное настроение, и ее явно что-то тревожило. Блейз чувствовал это. Он всегда ее чувствовал. Он всегда мог понять ее. Даже тогда, когда она просто молчала. Он выучил ее как свои пять пальцев. Он читал ее как раскрытую книгу…

Блейз с точностью мог сказать, когда у нее есть настроение, а когда его нет. Он знал, что она ест на завтрак, на обед, на ужин. Он знал ее любимый напиток и запах ее духов. Но понять, что она чувствует по отношению к нему – не мог. Как ни пытался, не мог.

Блейз не знал, чувствует ли она то же, что и он. Стучит ли ее сердце в такт с его сердцем. Закипает ли у нее в жилах кровь каждый раз, когда они стоят рядом, наслаждаясь близостью друг друга. Ничего из этого Блейз не знал и это сводило с ума, голова порой шла кругом.

– Что тебя тревожит? – спросил он, наблюдая, как ее волосы колышутся на ветру.

Она редко собирала свои волосы, и ему это нравилось. Нравилось смотреть, как ее завитушки, словно пружинки, задорно подпрыгивают при ходьбе. И совсем не нравилось, когда в ее глазах отражалась печаль.

– Все в порядке, – солгала Кэтрин без зазрения совести, и от этого почему-то стало обидно.

– Не ври мне никогда, ладно?! – ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался ее тихий голос.

– Пожиратели сбежали из Азкабана. Столько невинных пострадало из-за них. Скажи, Блейз, почему этот мир так жесток? Почему люди причиняют друг другу боль? Ведь это неправильно. Все равны перед законом Божьим. Неужели они не понимают, что за все зло, которое они кому-либо причинили, им воздастся вдвойне?

Ветер подхватывал ее слова и уносил далеко-далеко, словно пытался донести до нее, что не все в этом мире должно быть таким идеальным, каким она это все представляет.

– Такова жизнь, – ответил он ей. – Кто-то умирает. Кто-то живет. Добро и зло всегда будут вести друг с другом войну. Мы же - всего лишь их пешки, через которых они действуют. Мы не в силах что-либо изменить. Это как… партия в шахматы. Побеждают либо белые, либо черные.

Блейз иногда удивлялся, самому себе. Ведь никогда раньше не задумывался о смысле жизни. Думал лишь о себе и о своем благополучии. Он всегда был эгоистом, удовлетворяя только свои потребности и желания. Но она заставила его повзрослеть и пересмотреть свои приоритеты.

– Жизнь - не игра, – голос ее дрогнул. – Так не должно быть.

Кэтрин неожиданно даже для самой себя стала плакать. Словно это она во всем виновата. Будто это из-за нее все происходит. Она не понимала, что на нее нашло. С самого утра на душе было паршиво. Непонятное отчаяние накатило внезапно, открывая для нее мир, пропитанный злобой, алчностью и мраком. И, не смотря на то, что она пыталась скрасить его светлой надеждой, вера постепенно угасала, оставляя после себя лишь обгоревший фитиль.

– Прекрати, – ласково прошептал Блейз, прижимая ее к своей груди, зарывшись лицом в ее волосы. – Прекрати, пожалуйста. Перестань понапрасну терзать себя. Твои слезы причиняют мне боль.

– Скажи мне уже, наконец! – выпалила Кэтрин, глядя в его лицо. – Скажи, что ты чувствуешь! Скажи мне, Блейз!

Ей было необходимо знать это прямо сейчас. Потому что она так запуталась. А от его ответа так много зависело.

– Разве ты не понимаешь? – спросил он тихо. – До сих пор не поняла?

Минутная тишина. Лишь звуки дуновения ветерка, шелест листьев, и… его прорвало. Блейз больше не мог молчать. Слишком долго молчал.

– Я люблю тебя! – признался он, глядя в ее глаза. – С каждым днем, с каждой минутой, все сильней и сильней. Ты для меня - все. Воздух, которым я дышу. Земля, по которой хожу. Солнце, которым согреваюсь. Я люблю тебя, Кэтрин. Люблю всей душой. Ты стала моей жизнью. Ты стала смыслом моей жизни.

Кэтрин молчала. Она просто не знала, что ответить ему, хотя в голове крутились тысячи фраз. Он дорог, он нужен. Но взгляд серых глаз невозможно было забыть.

Все запуталось еще больше. От его ответа на самом деле ничего не зависело. Она сама должна была найти выход, которого не видела среди всего бардака в собственном подсознании.

Любила ли она Блейза Забини? Возможно! Вот только это «возможно» не давало покоя, потому что теперь ее сердце трепетало при мысли о другом человеке.

– Прости…

Кэтрин покачала головой, давая понять, что еще не готова быть рядом с ним, и… развернувшись, сбежала. Сбежала, как последняя трусиха, зная, что причиняет ему боль.

Эти серые глаза… она не могла их забыть. Они запали в душу, переворачивая все с ног на голову. Всего один поцелуй привнес столько изменений в ее распорядок, оставив в сердце опечаток неизведанных чувств. Чертов сероглазый Демон…

Задыхаясь от бега и давясь слезами, она остановилась в коридоре третьего этажа и невидящим взглядом уставилась в большое окно, не зная, что этот Демон сейчас горит в собственном аду, заживо сжигая самого себя.

****

Сидя на полу в своей комнате, Пэнси Паркинсон потягивала уже четвертый стакан огневиски, пялясь в большое зеркало, стоящее прямо напротив. Вокруг нее были расставлены рамки, в которых красовались колдографии друзей и родителей. Голова уже шла кругом. Перед глазами все плыло. Но она продолжала себя добивать.

Интересно, что скажут однокурсники, увидев ее в таком состоянии? Ведь серьезная и следующая школьным уставам Пэнси Паркинсон всегда была противником алкогольных вечеринок. Она никогда не налегала на спиртное, но сегодня отчаянно хотелось выпить и забыться. Душа слишком сильно болела, и сердце разрывалось на части.

– А кого это вообще волнует?! – разбивая стакан об каменный пол, усмехнулась Пэнси. – Кому вообще есть до меня дело?! – взяв бутылку, стала она пить прямо из горлышка. – Ты никому не нужна, идиотка! Вообще никому! – со смехом разговаривала со своим отражением Пэнси. – Посмотри на себя! Ты… жалкая… неудачница!

Все в ее жизни шло не так, как она того желала. Все слишком сложно и неправильно. Все запутано так, что распутать не было сил. Да и не хотелось, слишком устала. Быть покинутой и одинокой – что может быть хуже?! Ее бросили, оставив совсем одну.

Теодор все свое время проводил с Кристен Паркер. Блейз носился за Грязнокровной девкой. А Драко… ее Драко… Он был потерян уже навсегда. Полюбив другую, он оставил после себя лишь пустоту и разочарование, от которых хотелось на стену лезть.

– Дра-ааа-ко-ооо… – хихикнула Пэнси, взяв в руки рамку с его колдографией. – Ты козел! Ты самый настоящий козел! – язык заплетался, она уже не понимала, что несет. – Ты знаешь, сколько времени и сил я потратила, чтобы добиться хоть чуточки твоего расположения? Ты не представляешь, сколько слез я пролила из-за тебя? Ай, что я говорю! Тебе всегда было на это плевать! Ты самодовольный, эгоистичный кретин! – сделав пару глотков обжигающей жидкости, Пэнси широко улыбнулась. – О! – воскликнула она радостно и, отстав от колдографии недовольного Драко Малфоя, взяла в руки другую рамку, откуда на нее с укором смотрел мужчина средних лет. – Салют, папка, папочка, папуля! Как провел каникулы в Азкабане? Тебя там хорошо кормили? Я очень скучала, правда! Но все же надеялась, что ты пробудешь там подольше!

Отец был единственным человеком, которому Пэнси могла беспрекословно довериться. Она любила его больше матери. Она боготворила его и всегда безоговорочно подчинялась. Он делал для нее все возможное и невозможное. Он терпел все ее капризы и исполнял все ее прихоти. Так, казалось, она должна радоваться его свободе, но нет. Она была огорчена. Огорчена, потому что с освобождением отца настал конец ЕЕ свободе и права выбора.

– Мне очень плохо, – проскулила Пэнси. – Ты не представляешь, как мне плохо, пап. Вот ты сейчас хмуришься и не знаешь, как мне плохо. Тео бросил, Блейз бросил, Драко… тоже бросил. Они все меня бросили.

Душераздирающая боль с каждой секундой увеличивалась, разрывая ее на части. Как же хотелось мертвого спокойствия и умиротворения. Но нельзя. Надо быть сильной, не смотря на то, что внутри все постепенно погибало и вымирало, не оставляя ничего живого.

– НЕНАВИЖУ!!! – воскликнула Пэнси, бросив в зеркало колдографию отца. Зеркало тут же покрылось множественными трещинами. – ВСЕХ НЕНАВИЖУ!!! – взяв бутылку, она стала размахивать ею, разбивая оставшиеся колдографии.

Она давно не плакала. Она запрещала себе плакать. Она надела на себя прочную маску с натянутой улыбкой, скрывая свои страдания. Но маска слетела, сломалась, разбилась. Она не смогла ее удержать. Сложившись пополам среди битого стекла, Пэнси разрыдалась.

– Почему? – шептала она, захлебываясь слезами. – Что я сделала не так?

Она с силой била кулаками по разбитому стеклу, оставляя кровавые порезы на руках. Она не чувствовала стекол, вонзающихся в кожу. Не чувствовала ничего кроме боли, обиды, злости и разочарования. Она ненавидела себя за свою слабость. Она ненавидела себя за то, что вообще появилась на свет.

****

Теодор Нотт лежал в кровати, крепко сжав в своих объятиях спящую Кристен Паркер. Он с нежностью и переполняющей его любовью в глазах изучал каждую черточку ее идеального лица, каждый изгиб ее идеального тела. Он ласково улыбался, перебирая пальцами светлые пряди ее волос, очерчивая контур ее алых губ, чувствуя тепло ее нежной кожи. Он готов был пойти за ней на край света, готов был сорваться с обрыва.

Он готов был принять приготовленную для него участь Пожирателя Смерти, без страха, без обид и без всяких сомнений, только бы она была рядом. Тихонько поднявшись с уютной постели, не без труда оторвавшись от желанного женского тела, Теодор натянул на себя штаны. Подойдя к журнальному столику, взял в руки конверт. Сломав фамильную печать, распечатал письмо, присланное отцом.

– Что?! – едва не воскликнул, вчитываясь в строчки. – Невесту подыскивают?! Черт, старик, видимо, в Азкабане совсем умом тронулся, раз уж решил женить меня раньше времени.

Дочитав письмо, Теодор отложил его в сторону, задумчиво глядя куда-то сквозь стену. Конечно, он знал, что в аристократических семьях совершеннолетие означает не только взрослую самостоятельную жизнь, но и неизбежную помолвку. Вот только не радовала его участь быть женихом для незнакомой девушки, он хотел сам выбрать себе спутницу жизни. Однако по древним традициям, которых придерживались все чистокровные семьи, именно родители выбирали вторую половинку для своего чада, так что же теперь делать?!

Тут Теодора словно по голове стукнули. А что, если у этого чада уже есть вторая половинка, из столь же благородной семьи? Кристен Паркер чистокровна, красива и, наверняка, богата. Она вполне подходила по всем критериям, к тому же принадлежала к весьма известному роду. Точно, он так и поступит. Напишет отцу о том, что невеста нашлась. Правда, чуть позже. Сейчас ему хотелось вновь насладиться желанной девушкой. Вновь обнимать ее, быть в ней, раствориться в ней.

Тихо подкравшись к кровати, Теодор залез обратно под одеяло. Спящая Кристен, почувствовав его рядом, пододвинулась ближе. Прижалась к нему всем своим телом, она блаженно вздохнула. Теодор улыбнулся, потянувшись за поцелуем. Однако улыбка быстро померкла, когда его лицо опалил обжигающий шепот произнесенного имени. Не его имени…

Драко!
Драко Малфой!
Она назвала его Драко!

Теодор резко отстранился, не заботясь даже о том, что от столь бесцеремонного поступка Кристен может проснуться. Он не мог поверить в услышанное. Влетев в ванную комнату, Теодор плеснул в лицо холодную воду. Вцепившись в раковину, он взглянул в свое отражение в зеркале. На руках стали набухать вены, а в широко распахнутых глазах читалось недоумение и страх. Неужели она все это время думала о…

Нет!
Чушь!
Ему всего лишь послышалось!

Но отчего же тогда все внутри так тревожно сжимается? Отчего вдруг сердце начало так беспокойно колоть? Теодор закрыл глаза и глубоко вздохнул. Факт остается фактом. Его назвали Драко Малфоем!

****

Все истории, как правило, с чего-то начинаются. У каждой должно быть свое начало. Своя отправная точка, с которой события начинают развиваться по нарастающей, закручиваясь водоворотом и захватывая все новые и новые действующие лица, словно пьеса, актерский состав которой постоянно меняется, завлекаемый перипетиями сюжета…

Все так же стоя у окна, Кэтрин Пирс всматривалась в пасмурное небо, окрасившееся в цвет серых глаз. В небо, готовое разразиться ливнем слез и печали. Она всматривалась и старалась разглядеть в нем родные синие всполохи. Но небо лишь беспечно и холодно насмехалось над ней его улыбкой.

Небо притягивало, небо манило, небо заставляло сердце болезненно сжиматься в груди, вытесняя собой постепенно угасающий Цвет Надежды. А ведь этот цвет был так необходим, так нужен. Как воздух, как вода, как жизнь.

Разве можно за один короткий миг упасть в пропасть и не знать, как оттуда выбраться? Разве может один необдуманный поступок человека заставить изменить своим чувствам? Кэтрин не знала. Но то, что сейчас происходило с ней, было явным ответом на все эти вопросы, однако принимать это совсем не хотелось.

Блейз… ей нужен только Блейз… Она готова была пойти за ним, но, последний раз взглянув в окно, вновь попала в плен серых глаз. Его глаз…

Знаете, как поется в одной песне? Он и она – картина в черно-белых тонах, в истории с названием – «Любовь». Вот точно так же и здесь. Это мучительно сладкое чувство, нагрянув в гости, когда меньше всего ждут, пишет свой сценарий для двоих, а может, для троих, или вообще для нескольких персонажей, с поистине садистским удовольствием продумывая очередные детали, повороты и бетонные перекрытия. Кто-то продолжает нестись на полной скорости дальше, поймав нужную волну и повернув именно там, где было нужно. А кого-то размазывает по стеночке…

Черная карета с выгравированным фамильным гербом на дверце в виде витиеватой буквы «М», остановилась у входа школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, ожидая своего пассажира, шедшего по каменным плитам. Укутанный в дорожную мантию Драко Малфой не спеша шагал навстречу своей судьбе, которая уготовила для него много неприятных сюрпризов.

Открыв дверцы экипажа, он в последний раз оглядел замок, всматриваясь в большие витражные окна, в одном из которых увидел ЕЕ – такую далекую и недосягаемую Мечту. Она смотрела прямо на него, околдовывая и забирая в плен его сердце. Смотрела и не понимала, что теперь это сердце принадлежит только ей.

Драко отчаянно хотелось остаться. Быть рядом с ней, здесь и сейчас, но… еще один взгляд серых глаз, устремленный ввысь, чтобы запечатлеть ее образ в своем сознании, и он садится в карету, которая стремительно начинает увозить его в Ад.

Судьба никогда не сталкивает два одиночества просто так. Всегда есть какая-то цель или скрытый мотив, хитро спрятанный между строк. Нужно только разглядеть его, и тогда все сразу станет ясно и просто, как и любая гениальная вещь. И даже если разделить миры, социальные статусы, сословия, нормы и принципы – любви чихать на это с самого большого небоскреба. Она не смотрит на цвет кожи и пол. Не делает расовых различий. Она просто заставляет думать друг о друге шестьдесят одну секунду в минуту. Заставляет прислушиваться к каждому звуку, эхом отдающемуся в гулкой тишине, в надежде услышать такие знакомые и близкие сердцу шаги…

Стоя на Астрономической башне, Блейз Забини всматривался в прозрачный занавес дождя, громко ударяющийся о землю. Не обращая внимания на промокшую одежду, он ждал… он надеялся, что она вернется. Но надежда с каждой секундой таяла, как свеча, оставляя после себя лишь расплавленный воск.

Непонятная тоска и печаль, забираясь глубоко в сознание, сверлили в нем дыры. Он не знал, как понимать ее поступок. Не знал, что значило ее «Прости». Не знал, отчего она вдруг стала казаться такой далекой, чужой и отстраненной. Но точно знал, что что-то пошло не так. Что-то вдруг изменилось.

Жалел ли он о том, что признался ей в своих чувствах? Нет, не жалел. Не жалел, несмотря на то, что взамен получил лишь взгляд, полный сожалений, и холодную пустоту в ответ. Он готов был бороться за нее. И он будет бороться.

Мы привыкли в большинстве своем валить происходящие с нами беды на магнитные бури, неудачный парад планет и все в таком же духе. Но разве это так сложно – остановиться хоть на мгновение, замереть и подумать о том, что же мы делаем не так? Где была та самая ошибка, с которой все начало валиться из рук, нарастающим снежным комом захлестывать с головой, не давая свободно вздохнуть? Философствовать можно вечно, находя все новые и новые аргументы, гипотезы, подтверждения и постулаты, непреложные каноны и все в таком же духе. Но люди – такие создания, которым постоянно что-то мешает…

Сидя под струями холодного душа, Пэнси Паркинсон продолжала рыдать, уткнувшись лицом в колени. Холодная вода больно обжигала кожу даже через одежду, которую она не потрудилась снять. Руки распухли, и вода, что смывала с них кровь, отчетливо показывала багровые синяки и глубокие язвы, внутри которых поблескивали мелкие осколки.

Но это ничто по сравнению с душераздирающей болью, от которой она сходила с ума. Жалость к самой себе убивала, постепенно ввергая ее в омут безудержного сумасшествия. Она не знала, как выбраться из ямы отчаяния. Не знала, как отпустить обиду и злость.

Задавали ли вы себе хоть раз вопрос – когда я перестал верить в сказки? Когда ушла эта детская, безоговорочная, не подлежащая сомнению вера в лучшее? Почему мы разучились мечтать и надеяться на то, что осталось еще место для счастья в нашем мире, насквозь пропитанном цинизмом и отрицанием? Говорят, такие вопросы из разряда вон риторических. Но что, если однажды кто-то спросит себя о подобном? И что, если ответ все же будет получен? Во что выльется подобный диалог себя с собой, когда лежат в руинах города и дымятся на осколках цивилизации Надежды, проигравшие в войне без победителя?

Сидя в своей спальне, Теодор Нотт старался отогнать от себя плохие предчувствия, касающихся Кристен Паркер. То, что она назвала его Драко Малфоем, не просто насторожило, но и заставило усомниться в ее искренности. Не могла она случайно назвать его именем Драко Малфоя. Случайности здесь вообще быть не может. Искренне любящая девушка никогда не назовет своего мужчину чужим именем.

Теодор не был суеверным. Но сейчас что-то подсказывало, что-то буквально нашептывало ему на ухо, что все связанное с ней не является реальностью. Ощущение предательства и лжи чувствовалось за версту. И это на самом деле злило и раздражало.

Жизнь – редкая стерва, не находите? Иногда создается такое впечатление, что ей просто в радость тыкать нас носом в закон всемирного свинства. И как же легко ошибиться, принимая ложь за истину. Однако иногда лучше быть обманутым, чем принять болезненную правду, способную разрушить с трудом построенный мир.