1. Ремус Люпин, 30-10-2013.

- Что, гордишься собой, Люпин? – Игнатиус Нотт, кузен недавно арестованного Теодора Нотта-младшего, сверлит меня ненавидящим взглядом. – Мразь, шавка аврорская! Хвост подлиннее отрасти, чтоб вилять им перед знаменитым крестным!
Ученики перестают есть и оборачиваются к слизеринскому столу. Все мы понимаем, что происходит. Совсем недавно сотрудники Гарри Поттера сумели отследить и перекрыть пути доставки опасных темных артефактов из Южной Америки. Крестный говорил, что большинство этих вещиц – просто мелкопакостные куклы, способные вызвать у жертвы головные боли, уныние, нервный тик, раны и прочие нерадостные, но и не смертельные вещи. А вот найденная среди них пара редчайших древних золотых масок могла творить самую жуткую разновидность темной магии: подчинять сознание любого, кто хотя бы возьмет их в руки, и будить всю злобу, на какую только способен человек. Последствия были самыми разными: от банальных драк в «Кабаньей голове» - и до попытки взорвать станцию Лондонского метро. Последнюю, кстати, чудом удалось предотвратить – ведь кто заподозрил бы самого Гарри Поттера в любом антимаггловском проступке, не говоря уж о массовом убийстве? Но об этом знают немногие. А как его, околдованного этой чертовой маской, остановили – знаем мы только мы с крестным, Кингсли Шеклболт да мадам Грейнджер-Уиззли. Причем здесь я? Да почти ни при чем. Но после пережитого я как-то сильно проникся тревогой крестного. И в самом деле, немного помог…
Я ведь хоть и не метаморф, как была мама, но нашел способ изменить внешность... В общем, прикупил в одной захудалой с виду лавчонке в Косом переулке еще пару кукол, вроде бы для того, чтоб девушку присушить. А по ходу приметил несколько мелочей и крестному их изложил – подробно и красочно … Он сначала пообещал запереть меня на месяц под домашний арест, а потом собрал авроров и велел повторить все как можно детальнее.
Дальше события развивались без меня. Обидно даже! «Слишком рискованно! У тебя, Тедди, нет нужного опыта!» – вот что сказал Гарри. Нет, ну чей бы дракон шипел, а чей и помолчал бы! Он в свои четырнадцать с самим Волдемортом сражался! Ну, кто бы сомневался – мерзавцев разоблачили и арестовали. Позавчера Нотта упекли в Азкабан, в соседнюю с отцом камеру, а старик Эйвери-младший умер при аресте. И Перси решил подсуетиться – чего-то там наплел Министру, и вышла мне благодарность от самого Кингсли Шеклболта. И статья о моих «подвигах» в «Пророке». Теперь вот получаю заслуженное. Во всех смыслах – ведь не всем по душе то, что делает мой крестный. Малфои, те открыто заявляют, что темных артефактов никто в глаза не видел, а дело раздули просто из-за того, что Нотт не захотел делиться с Поттером прибылью «от совершенно законной торговли». Бред больного гиппогрифа, конечно - но некоторые верят…
Самый светлый момент в этой истории – Виктория Уиззли теперь смотрит на меня совершенно иначе! Вот и сейчас она первой срезает зарвавшегося нахала.
- Им гордится весь Хогвартс! – кричит она. – А ты радуйся, что тебя не заперли вместе с твоим подонком-кузеном!
Я молча любуюсь ею. Великий Мерлин, откуда такая красота и берется-то? Не та, холодная, слепящая, что у ее матери – а ясная, солнечная. Вот, кажется, не делает ничего особенного - пройдет, улыбнется – а словно теплее становится вокруг. Я обожаю ее. Ее все обожают, но как-то издали, словно боятся. А для меня она – одна-единственная, я это знаю. И она тоже узнает – как только я отважусь сказать об этом. Трудно, говорят, подойти к незнакомой девушке – и признаться, что она тебе нравится. Может быть. Но легче ли сказать о своих чувствах той, с которой вырос вместе – и быть услышанным? Не мне…
Она ловит мой взгляд, улыбается, и я словно вырастаю. Да я готов на все – лишь бы она так улыбалась мне. Рыжие волосы светятся, как у вейлы, а глазищи – утонешь…
- Мой кузен посажен не пожизненно! – довольно громко шипит Нотт, - Вот выйдет на свободу – всем вам не поздоровится.
И с нехорошей ухмылкой добавляет:
- Кто доживет, конечно.
- Пошипи еще, змееныш! – насмешливо бросаю я.
- Уж лучше змееныш, чем легавый! – парирует он.
- Чем это лучше?
- Чем легавый! Чем нищий! Чем волчий выродок, никому не нужный, кроме старой сумасшедшей бабки!

Это не впервые. Для одних я – сын героев, для других – сирота, заслуживающий сочувствия. Но когда я поступил в Хогвартс - несколько семей забрали оттуда детей. Кто распустил слух, что я - тоже оборотень, как и мой отец, – до сих пор неясно, но забыть о нем мне не дают. Волшебная палочка сама прыгает мне в руку, а красная искра оглушающего заклятья уже горит на ее кончике, когда вмешивается директриса.

- Люпин! Нотт! Прекратить! - голос Макгонаголл явно усилен заклинанием. – По пять баллов со Слизерина и Гриффиндора. И если я еще хоть раз замечу подобное – провинившиеся не отделаются простой отработкой!
- Пошлете его к родичам в Запретный лес, госпожа директор? – льстиво уточняет Нотт.
- ОБА провинившихся будут наказаны по всей строгости, - все так же громогласно объявляет старуха. И уже нормальным голосом добавляет: - Так что на вашем месте я бы хорошенько подумала прежде, чем продолжить ссору.
Я бросаю на нее злобный взгляд. Нет, я знаю, что у нее работа такая – но неужто нельзя понять, что тут не до дисциплины?! Он оскорбил моего отца, мать, бабушку – и это должно сойти с рук?!
- Я понял, госпожа директор, - заверяет Нотт.
- Я прослежу за тем, чтобы он понял, - чуть слышно бормочу я.
- Люпин, после обеда зайдите ко мне, - объявляет директриса.
Я зажмуриваюсь и считаю до десяти – а потом упрямо повторяю: «Он у меня поймет!» Макгонаголл только качает головой.
После обеда я плетусь за ней в директорский кабинет.
- Миндального тритона? – почти радушно спрашивает директриса.

Я беру печеньку даже не из вежливости, а потому что Виктория научила меня понимать по ним настроение Макгонаголл. Хитрость невелика: если она сердится больше для виду и для профилактики нас от разгильдяйства – тритон мягкий и вкусный, если же зла по-настоящему – давись сухарем. Сейчас печенье теплое и пахнет домом. Я надкусываю его – и чуть не сплевываю. Горькое, как полынь. Такого еще не было!
Старуха качает головой и улыбается – не обычной своей похожей на нервный тик полуулыбкой, а почти так, как моя бабушка. И взгляд такой же – серьезный донельзя и чуточку испуганный.
- Знаешь, Тед, - незнакомым мне пристыженным тоном говорит она. – Не мне бы упрекать тебя за горячность и требовать сохранять спокойствие и выдержку…
Что да - то да! Гарри с Джинни порассказали мне о ней. И как она палачихе Амбридж веселенькую жизнь в Хогвартсе устроила, и как, защищая Хагрида, одна на пятерых Авроров понеслась, и как дралась с самим Вольдемортом… Невероятно осторожная женщина, что сказать!
- Но, быть может, именно поэтому ты отнесешься к моим словам внимательнее! – Говорит она. – На твоем месте я сейчас была бы наблюдательна и осторожна.
- Почему я должен осторожничать? – взрываюсь я. – Пусть он выбирает, на кого нападать!
- Этого я и боюсь, - отвечает Макгонаголл. – Что затаивший злобу человек выберет – и за твои поступки пострадает кто-то очень тебе дорогой. Подумай об этом, Тед. А сейчас иди, прогуляйся.

От нее я ждал чего угодно, но не этого. Сказать мне нечего, а потому молча киваю и выхожу. В гостиной факультета почти пусто, все ловят последние солнечные деньки октября. Я тоже выбираюсь из замка и иду на звук голосов.
- Нет, Нотт, это ты следи за своими словами! – от крика Виктории разлетаются стайки испуганных птичек. – Он – герой, а никакой не мародер! И в отличие от тебя не торгует черно-магической дребеденью!
- Вот-вот, ни себе, ни людям!
- Ты полный идиот? В этих куклах – темная магия! А твой кузен – хуже мародера, он наживается на чужой злобе!
- Чушь! Никто никого не заставляет покупать эти куклы! А племянников моих теперь кто прокормит? Люпин? Ух, тварь, волчара позорный, оборотень!
- ОН НЕ ОБОРОТЕНЬ! – кричит Виктория. – А БЫЛ БЫ – ВСЕ РАВНО ОН В СТО РАЗ ЛУЧШЕ ТЕБЯ!
- Оборванец, невежа, министерский доносчик, - ядовито замечает подошедший Забини. – Лучше самых сильных и чистокровных магов страны? Да, только влюбленная дура вроде тебя и способна так думать!
Он тоже зол, но по другой причине. На самом деле Забини плевать и на мой «донос» и на чистоту крови – но не на слова Виктории. Он ведь сам уже не первый год хотел бы быть для нее лучшим, а то и единственным.
Виктория замечает меня, круто разворачивается – и вдруг оступается, да так, что мне приходится ловить ее в охапку.
- Идем к озеру, - с улыбкой говорит она мне. – Ну их, придурков.
- Ну их, - довольно громко соглашаюсь я.
Никто не возражает и даже подначки вдали от учителей как-то быстро закончились. Ведь в боевой магии я сейчас лучший не только в своем выпуске, но и среди старшеклассников. И это не странно. Ведь к моему образованию приложили руку и Гарри Поттер, и Грейнджер-Уиззли, да и то, что моя мама была Аврором, наверняка помогает…

Мы с Викки бродим по берегу, бросаем камешки в озеро, болтаем о пустяках, гадаем, что придумают учителя для обещанного бала в Хеллоуин.

- Тед, а ты уже выбрал, с кем пойдешь? – спрашивает Виктория.
Я от неожиданности спотыкаюсь о корягу и сажусь прямо в песок. «Выбрал!» Смешная она… Да разве мне нужен хоть кто-то еще?
- Я…
Горло предательски пересыхает, я прокашливаюсь и, глядя на нее снизу вверх, бормочу:
- Я хотел пригласить тебя… Но если тебя уже пригласили…
- Боунс, Спинетт, Нотт, Забини, Томас… Продолжать?
Я молча качаю головой. Дурак, тянул до последнего… Да и не тянул бы - какая разница? Ну что ж, не пойду на бал. Не смогу я спокойно смотреть, как она с Боунсом будет фри-флай отплясывать, или слушать байки Спинетта. О песнях Томаса вообще промолчу – они мне самому нравятся. Если только не для Викки написаны.
- Но я им всем сказала, что иду с тобой, - неожиданно продолжает она и пытается сесть рядом.
- Замерзнешь! – я сбрасываю свой шарф, увеличиваю его и стелю получившийся коврик на песок.
- Вот за что я тебя люблю, - улыбается Виктория.
Я вздрагиваю и отворачиваюсь. Такая простота для меня значит только одно: я ей как брат, и вряд ли стану кем-то более важным. Наверное, так правильно. Ее отец и мать - самые высокооплачиваемые сотрудники Гринготса, а моя бабушка без помощи друзей вряд ли смогла бы содержать даже наш маленький домик. К тому же беспричинные, но неистребимые слухи о том, что я – оборотень закрыли передо мной многие двери.
Цепкие пальцы с острыми ноготками впиваются в мои уши, вынуждая повернуть голову. Слезы Виктории падают мне на щеку.
- Тед, - ее лицо слишком близко от моего, дыхание обжигает, - если я и для тебя только глупая влюбленная второклашка…
- Влюбленная? В кого?
Слова вылетают прежде, чем я начинаю соображать. Похоже, тупость по этой части – черта семейная, уж бабушка-то мне об отце порассказала... Викки вскидывается и начинает изо всей силы колотить меня в грудь.
- Тед! – удар. – Люпин! – еще удар. - Ты! Болван! – двойной удар. - Медведь! - барабанная дробь. - Тупица!
Она разворачивается и неловко бежит по песку. Я все еще не верю себе – но, конечно же, догоняю. Сгребаю в охапку маленькую на удивление ладную и ловкую фигурку. Она пытается вырваться, я тычусь губами куда-то между ухом и виском и шепчу:
- Я болван, - поцелуй, - и тупица, - еще поцелуй, на этот раз в упрямую кудрявую макушку. – И волчара по…
Она изворачивается, явно изготовившись для крепкой оплеухи, и я тут же отпускаю ее. Но маленькие изящные ручки намертво вцепились в мою мантию. Она с неожиданной силой встряхивает меня и грозным тоном сообщает:
- Я никому никогда не позволю говорить гадости о Теде Люпине! Даже ему самому.
Я склоняю голову. Ее губы находят мои – и я по-идиотски замираю с полуоткрытым ртом. Я никогда еще не целовался с девушкой по-настоящему, и сейчас больше всего на свете боюсь сделать что-то не то. Ее тонкий острый язычок скользит у моих зубов, и я забываю, где я и кто я. Есть только мы. Всегда. Это так просто, что не может быть неправильным.
Она освобождает губы – глотнуть воздуха – и счастливо, но чуть насмешливо улыбается. Губы припухли, волосы, обычно уложенные в хитроумную прическу, рассыпались по плечам.
- Прости, Викки… Я просто не умею лучше.
- Да, - серьезным, почти макгонаголлским тоном говорит она. – Случай запущенный. Жутчайшие пробелы в образовании! Придется срочно наверстывать.
На долю секунды меня обжигает ревнивая догадка, но я уговариваю сам себя, что все дело в вейловской крови, а Бен Томас тут совсем ни при чем… А если и причем – то он в прошлом… Там и останется, если я не буду тупить.
- Хоть сейчас…
- Немного практики не помешает, - улыбается она, и мы тут же приступаем.
От этого серьезного и важного занятия нас неожиданно отвлекает появление довольно крупной серебристой рыси-Патронуса. Она останавливается в полушаге от нас и говорит голосом Арлетты ИгмуГлеза, другими словами, Рыжей Рыси, нашей учительницы защиты от темных искусств. Да-да, той самой… Ну вы же все слышали, что наш Министр таки нашел себе невесту – в Америке? Но это их дело, а что маг она потрясающий, даже Гарри Поттер признает… Мы уважаем ее и слегка побаиваемся – еще бы, она тоже анимаг! Для тех, кто не понял: она с удовольствием откликается на обращение "Профессор Рысь!"
- Мистер Люпин, - говорит рысь, - сегодняшние дополнительные занятия по Защите переносятся на послезавтра.
- Ты – берешь – дополнительные – по защите?! Зачем?!!
- Затем, - серьезно объясняю я, - что до сих пор не умею вызывать Патронуса.
Это правда. Все, на что я способен – серебристый дым, а этим ни дементора не отпугнешь, ни весточку не передашь.
- Куда ты так торопишься, Тед? Это же высшие уровни! Их даже на ТРИТОНах не требуют!
- Нужно, - отвечаю я.
Нет настроения объяснять, что это заклятье – негласный проходной балл при отборе будущих авроров, а другого пути для себя я не вижу. Притом, что ты можешь быть фантастическим мастером зелий или трансфигурации, можешь знать все на свете чары – и все же, если не умеешь вызывать Патронуса – ищи любую другую работу. Когда мне было семь, я попытался спросить у Гарри, почему так. А он серьезно ответил: «Настоящие авроры знают ответ, но никому его не говорят» Я догадываюсь, почему. Но объяснять – язык не повернется…
Остаток вечера мы с Викки проводим вместе и расходимся по спальням уже за полночь.
Я долго не могу уснуть, а когда засыпаю под утро – вижу странный сон. Серебряная луна освещает опушку Запретного леса, и я иду туда. Кровь стучит в висках, сердце готово выпрыгнуть из груди. Почти рядом воют волки – и я понимаю, это не звери… Вдруг прямо передо мной из травы поднимается одно из этих жутких существ – и указывает взглядом на…

2. Ремус Люпин. 31-10-2013

- НЕ-Е-Е-Е-Т!!!
От моего крика просыпается весь Гриффиндор. Староста, Бен Томас, битый час допытывается, что меня так напугало – но я не признаюсь. Это просто страшный сон, повторяю я как заклинание. Не буду больше есть курицу с кэрри на ночь. И принимать слова Макгонаголл так близко к сердцу – тоже. Это же Викки! Ну кто захочет причинить зло – ей?
Я отправил Викторию отсыпаться, а сам почти убедил себя, что бредил.
А за завтраком мы вместе полюбовались на украшения Общего зала. Огромные ярко-оранжевые тыквы, витающие под потолком, испускали тревожный мерцающий свет. Притом каждая из них легко и непринужденно могла бы стать каретой для Золушки, даже увеличивать не нужно. Летучие мышки с неправдоподобными салатовыми глазами стайками проносились над нами в поисках съестного или пытались уцепиться за парящие под наколдованными облаками свечи и повиснуть на них…
Мы терпеливо выслушали лекцию профессора Макгонаголл о достойном поведении на предстоящем балу и разошлись по аудиториям.
День прошел на редкость бестолково. Я думал о Виктории, о своем сне… Я умудрился разгневать профессора Лонгботтома и схлопотать у него отработку – впервые с начала учебы... В общем, вы поняли! Странно, что и профессор понял мое состояние. По крайней мере, когда я явился к нему - отправил поливать поющие орхидеи, а когда закончил - позволил мне взять одну для себя. Очень щедро, скажу я вам – цветы редчайшие, насквозь волшебные и жутко дорогие! Ходят слухи, сам профессор Лонгботтом в 97м чуть не вылетел из Хогвартса за то, что умудрился утащить один такой цветок для своей невесты. Еще бы я не взял – Виктория ими бредит! И прямо из теплиц отправился ужинать.
Я опоздал – Бен Томас нахально занял место рядом с Викки и сейчас с невероятно увлеченным видом нашептывает ей что-то забавное. Я усаживаюсь на другом конце стола, но поднимаю орхидею в воздух и отправляю ее в полет. Рыжий в пурпурную крапинку похожий на диковинного мотылька цветок порхает над столом, стряхивая золотистую пыльцу. Она, если верить древним легендам, дарит людям радость, силу и стойкость. Этот цветок, в отличие от многих своих собратьев, пахнет настолько неповторимо приятно, что профессор Лонгботтом называет это запахом чуда. Несколько удивленных и восторженных вскриков все же отвлекают Викки от беседы. Теперь она с почти детским восхищением наблюдает, как орхидея плывет в воздухе и плавно опускается рядом с ее кубком. Ее удивительные глаза распахиваются, она обводит неверяще-внимательным взглядом собравшихся за гриффиндорским столом. Я улыбаюсь и в нежданно наступившей тишине говорю: «Это тебе, Викки»
Она закрепляет цветок в волосах, встает и идет вокруг стола. Я молча смотрю, как она идет, а золотистые локоны вздрагивают при каждом шаге, делая ее саму похожей на волшебную орхидею. Краем глаза замечаю полную горечи гримасу Забини и горящий ненавистью взгляд Нотта, а потом Виктория бросается мне на шею и целует…
Не знаю, как много времени проходит прежде, чем я слышу звенящий звук. Наверное, профессор Макгонаголл пытается призвать учеников к порядку. Я с виноватым видом оборачиваюсь к учительскому столу – но, хоть это и не похоже на нее, директриса твердо решила не портить праздник мелкими придирками. Хагрид, тот подмигивает нам и ухмыляется во весь рот, как все хеллоуинские тыквы сразу.
«Пусть начнется бал» - произносит Макгонаголл.
Столы и скамьи вальяжно перелетают к стенам, освобождая место для танцев, звучит музыка. Профессор Лонгботтом приглашает профессора Макгонаголл на вальс. Я, безуспешно копируя жесты профессора Лонгботтома, склоняюсь перед Викторией в смешной пародии на его поклон. Она мягко улыбается, и мы начинаем кружиться. Сначала я мысленно отсчитываю такт, потом музыкальный водоворот захватывает нас… Только к середине бала Боунс отваживается похитить Викки на фри-флай. Приходится смириться – мне это странное искусство не по силам, а Викки с Эдгаром – одни из немногих в Европе мастеров. Они вдвоем рука об руку взлетают примерно на три дюйма и начинают выписывать что-то среднее между балетными па и полетом воздушных гимнастов. Через несколько минут музыка, как и полагается, умолкает – и только небольшая серебряная подвеска на широком браслете Викки по-прежнему отбивает ритм, повинуясь ее четким уверенным движениям… А потом музыка снова подхватывает их – конечно же, мастера ее класса никогда не выпадают из такта. Пары, сбившиеся с ритма, прекращают танец, а удержавшиеся взлетают вверх еще на фут, таковы правила. Так продолжается еще несколько раз, паузы становятся длиннее, ритмы – изощреннее, движения – все более замысловатыми. Наконец – уже на высоте футов этак в десять – остаются всего две пары. Я ни на миг не сомневаюсь, что в следующем круге победит Викки – и всего лишь на сотую долю секунды отвлекаюсь от танцующих, призывая со стола кубок с соком. И в этот момент зал дружно вопит – потому что все четверо танцоров застывают, как оловянные солдатики, и валятся на пол. Все, что успевает профессор Макгонаголл – создать в центре зала огромную кучу травы и листьев, худо-бедно смягчившую падение.
- Викки! – я, растолкав толпу, падаю перед ней на колени.
Она лежит на неуместно красивых золотых листьях, неподвижная, похожая на манекен. Глаза зажмурены, а на губах гримаса – то ли боль, то ли испуг, не понять. Профессор Лонгботтом склоняется к ее сопернице – Анджолине Джордан. Достает волшебную палочку, направляет ее на девушку и произносит: «Enerveit!» Застывшая, как у манекена, рука Анджолины резко расслабляется и тонет в листве.
- Это просто Petrificus, - тихо говорит профессор Лонгботтом.
Я старательно повторяю то же самое и ловлю руки Викки – все еще дрожащие, но уже вполне живые. Она осторожно садится и тихо всхлипывает, уткнувшись в мое плечо. Профессор Флиттвик уже освободил от заклятья Боунса, а профессор Макгонаголл – Джордана Ченга. Все четверо отделались небольшими ушибами – и немалым испугом. Обычно на чемпионатах по фри-флай сцена огорожена мощнейшими защитным чарами, авроры следят за толпой – как раз для того, чтобы не допустить подобного. Ведь пары-финалисты начинают свой поединок на высоте пятидесяти футов – и даже ребенку ясно, чем обернулась бы такая вот тупая и злобная выходка. Но на школьном балу никто не ожидал ни особого мастерства танцоров, ни смертельной опасности!

Профессор Лонгботтом направляет палочку на себя, а через секунду усиленный заклятьем голос отражается от стен зала.
- Всем немедленно предъявить волшебные палочки!
Ученики подчиняются – кто удивленно, кто – с пониманием. Некоторые – в основном из Равенкло и Слизерина – не скрывают возмущения. Профессор Слагхорн вместе с профессором Синистрой пытаются их урезонить, но, кажется, безуспешно. Профессор Макгонаголл берет волшебную палочку Томаса, направляет на нее свою и произносит: «Priore Incantatem». Из палочки вылетает радужного окраса летучая мышь и взмывает к потолку. «Проверьте первые и вторые классы, Томас, вдруг кто-то просто сглупил», - распоряжается она. Флиттвик и Слагхорн вместе со старостами тоже заняты проверкой. Слегка оправившийся Боунс присоединяется к учителям и старостам.
Но меньше, чем через минуту в заколдованный потолок зала взлетает множество разноцветных фонтанов света – это часть слизеринцев и несколько равенкловцев решили выразить свой протест. «Настоящие злоумышленники, - вещает слизеринский староста, - уже обо всем позаботились и скрыли следы преступления. А вы все сейчас просто теряете время и в придачу унижаете порядочных людей!» Забини с самодовольной ухмылкой перемигивается с Ноттом. Ну тут он прав, теперь уже ничего не докажешь! Конечно, проверку из чистой вредности доводят до конца, со всех участников этой выходки снимают по десять баллов – к великому возмущению Слагхорна - и совершенно бесполезно. Хорошо хоть наша великолепная четверка снова на ногах – но профессор Макгонаголл непреклонна: бал закончен, а пострадавшие эту ночь проведут в больничном крыле. Мадам Помфри с помощью профессора Флиттвика и Бена Томаса уводит возмущенных горе-танцоров, и мы тоже расходимся по гостиным, расстроенные и напуганные.
Я прячусь за статуей - без особой цели, просто оттого, что в гостиной мне делать нечего, а в больничное крыло мадам Помфри допустит меня только через мой собственный труп.
- Это я виновата, - слышу я голос профессора Макгонаголл и чуть не подпрыгиваю. Хвала Мерлину, ничего не пнув и не опрокинув, я скрючиваюсь за высоким узким щитом. Рука Макгонаголл ложится на этот же щит. Старуха оборачивается к невнятно бормочущему спутнику и резко обрывает его: - Профессор Лонгботтом! Вы, в отличие от меня, даже не пытались танцевать фри-флай, а значит понятия не имеете, насколько это может быть опасно! Иначе уж точно позаботились бы и о щитах, и о батутах. И - нет, я не считаю Вас параноиком. Я не могу ничего доказать, но знаю, что это было! Попытка убийства!
- Но... Мисс Уиззли?! - профессор Лонгботтом говорит тоном зубрилы, не выучившего урок. - Кому могла помешать...
- Кому могла помешать подруга Ремуса Люпина? - резко бросает Макгонаголл. - Бросьте, Невилл, Вы даже в первом классе так не глупили!
Я, даже не видя, представляю, как мучительно краснеет профессор Лонгботтом. Но тут же резким тоном переспрашивает:
- А охрана больничного крыла? Я думаю, одна горгулья вполне справится с моим кабинетом.
- Сами переправите? - строго уточняет Макгонаголл. - Отлично! Вторую, пожалуй, возьмем из моей спальни.
Они уходят, а я, стараясь не слишком шуметь, пробираюсь в больничное крыло. Там - сонное царство и полнейший покой. Мадам Помфри, суетится в соседней комнате, слышно как звякает стекло, булькают и шипят какие-то жидкости... Вдруг я слышу шаги, шум под дверью, голоса, короткий рык горгульи - и забираюсь под кровать Викки.
На пороге возникают две фигуры в темных мантиях.
- Спят? - говорит голос профессора Макгонаголл.
Незнакомой мне суетливой походкой она шмыгает за ширму - к кроватям девушек, осторожно касается запястья Анджолины и бормочет что-то незнакомое мне и шепчет: "Чисто!". Профессор Лонгботтом направляется к Боунсу, через минуту-другую удовлетворенно хмыкает и переходит к Ченгу.
- Профессор Макгонаголл?! Что это? - вскрикивает он.
Директриса выпускает руку Викки и чуть ли не выпрыгивает из-за ширмы.
- Тише! Весь Хогвартс перебудите!
- Неплохо бы! - неожиданно огрызается профессор. - Особенно хорошо было бы увидеть Арлетту. В идеале - вместе с Шеклболтом.
- Он только сегодня приехал, - фыркает Макгонаголл. - Так что вперед, если, конечно, Вы уверены, что без них не справимся. Давайте вломимся к молодоженам в самый подходящий момент! Что за... Святое небо! Немедленно бросьте это! Слышите, Невилл! Сейчас же!
- Я не нуждаюсь в поучениях старой дуры! - неожиданно отвечает Логботтом. - Замшелой идиотки, из последних убогих сил цепляющейся за директорское кресло! Никому не нужной старой девы!
Великий Мерлин! Это похоже на... Я не успеваю ничего додумать или предпринять - потому что красная искра из палочки директрисы сбивает с ног профессора Лонгботтома. Он роняет небольшой костяной медальон - и я вздрагиваю. На меня смотрит миниатюрная копия золотой маски, едва не превратившей Гарри Поттера в террориста №1. Профессор Макгонаголл взмахом палочки переносит Лонгботтома на свободную кровать и отбирает его волшебную палочку. Затем внимательно осматривается и замечает медальон. Склонившись над ним, протягивает руку - и тут же отдергивает. Из ее палочки выпрыгивает серебристая кошка и деловито семенит к выходу. Сама профессор, несколько раз постучав в дверь мадам Помфри, возвращается к Викки - и тут происходит несколько вещей сразу. Мадам Помфри входит в палату, скользит на абсолютно ровном полу, едва не падает - и случайно наступает на медальон. Раздается нечеловеческий рык, и я не сразу понимаю, что это рычит Викки! Воздух вокруг нее завивается маленьким смерчем, который тащит меня по полу. Целительницу смерч отбрасывает под стенку, палочка профессора Макгонаголл летит под кровать, сама профессор, с трудом удержавшись на ногах, хватает девушку за запястья и пытается удержать ее на кровати. Викки изворачивается и пинается, но директриса проявляет невероятную для женщины ее возраста силу и ловкость.
Я вклиниваюсь между ними - и получаю от обеих. Оплеуха профессора Макгонаголл сбивает меня с ног, я падаю на кровать, и Викки - моя Викки! - изо всей силы лупит меня кулаком по груди и вопит, как безумная. Я ощущаю ожог - и вижу, как ее широкий серебряный браслет буквально вскипает, пузырится на руке. Долю секунды я вижу на этом браслете оттиск той же злобной маски - а потом капли расплавленного металла разлетаются во все стороны. Профессор Макгонаголл, орудуя волшебной палочкой Лонгботтома, пытается остановить этот ад - но безуспешно. Вмешаться в ее колдовство сейчас было бы верхом глупости, но у меня хватает ума призвать ее палочку. Перехватив ее прямо в полете, старуха тут же стягивает все капли в небольшую сферу и окутывает ее круговым щитом. Гримаса безумной боли исчезает с лица Виктории, глаза закрываются. Мадам Помфри склоняется над девушкой и выдыхает:
- Ну, слава Богу! Обморок скоро закончится сам. Ожог, конечно, немаленький, но руку я восстановлю. И, к несчастью, понадобится время, чтобы убрать шрам...
Профессор Макгонаголл бросает быстрый взгляд на руку Викки - и едва сама не падает в обморок.
- Ничего не трогай, Поппи! Я - за Арлеттой! Впрочем, нет! Лучше ты, Ремус! О, Господи, Тед!
- Igmus^uNKala (Кошка )? – в палату вбегает Арлетта и с сердитым видом пялится на профессора Макгонаголл. – Что случилось такого, чтоб испортить там с Кингсли…
Она замолкает на вдохе – и тихо садится на корточки перед растоптанным медальоном. Старинный шаманский посох описывает вокруг него замысловатую изломанную линию, а потом целится прямо в центр.
- Igmus^uNKala, ты не прикоснулась к нему? – настойчиво переспрашивает Арлетта.
Профессор Макгонаголл качает головой, и тревожные складки на лице Рыси разглаживаются.
- Но, кажется, только я! – вскрикивает Макгонаголл.
- Ты! – Длинный тонкий палец профессора ИгмуГлеза упирается в мою грудь. – Несмышленый волчонок! Чему я только учу вас?!
- Он тоже не прикасался, - вступается за меня директриса. – А вот профессор Лонгботтом брал этот медальон в руки, а мадам Помфри случайно на него наступила.
- Это хорошо, - роняет Рысь. - Что случайно. Невилл...
Она несколько секунд рассматривает оглушенного профессора, затем укутывает его, как коконом, двусторонним зеркальным щитом.
- Придется проспать не менее суток, я должна подготовиться, чтобы снять эти чары. Поппи... Сейчас!
Глаза профессора ИгмуГлеза светятся ярко-желтым, пока она зажигает пучки трав и вычерчивает посохом прямо в воздухе горящие знаки. Целительница сначала застывает неподвижно, потом дрожит всем телом и судорожно всхлипывает. Наконец, из посоха Рыси вылетает множество существ размером с небольшую бабочку, одновременно похожих на странных желто-оранжевых светлячков и на еще более странные четырехконечные звездочки. Они облепили мадам Помфри и сейчас похожи на светящийся пчелиный рой. Звучит последнее заклятье, светлячки вспыхивают и исчезают, оставив чуть заметное желтоватое свечение вокруг ее головы.
- Спасибо, Арлетта, - голос Поппи Помфри звучит на удивление спокойно. - Взгляни на детей.
Но профессор Рысь уже осмотрела Боунса и Ченга.
- Хорошее зелье, - с непонятной интонацией произносит она. - Крепкое. Так и не проснулись.
Ее посох снова вычерчивает уже знакомые мне фигуры - символы защиты от злых духов. Три оранжевых огонька вспыхивают и исчезают - и Рысь успокоенно кивает, а потом склоняется над кроватью Виктории - и вскрикивает.
Странно, со стороны кажется, что девушка просто спит. Я с удивлением замечаю, что на только что обожженной руке нет даже шрама! Ее дыхание - размеренное и ровное, лицо - спокойное и отрешенное.
- Ее здесь нет! - кажется, бесстрашная профессор Рысь не на шутку напугана. - Я не чувствую ее души! Это, - она указывает на Викки, - кукла, где душа никогда не жила!
- Не может быть! - брякаю я.
- Когда я в последний раз ошиблась? - ровным голосом уточняет Рысь.
Профессор Макгонаголл только разводит руками. Ей очень трудно принимать на веру выводы, методы и обряды профессора ИгмуГлеза, в которых наравне с живыми людьмы участвуют духи и призраки, а чувства почти всегда важнее доказательств. Но приходится признавать - они работают. Я только надеюсь, что прямо сейчас они обе не станут тратить время на споры и обоснования. Потому что, если наша Рысь права... Великий Мерлин! Пусть она вот в этот - один-единственный раз - ошибется! Я бормочу: "Извините!" - и отворачиваюсь. За окном - обычный ночной пейзаж. Узкая тропинка огибает вересковый куст... И вдруг я замечаю стройную девичью фигурку. Сияющие волосы распущены по плечам, летящая походка, орхидея в волосах... Викки!
- Викки! Она там! - я тычу пальцем в окно.
Но, прежде, чем остальные понимают, о чем речь, девушка убегает. Я трачу несколько драгоценных минут, объясняя, что видел Викторию Уиззли прямо перед окнами больницы - и теряю терпение только когда Рысь спрашивает, уверен ли я, что это был не дух.
- Я не вижу духов. Не умею, и Вы это знаете. Но вы все можете их поискать, а я пока поищу Викки!
Я заклинанием разношу окно вдребезги и, прежде, чем кто-то успел возмутиться, выпрыгиваю на тропинку. Растущая ли тревога или умирающая луна обострила мои ощущения, сказать не берусь. Но я чувствую запах пыльцы поющей орхидеи - и иду на него. Тропинка нелепо петляет, уводя все ближе к Запретному лесу.
Все как в моем кошмаре - тонкий серп луны освещает опушку леса, и я вижу огромную серебристую волчицу. Зверь скалится и указывает мордой на другой край поляны - и исчезает. Там...
Там лежит Викки. В ее остекленевшем взгляде - боль и мука, а на обожженной руке медленно проступает жуткая рана. Если взять найденный в больнице медальон, раскалить его и прижать к руке - получится такой вот чудовищный оттиск. Ниоткуда, как учила Рысь, я узнаю - такой оттиск означает, что человека попытались сделать жертвой какого-то темного ритуала. Пытаюсь поднять ее - но неожиданно сам оказываюсь в траве, опутанный какой-то мерзкой лианой. Я разрезаю ее - и чувствую, как несколько стеблей впиваются в мою кожу и начинают выкачивать кровь. Внимательно присмотревшись к Викки, вижу у нее не меньше дюжины таких присосок - и понимаю, что она истечет кровью раньше, чем я донесу ее до больницы или приковыляю туда сам и приведу помощь.
Я оглядываюсь. До школы далеко, не докричишься. Достаю волшебную палочку и произношу: "Expecto Patronus!"
Все тот же белесый дым, даже не серебрящийся. Я вспоминаю наставление профессора Рыси и думаю о том, как Викки идет ко мне через зал - и целует на глазах у всей школы.
- Expecto Patronus!
Дымка становится серебристой и чуточку похожей на орхидею. Я вспоминаю, как на нас смотрели Нотт и Забини - и цветок тает. Не то, не то! Неужели мы с ней погибнем из-за моей бездарности?! Похоже. Все светлые мысли куда-то канули. Дурак я! Урод! Самовлюбленный безмозглый кретин! Как можно было позволять этому ребенку влюбиться в себя?! А ведь умные люди предупреждали!
- Expecto Patronus! - шепчу я из последних сил, но палочка не выпускает даже света.
Я умру - куда более бездарно и бессмысленно, чем папа с мамой! И по моей вине умрет Викки! Викки! Ее-то за что? Она ведь столько всего хотела добиться и успеть! Я вспоминаю: победить в мировом первенстве по фри-флай, поработать в тайных сокровищницах Египта, изучить искусство танца индийских рамадьяни, спуститься по Амазонке в еще не изобретенном, но уже придуманном ею усиленном щитовом коконе, усовершенствовать колдографию настолько, чтобы зрители могли разговаривать с теми, чей снимок видят. В последнем, наверное, виноват я. На столике в моей комнате стоит свадебная колдография мамы и папы... Викки по сути ничего еще не начала, как и я. Мы еще не мастера и уже никогда ими не станем... Так и останемся "подающими надежды молодыми людьми".
Я когда-то слышал, что перед глазами умирающего человека проносится вся его жизнь - но со мной происходит другое. Я почему-то вижу все, о чем мечтал, и то, о чем мечтала Викки. Наверное это потому, что у нас за душой - ничего кроме светлых надежд и больших ожиданий...
Какой дурень сказал, что надежда умирает последней?
- Expecto e spero! - срывается у меня с языка.
К огромному моему удивлению, из палочки струится розовая дымка и принимает облик той самой волчицы из моего сна. Некогда удивляться - я прошу ее сообщить профессору Рыси и профессору Макгонаголл, что с нами беда. И привести хоть кого-то из них. Странный розовый зверь мчится к замку с немыслимой даже для волка скоростью.
А надо мной вырастает другая волчица. Серебристая. Она дружелюбно скалится и говорит мне:
- Сейчас, потерпи еще чуть-чуть, сынок.
Понятно, я умираю. И мама пришла, чтобы встретить меня, это же ее Патронус приходил во сне! Все так, как рассказывал Гарри. Когда он шел умирать от руки Вольдеморта - с ним тоже говорили все, кого он любил... Зачем он только выбросил это кольцо? А отец? Где мой отец?

Тонкий серп луны вот-вот исчезнет, но я смутно различаю незнакомую фигуру в светлой одежде - и понимаю, что это не видение.
- Великий Мерлин! - произносит женский голос.
Сильные руки пытаются оторвать меня от земли, потом кто-то режет впившиеся в тело лианы. От боли я теряю сознание.

3. Ремус Люпин. Неизвестный день, полный загадок

Просыпаюсь я в больничной палате. В окно светит уже не тонкий серп убывающей луны, а жирный ломоть растущей. В голове шумит, как после крепкого удара бладжером, руки выглядят так, будто кто-то учился забивать в них гвозди, и словно упругий тяжелый ком в груди тянет вниз, мешая подняться. Великий Мерлин, где Викки?!
Я лихорадочно оглядываюсь - и вижу у изножья кровати смутно знакомый светлый силуэт. Женщина средних лет с коротко остриженными неправдоподобно розовыми волосами приближается - и я цепенею. Моя бабушка лет этак двадцать назад была поразительно похожа на нее - кроме волос, конечно. Такой могла бы стать мама - если бы дожила. Или... Или? Или?!!
- Мама?!
- Прости...
Женщина приближается ко мне, кладет на лоб прохладную ладонь, проводит кончиками пальцев по моей щеке.
- Ты? Как ты могла?
"Как могла - что? Выжить в битве за Хогвартс?"
Макгонаголл пять лет собирала свидетельства уцелевших участников этой бойни и еще пять сопоставляла и увязывала их, пока получила детальную и правдоподобную картину происходившего. Сейчас их с Флиттвиком реконструкция хранится в мемориальном музее, и школьники могут увидеть ее, оценить масштаб события, а при желании - и рассмотреть чуть ли не каждый поединок. Выходит, все это - миф? Грандиозная мистификация? Скопление ошибок? Подтасовка?
Сколько раз я видел в этой реконструкции, как Белатрис Блек убивает маму? Сколько раз я беленел, видя наглую ухмылку Фенре Грейбека, убившего отца? Наверное, слишком часто. Профессор Макгонаголл в конце концов применила все свое влияние, чтобы запретить мне появляться там.
Сколько раз я мечтал, как замечательно могла бы сложиться моя жизнь, если бы... Проклятье! Я все же тварь! Еще накануне этого странного происшествия я бы сказал, что готов на все, лишь бы мама и папа были живы. И когда невозможное случилось - я не чувствую себя счастливым. Нет, я еще и смею упрекать ее? В том, что она жива?
"В том, что ее не было рядом! - честно отвечаю я себе. - Почему? Разве это такой уж непростительный сыновний эгоизм - спросить у матери, что для нее было важнее меня целых пятнадцать лет?"

- Как я могла тебя оставить? - в ее голосе ощущается неприкрытая и неподдельная боль. - Только так мы могли уберечь тебя...
- Мы?! - я вскакиваю с постели, однако ноги предательски подкашиваются. Голова кружится, мне мерещатся то ли искры, то ли светляки, а непослушные пальцы никак не могут поймать ее руку. - Мы... Конечно, "мы"! МАМА! Пятнадцать лет я рос сиротой при живых родителях, меня обзывали ничтожеством, нищим, оборотнем... А сейчас ты приходишь и говоришь, что вы с отцом сбежали, оберегая меня - ОТ ЧЕГО?!!
- Оборотнем?! - вскрикивает она. - Великий Мерлин, значит все это было напрасно?
- Да! Три семьи забрали своих детей из Хогвартса, когда я поступил сюда!
- Но ты же... Тедди! - она опускается на колени и смотрит на меня снизу вверх взглядом побитой собаки. - Ты же не...
- Я же "не"! - передразниваю ее я. - Я только получаю тумаки по полной программе! Лучше бы я был оборотнем!
Ее лицо становится жестким, а в голосе прорезаются настолько властные интонации, что на их фоне вся суровость Макгонаголл кажется мягким упреком доброй бабушки.
- Уверен, сын? Твоя рыженькая подружка тоже так считает? Мари Уиззли готова разделить с тобой судьбу изгоя, не так ли?
- Потрясающая осведомленность! Только Флер называет ее так, англичане предпочитают имя Виктория.
- Я запомню...
Прежде, чем я нахожу осмысленный ответ, в окне появляется мужское лицо - вполне обычное, если бы не густые кустистые брови, сросшиеся на переносице.
- Многоликая! - в голосе незнакомца ощущаются отчетливые нотки паники. - Они оцепили лес! А я ведь говорил, что Поттеру нельзя верить ни на заячий хвост!
- Вот как? - мамины глаза вспыхивают красным, - Я сейчас же иду к нему! А ты немедленно отправляйся с портключами в нашу пещеру. На крайний случай, все должны быть готовы к эвакуации.
- Кого, кроме тебя, будут слушать? - огрызается он. - Большинство готово сражаться!
Мама смотрит на него - и мне становится страшно. Властный усталый взгляд... Знаю, звучит глупо, но ее взгляд именно такой. И чуть заметное движение губ - нет, не улыбка, скорее презрительное подергивание, как у Макгонаголл, - как бегущая строка на экране маггловского кинотеатра: "Чем отнимать мое время, сделай, что велят, полудурок!"
Густобровый падает в траву и шумно шлепает прочь. А оглянувшись - я уже не вижу мамы. Ледяной когтистой лапой вцепился в позвоночник страх.
"Неужто приснилось? Привиделось? Померещилось? Нет, ради всего святого!" - шепчу я, умом понимая, что такой злыдень, как я, не заслуживает надежды. Я получил в подарок от судьбы - чудо! И применил его, чтобы отточить свой сарказм!
Неожиданно меня окутывает прозрачное влажное облачко, голова тяжелеет, глаза закрываются, и я проваливаюсь в сон.
....................................................................................................................................................................................................................

- Святое небо! - голос Макгонаголл, виноватый, встревоженный. - Что я скажу Андромеде? Я понятия не имею, что напугало ее единственного внука до седины!
- Странно, - мадам Помфри, кажется, скорее озадаченной, чем напуганной. - Когда я исцеляла их раны, его волосы были обычного, светло-русого цвета... Послушай, Минерва, может это все же материнская наследственность? Помнишь Тонкс?
- Андромеда говорила мне, что Тедди родился метаморфом, - отвечает директриса, - но утратил свой дар в день гибели родителей... И чтоб его вернуть - пережитое потрясение должно быть таким же сильным... И таким же... интуитивным.
Я слышу звук распахнувшейся двери - и чьи-то шаги.
- Ему лучше? - слышу я голос профессора ИгмуГлеза.
Однако! Обычно она двигается абсолютно бесшумно, это успел усвоить каждый, кто хоть раз пытался подсказывать или списывать у нее на контрольной.
Я хочу открыть глаза и ответить - но веки почему-то неподъемные, а грудь кажется скованной железным обручем. Викки! Что происходит? Почему они все говорят обо мне - и ни слова о ней? Прежде, чем я успеваю вообразить что-то страшное, тонкие девчоночьи пальчики обхватывают мою руку и покрывают ее слезами.
- Ремус! - ее голос по-прежнему звонкий, - это ведь все из-за меня...
- Не берите на себя чужую вину, мисс Уиззли, - мягко замечает Кингсли Шеклболт. - Вас не учили на Аврора...
- На самом деле, - непочтительно перебивает его Рысь, - мы с тобой, Igmus^uNKala должны были об этом подумать... Мисс Уиззли сегодня рассказала, что утром в Хеллоуин получила в подарок браслет. Тот самый, с которого начались все неприятности. У нас каждый ребенок способен прочесть его узор!
Викки всхлипывает. Я едва заметно сжимаю ее руку, мысленно умоляя не выдавать, что я уже проснулся.
- Я... Я почему-то подумала, что это Тед мне его подарил...
Макгонаголл неодобрительно хмыкает.
- Тед Люпин - все же на четверть Блэк, а значит у него есть вкус. Нет, он никогда бы не подарил такую дешевую уродливую поделку девушке, которой так явно дорожит.
- Igmus^uNKala, - обиженно рычит Рысь, - ты оскорбляешь мастеров моей родины!
- Ну прости, дорогая, - язвительно парирует директриса, - в этом случае у меня что перед глазами, то и на языке. Но в одном ты права: я сейчас же должна пересмотреть учебную программу и втиснуть туда практикум по южноамериканским артефактам. Даже в ущерб своим урокам. Даже в ущерб подготовке к экзаменам. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы не упорство и находчивость Тедди... Что же это все-таки было, Кингсли?
- Я бы предпочел дождаться Поттера, - голос Шеклбота. - он сам разбирался и с найденными куклами, и с нашей памятью... Но похоже, к магии аргентинских идолов примешали несколько старинных шотландских заклятий.
- Боюсь спрашивать, каких именно...
Шелест шелкового платья Макгонаголл почти заглушает ее реплику, и я, не открывая глаз, явственно представляю нашу директрису. Я ошущаю, как красные всполохи тревоги летят от нее во все стороны, как могла бы лететь вода с насквозь промокшего зверя, который вдруг решил отряхнуться. Похоже, достало всех...
- Правильно боитесь, - я слышу скрип распахнувшейся двери и голос крестного. - Похожие ритуалы применялись для подавления воли еще до изобретения заклятия подвластия. Совершенно бесчеловечно, но очень эффективно. Подозреваю, нас всех пока спасает кровь Виктории... Трудно найти кого-то менее способного на осознанное убийство, чем вейла.
Меня колотит мелкая противная дрожь. Так уж вышло, что я читал об этой магии. В древности применяли ритуалы, способные превратить обычного человека в непобедимого бойца - и при этом - в преданного слугу, способного на любую жестокость. Такой воин мог в одиночку уничтожить вооруженный отряд или разрушить небольшой город, но ничего не мог построить и создать. Самое страшное в них то, что после такого превращения ни один человек не прожил дольше года - и умирал отвратительной и мучительной смертью. Если ЭТО сделали с Викки... Мадам Помфри вмешивается прежде, чем я выдаю себя. Она протирает мне виски каким-то прохладным отваром и произносит заклятье, от которого сразу ощущаешь себя укутанным теплым одеялом - и совершенно теряешь способность и желание двигаться. Быть может, так и надо? Быть может, то же самое пытались сделать со мной? Насколько успешно? Быть может, я - опасен?
Руки Викки снова сжимают мою ладонь, но я не могу даже пошевелить пальцами. Я никак не могу дать знак, что слышу ее - их! Слышу шорох мантии - наверное, Гарри склонился над кроватью и что-то шепотом спросил у мадам Помфри, слышу шаги целительницы, оттаскивающей его в другой угол палаты, слышу его сдавленный взволнованный шепот: "Сейчас? Но как же?!" Их голоса перекрывает раздраженный рык Шеклбота.
- Похоже, легкомыслие покойного Дамбльдора заразительно, профессор Макгонаголл! Никогда не подумал бы, что такая опытная и предусмотрительная дама, как Вы, не озаботится таким опасным соседством! И даже не подумает об усилении защиты школы! Посторонний ночью на вашей территории!
Я слышу гулкий звук, будто кто-то пытался пробить стену ударом кулака, но только разбудил эхо.
- Эта защита выдержала гораздо большее, чем один безвредный посторонний, Министр, - голос Макгонаголл спокоен и сух. - Когда Хогвартс был полностью восстановлен после битвы с Вольдемортом и Искушенными смертью, мы оставили ту же защиту, что и накануне битвы. И регулярно проверяем и подновляем ее. Остальные мои возражения Вы знаете, но, кажется, не даете себе труда их осмыслить.
- Потому что они смехотворны. Я по-прежнему уверен, мы должны покончить с вашими пушистыми соседями, и как можно скорее! Пока они не перестали быть стаей и не превратились в народ! С меня и кентавров с гоблинами довольно!
- Вы вовремя вспомнили о кентаврах, - вмешивается Гарри, - я-то до сих пор не придумал способа быстро и безопасно пройти через их территорию, не развязав при этом новую войну.
- Жаль, что я не смогла убедить Вас, Кингсли, - вздыхает Макгонаголл. - Но если уж их помощь Теду Вас не убедила...
- Откуда такая уверенность, что это они помогли, Минерва?
- Откуда такой страх, если это - не они, Кингсли?
- Есть старая поговорка, - проникновенно сообщает Гарри, - "знакомый черт лучше незнакомого", так что хотелось бы, чтоб это были они. Но мы, конечно же, проверим...
Я теряюсь в догадках. Кто такие эти опасные соседи? "Оборотни!?" - шальная мысль обжигает, и я почти рад, что эта загадочная болезнь и целительская магия мадам Помфри не позволяют мне выдать свои мысли и ощущения. Крестный когда-то рассказывал, что оборотни обосновались в Запретном лесу задолго до того, как он поступил в Хогвартс, и никогда не приближались к школе, да и в Хогсмидте себя не проявляли. А мадам Грейнджер-Уиззли где-то вычитала, что волки, и обычные, и оборотни, никогда не охотятся рядом со своим логовом. Потому-то, наверное, ни один директор не считал их соседство чем-то из ряда вон...
Но Шеклбот! Его, наверное, можно понять. Парень рос во времена террора Вольдеморта, с десяти лет мечтал оказаться в Ордене Феникса, и всю свою жизнь то боролся, то сражался. И еще. Однажды на каком-то юбилее, изрядно выпив, он проговорился, что мечтает оставить своему переемнику "страну в идеальном состоянии". Он боролся за это "идеальное состояние" все годы после падения Вольдеморта. Мы все помним, как дорого заплатила страна за изгнание гигантов. Правда, никого из погибших авроров я не знал, а вот о разлуке с Хагридом мы все сожалели. Впрочем, Гарри регулярно отправлял ему вести Патронусом, а не так давно он получил письмо из Шармбаттона, от мадам Максим. Она писала, что Хагриду слишком трудно приходится среди новой родни, но он сомневается, что в Хогвартсе ему будут рады, а это - его единственный дом... Ну, мы с Гарри были уверены, профессор Макгонаголл не станет возражать против его возвращения, и оказались правы... Но, как только страна отстроилась после последней стычки с гигантами - в 2000м внезапно вспыхнуло восстание гоблинов. Их, видите ли, вдруг оскорбило назначение Гарри Поттера главой мракоборцев! "Преступника и вора, дерзнувнувшего ограбить Гринготс" - ни много, ни мало! Мне вот интересно, кто другой в 2005-м мог бы справиться с подлым трюком индийских магов, из-за которого чуть не погибли четырнадцать сотрудников этого самого Гринготса, а наша страна едва не лишилась своего золотого запаса? Что-то не нашлось среди гоблинов таких изобретательных! Следующие пять лет прошли под знаком борьбы с Тайной Элитой. Прикрываясь лозунгами о возвращении исконных прав потомственных колдунов, дюжина богатых и могущественных магов сумела незаметно прибрать к рукам несколько небольших городков, населенных магглами, и превратить их в рабов. Недовольные действиями самозванной элиты - и маги, и магглы - умирали скоро и страшно, но все подозреваемые колдуны с легкостью проходили все мыслимые и немыслимые проверки, вплоть до Priopri Incantatum! И даже лучшие авроры долго не могли поверить, что все эти пытки и убийства совершались руками и магией подневольных домовых эльфов... А пресловутый Круг Силы, разоблаченный в 2010м? Их опасные эксперименты едва не развернули Гольфстрим в обратом направлении! Теперь вот - еще на слуху скользкая история с аргентинскими артефактами... Но когда старые враги побеждены, Министр, похоже, сам находит новых. Наверное, просто по привычке - с кем-то, за что-то да бороться! Но в этот раз - впервые - Арлетта ИгмуГлеза не поддерживает его. На ее родине и анимаги, и оборотни - неотъемлемая часть народа, они внушают священный страх, почтение, даже зависть - но уж никак не желание истребить! И сейчас она негромким, но пронзительным голосом пытается втолковать собравшимся эти "прописные истины". Тут уж не выдерживает мадам Помфри и требует, чтобы спорщики замолчали - или покинули палату.

Деликатный стук в дверь прерывает перепалку.

- А, вы все здесь, - говорит профессор Лонгботтом. - Хорошо... Я отыскал лиану, чуть не убившую Теда и Викки. Похоже, это сувенир с Вашей родины, профессор ИгмуГлеза. У меня в кабинете образец...
Он произносит длинное название, и Рысь вскакивает, готовая действовать. Я слышу свист ее посоха, рисующего в воздухе огненные знаки .
- Кингсли, Поттер, - спокойно командует Макгонаголл, - проверьте его.
Несколько заклятий - и две коротких реплики."Похоже, чист." - "Согласен."
- Минерва, - в голосе Лонгботтома незнакомая мне ирония, - я уже просил прощения за тот случай. Вы же понимаете, я был не в себе, когда говорил Вам все эти гадости. Да если бы я хотел Вам досадить - уж поверьте, нашел бы что-то более остроумное... И более справедливое.
- Невилл, - в голосе директрисы ощущается что-то подозрительно похожее на смех, - я просто должна знать, что в этот раз Вы не пострадали.
- Если бы я пострадал, уже истекал бы кровью, Минерва. Этот сок обездвиживает, усыпляет, потом - убивает, но не гипнотизирует. Арлетта, прошу Вас, идемте со мной... Думаю, с этой лианой даже магам Министерства нужна Ваша...
Хлопок двери обрезает конец фразы.
- Обездвиживает, усыпляет, потом - убивает, - задумчиво повторяет Поттер. - Викки, я боюсь, тебе придется отправиться со мной. Возможно, наши специалисты сумеют найти в твоей памяти хоть какое-то пояснение случившемуся.
- Вы же сами! - пытается возмутиться Викки. - Смотрели мою память! Хоть я тогда еще толком не очнулась!
- Ну, - хмыкает Гарри, - работа с памятью - не мой конек, я мог что-то упустить. А вы все должны понять, тот, кто это сделал, в другой раз найдет жертву послабее.
- Если у мадам Помфри достаточный запас успокоительного зелья, я сообщу Флер, - говорит Макгонаголл. - А Вы, мисс Уиззли, должны подчиниться. Для Вашего же блага.
Последняя фраза сопровождается саркастическим хмыканьем - по-моему, самой директрисы.
- Хорошо. Но прошу, пожалуйста, мадам Помфри, сообщите мне, если Теду станет лучше! Или... В любом случае, пожалуйста! Профессор Макгонаголл, я должна знать!
Чего греха таить, мне льстит ее тревога за меня - но все же... Нет, не хочу, чтобы Викки хоть когда-то еще ТАК боялась! Ведь если я выживу и стану аврором, ей прийдется привыкать к тому, что я порой буду попадать в переделки.
- Я сама сообщу, - голос Макгонаголл звучит с неожиданной теплотой, - Патронусом. Держись, Викки! Все непременно образуется...
Я чувствую как губы Викки касаются моего лба, а ее волосы падают на мое лицо. Потом все исчезает. Слышу шаги и звук захлопнувшейся двери.
- Знаешь, Минерва, - слышу я голос Поппи, - похоже, способности метаморфа у Теда каким-то чудом восстановились.
- Бог мой, какой рыжий! - удивленно и чуть насмешливо произносит Макгонаголл. И тут же добавляет своим обычным тоном, - Поппи, я ведь шла к тебе не за этим.
- А зачем? Спросить, не видела ли я Ремуса в тот день?
- Слагхорн разболтал, - досадливо хмыкает Макгонаголл. - Да, мне показалось, что именно Ремус нес Викторию. Ведь Тедди очень похож на своего отца! Но я прошу тебя прочесть вот это и ответить на два вопроса.
- Хм... Укрепляющее зелье пополам с волчьелычным? Вообще-то это не такой уж бред, как могло бы показаться. В прошлом году в "Алхимии сегодня" писали, что такой состав - теоретически, конечно! - должен хорошо заживлять внутренние повреждения и восстанавливать силы после большой потери крови. Причем, как у обычного человека, так и у оборотня. Кто-то из них тебе рассказал?
- Нет, совсем нет. Выдумка о том, что все волки запретного леса считают Теда Люпина своим и всегда помогают ему - все же выдумка. Но у меня есть еще один дикий вопрос: чей почерк ты здесь видишь?
- Твой...
- Вот это-то и странно! Вчера на последнем уроке я обнаружила ее на своем столе в кабинете трансфигурации. И только один человек подходил так близко, что мог нашептать ее моему перу - первоклассница Ребекка Смит. Нет идей, как магглорожденная ученица из Харплаффа может знать о магии то, чего не знаем мы?
- Погоди, Минерва! Вчера на последнем уроке я приводила Ребекку Смит в человеческий вид! Девочка рассказала мне, что забежала к себе в спальню за забытым сочинением, а по пути назад увидела в гостинной коробочку с шоколадными лягушками и съела одну. И сразу же все ее тело покрылось зеленой слизью, а из ушей пошел болотный газ. Я провозилась почти до ужина.
- Я услышала именно то, что ты сказала, Поппи? - чуть слышно шипит ошеломленная директриса, - А ты - просто так, на всякий случай, не спросила я у нее...
- Не пытался ли кто-то в последнее время вырвать у нее волосы и состричь ногти? Она почти уверена, что нет.
- И все же, оборотное зелье исключить нельзя, - задумчиво тянет Макгонаголл.
- Можно, Минерва, если Ребекка не отлучалась с твоего урока и ничего не пила прямо на занятии.
- У меня на уроке?!! Думаешь, как и Лонгботтом, что я старею и теряю хватку? Возможно, но не настолько же!
- Но, Минерва! Если исключить зелье, есть только одно объяснение...
И две женщины в один голос выдохнули: "Метаморф!"
Я слышу шелест торопливых шагов и звук осторожно закрывающейся двери. Метаморф? Чрезвычайно редкий дар, уверен, очень полезный в моей будущей работе. Только бы выкарабкаться, только бы с Викки все было в порядке! Хотя Гарри она нужна как свидетель, значит с ней уже все в порядке? Надо же, я - метаморф! На уроках Макгонаголл мы мельком просматривали списки известных метаморфов. Так вот, имя моей мамы стоит последним. Как можно скрыть такую способность - ума не приложу, так что теперь я снова надеюсь на чудо.
Резкий порыв ветра распахивает окно, но я не могу даже пошевелиться. Все, на что хватает моих сил - открыть глаза. Мгновение мне кажется, что небольшой прозрачный вихрь летит по комнате к моей кровати, но холода нет. Слышу стук по крышке столика у кровати, и вдруг в мою руку тычется холодный мокрый нос - совершенно по-собачьи, но я по-прежнему не вижу никого рядом. Вопреки очевидности и логике, я почему-то ощущаю это прикосновение, как знак чего-то невероятно доброго, как заверение, что все действительно образуется, как привет из того уютного и искрометно радостного детства, какое непременно было бы у меня, если бы мама и папа...
Убаюканный несбыточным но таким реальным видением, я засыпаю.